Юность Лагардера - Поль Феваль

Оливье де Сов был молод, отважен, горяч; он был мужчиной. Сейчас перед ним сидела очаровательная женщина, так разве мог он бесстрастно взирать на эти обнаженные руки, эту стройную шею, эти перламутровые плечи, эту ямку на груди, еле прикрытой кружевами? С тех пор как умерла его жена, он не знал женской ласки.

Поняв причину его замешательства, Миртиль возликовала. Она принадлежала к тому типу женщин, которые считают себя надежно защищенными от стрел Эроса и всегда бывают чрезвычайно удивлены, когда стрела эта ранит их в самое сердце.

Взгляд ее, устремленный на отца Армель, становился все нежнее.

«Если он решится взять эту крепость приступом, она падет без боя… — думала госпожа Миртиль. — Если он поцелует меня, я не смогу устоять… Тем хуже для него!»

Но Оливье уже взял себя в руки. Перед его внутренним взором вновь возник призрак нищеты. Голод, болезнь, заботы о хлебе насущном не способствуют служению Венере. Роскошь гостиной и ослепительная красота женщины плохо гармонировали с тем бедственным положением, в котором находился злосчастный дворянин из Пуату.

Сражаясь за самого себя, он мог быть уверен в победе; однако он не позволил этим мыслям одержать верх, твердо решив пожертвовать собой ради дочери, ибо жизнь его малышки зависела теперь от щедрот этой белокурой богини.

Страшная робость сковала все его члены. Доведенный до крайности, он, мужчина, вынужден был ради своего ребенка просить средств на пропитание.

Миртиль презрительно повела великолепными плечами. Она без труда читала в душе Оливье: он не осмелится…

Понимая, что шевалье не решится даже нарушить свое смиренное молчание, она, не забывая следить за своим голосом, заговорила первой:

— Я заметила вас, когда шла по Новому мосту. Ваш печальный вид тронул мое сердце. Женщины обладают даром ясновидения… Я поняла, что лишь непомерное бремя несчастий, обрушившихся на вас, могло заставить вас появиться на Ярмарке наемников, да еще вместе с ребенком ангельской красоты… Полагаю, это ваша дочь?

Безмолвные рыдания снова сдавили горло молодого человека, и он смог в ответ лишь кивнуть.

— Вы, конечно, дворянин? — продолжала расспрашивать Злая Фея. — И раз вы, попав в затруднительное положение, решились продавать вашу шпагу, значит, вы неплохо ею владеете?

Она замолчала; на губах ее играла загадочная улыбка. Оливье не подозревал, что она прекрасно осведомлена о его виртуозном владении клинком. И он ответил без хвастовства, но не без гордости:

— Сударыня, если бы я был родом из Гаскони, я стал бы долго распространяться на эту тему. Но я родился в Пуату, где бахвальство не в чести. Если вас интересуют мои таланты бретера, скажу одно: единственный, кто смог коснуться меня концом своей рапиры, был покойный Сирано де Бержерак, упокой Господь его душу!

Миртиль якобы невзначай выставила вперед правую ножку в изящной туфельке, оправила юбку, приоткрыв при этом точеную щиколотку, туго обтянутую шелковым, расшитым серебром чулком, и продолжила допрос.

— Нет ли у вас еще каких-то достоинств? Мне очень хочется помочь вам, но пока я не вижу, чем ваше умение обращаться со шпагой может быть мне полезным… У меня нет врагов, и я никого не собираюсь убивать!

— Сударыня, — произнес Оливье после недолгих колебаний, — ни одно поручение, сколь бы опасным оно ни было, не пугает меня… Вы можете также располагать мною на море, я немного разбираюсь в морском деле. В доказательство скажу, что я был арматором[34], поэтому смогу быть неплохим матросом.

— Как интересно! — воскликнула коварная притворщица, и глаза ее заблестели.

На этот раз ее интерес был неподдельным. Прошлое Оливье де Сова — со времени его женитьбы и до вчерашнего дня — было ей неизвестно.

И Миртиль немедленно захотела выведать у него хотя бы какие-нибудь подробности.

— Мой тесть, господин Рамель, — объяснил Оливье, — был одним из самых богатых арматоров в Рошфоре. На его верфях строились превосходные парусные суда. У меня самого в Ла Рошели был баркас, на котором я часто выходил в открытый океан. Впрочем, я равно могу стоять у штурвала фрегатов Королевского флота.

— Как интересно! — повторила Миртиль.

— Соперники завидовали господину Рамелю. Имея сильную, поддержку при дворе, они лишили нас заказов Морского департамента… Все договоры были уничтожены… Но это еще не все! Ему объявили войну не на жизнь, а на смерть. Тесть мой едва избежал бесчестья… За четыре года его совершенно разорили! Он умер от горя… Вскоре Франсуаза, моя милая жена, последовала за ним… Честь требовала, чтобы я уплатил оставшиеся долги. Когда я это сделал, сударыня, у меня остались только моя дочь, моя шпага и те лохмотья, в которые мы с ней одеты… Гордость не позволила мне искать поддержки у короля… Остальное вы знаете…

Пока Оливье говорил, его вероломную собеседницу обуревали весьма противоречивые чувства.

Женщина, чьим кумиром было золото, торговка, преклонявшаяся перед богатством, драгоценностями, титулами и почестями, красавица, имевшая возможность удовлетворить свое тщеславие, Миртиль размышляла: «Подобные новобранцы встречаются нечасто… Такие люди ценятся на вес золота. Его не надо обучать ни ремеслу солдата, ни искусству моряка. Он знает и то и другое. Я видела его в деле, когда он фехтовал с завсегдатаями „Сосущего теленка“: мужество, ловкость, великолепное самообладание…

Из таких храбрецов получаются великие воины. А их-то нам и не хватает!

Там он придется ко двору. Я смогу дорого за него взять».

Возлюбленная, еще не пришедшая в себя после утраты поклонника, покинутая невеста, чувственная женщина — все эти дамы разом пытались найти общий язык с деловой особой, которая оценивала мужчин примерно так же, как барышник на ярмарке оценивает лошадь.

Итак, Миртиль продолжила беседу сама с собой: «Как знать? Теперь он вдовец… Мой муж, сьер Годфруа Кокбар, ему в подметки не годится ни по уму, ни по красоте, ни по отваге… Можно было бы все уладить. Кокбар любит только золото, так что на известных условиях он охотно закроет на все глаза. Да и в Париже он теперь бывает редко. Я молода и привлекательна… Я вновь завоюю сердце этого дворянина…»

И, украдкой бросив взор на красавца Оливье, она мечтательно вздохнула. Его высокий рост, тонкий стан, темные синие глаза, густые светлые волосы заставляли ее грудь вздыматься от волнения.

Злая Фея решила испытать судьбу. Слепо веря в ее предначертания, она готова была подчиниться ей.

Миртиль позвонила; мгновенно появилась Бабетта Жертро.

— Принеси вина и фруктовой воды, — приказала хозяйка.