Три минуты молчания - Г Владимов

- Скажи мне, ведь ты мог бы в торговый перейти? Если ты так любишь плавать. Там же все-таки лучше. Рейсы - короткие, заходы в иностранные порты. Увидел бы весь мир.

- Шмоток бы понавез...

- И это неплохо. Но главное - мир повидать.

- Да я ходил с ними в один рейс, до Рейкьявика. С боцманом поругался. Больше они меня не взяли.

- Из-за чего же вы поругались?

- Не помню. Характерами не сошлись. Взглядами на жизнь.

- Но ты же мог на другое судно попроситься. Где боцман получше характером.

- Он-то получше, да штурман какой-нибудь похуже. Или еще кто-нибудь.

- А нельзя с ними как-нибудь ладить? Просто не замечать и все. Ну, вот этот боцман, что вы поругались, - какое тебе дело до его взглядов?

- Да мне-то чихать. Он сам ко мне прилип. "Будешь, говорит, мне докладывать про настроения экипажа". Тоже, нашел докладчика! Почему - я?

- В каком смысле - докладывать?

- Ну, может, кто золото вывез, обратно - валюту повезет. Или какие-нибудь товары запрещенные. Или - книжки. А то - вообще за границей решил остаться.

- Вон что! И как ты ему ответил?

- Плюнул, да и пошел от его бесстыжей морды.

- Но можно же было и по-другому: "Настроение экипажа прекрасное, ничего подозрительного не замечаю".

- Ну... это я как-то не догадался.

Она улыбнулась, посмотрела искоса.

- Нужно сдерживать свои чувства.

- Вот и учусь. Зато здесь я лаяться могу, сколько душе угодно. Никто меня отсюда не,погонит.

Она спросила, отведя пряди от щеки:

- Лучше всего - в самом низу общественной лестницы?

Не понял я, что это за лестница. И почему я - в самом низу. Пожал плечами.

Она сказала, задумавшись:

- Наверное, в этом есть своя прелесть. В сущности говоря, живешь стерильной жизнью, чисто и бесхлопотно. Даже позавидовать можно... Но я, кажется, поняла теперь, кто ты. Знаешь, ты - Ихтиандр*, Жить можешь только в море, а на берегу - задохнешься.

* Герой романа А. Беляева (также и одноименного фильма) "Человек-амфибия".

Опять я ее не понял.

Галя объявила:

- Ну хватит. Мне уже надоело, мы все крутим и крутим. Покажите нам еще что-нибудь.

- Мы крутим только пять минут. А вот он, - "маркони" на меня показал, по два часа его крутит на вахте, как штык. И не надоедает.

Галя на меня посмотрела с уважением.

- Ему тоже надоедает, - сказала Лиля, - только он у нас такой мужественный, никогда не жалуется.

- Кто, Сеня? Мой лучший друг!

- А вон там чего? - спросила Галя. Показала на дверь в радиорубку.

- Мое хозяйство, дом родной.

Галя потребовала:

- Хочу посмотреть на твой дом..

"Маркони" быстренько свою койку застелил. Простыни у него были серые, наволочка тоже не крахмал. Галя отвернулась, потрогала пальчиком магнитофон, передатчик.

- Можем завести музыку. Желаете?

- Твист? Ой, здорово!

Он кинулся заправлять бобину и тут же ленту порвал. Пальцы его что-то не слушались.

- Не надо, - сказала Лиля, - Мы же тут мимоходом..

"Маркони" все заправлял ленту и рвал.

- А это что? - Галя уже на часы показывала, над передатчиком.

- Это? Обыкновенные судовые часы.

- А вот это что за полосочки?

- Какие полосочки?

- Вот эти, красненькие.

- Не полосочки, а сектора. По три минуты. В это время "508" прослушивается. Все радисты слушают море.

- И музыку?

- Ни Боже мой! Никакой музыки. Исключительно сигналы бедствия.

- Ну, мать, - сказала Лиля, - ты у меня совсем оскандалишься. Надо знать святые морские законы. Вот сейчас как раз без шестнадцати, где-то, наверное, пищат. Кто-то терпит бедствие.

- Да-а? - сказала Галя. - А почему же мы не слышим?

- У базы стоим, - объяснил "маркони". - Ихний радист слушает. А у нас и антенна сейчас снята.

Прилипли они к этим часам крепко. "Маркони" мне подмигнул - чтоб я с ним вышел. Затворил дверь.

- Ключик не требуется?

- Какой ключик?

- От каюты, какой. Я сейчас с Галкой на базу поднимусь, у ней там отдельная. Старпом не сунется, я скажу.

- Иди ты!..

Я открыл дверь. Обе стояли в радиорубке как неприкаянные. Слышать они, конечно, не могли, качало, и кранец бился о борт, но Лиля на меня посмотрела и усмехнулась.

- О чем это вы там? - спросила Галя.

- О том, что нам пора уже, загостились.

"Маркони" их выпустил и - за спиной у них - помахал ладошкой около уха.

- Главное, мать, - сказала Лиля, - не загоститься, уйти вовремя.

С базы что-то кричали нам. Старпом выскочил из штурманской, опустил стекло.

- Восемьсот пятнадцатый! - кричали. - Готовьтесь отдать концы!

Мы сошли с "голубятника". Бичи уже успели уйти. Палуба снова была серая, по ней ходили брызги от кормовой волны. База, наверно, поворачивалась на якорях, чтоб лагом не стоять к зыби, и мы поворачивались вместе с нею.

- Шалай! - крикнул старпом. - Зови там швартовных, трансляцию не слышат, черти.

- Зови негров, Шалай, - сказала Лиля.

Я пошел звать. Они там, и правда, заспались, долго не отвечали. Потом кто-то вякнул из темноты:

- Выходим, не ори.

Когда я вернулся, сетку еще не спустили, и лица у обеих были тревожные - спустят ли ее вообще, не пришлось бы на траулере задержаться. Я их успокоил - пока их не подымем, концов не отдадим.

- Раз Сеня говорит, - сказала Лиля, - значит, так и будет. У него слова с делом не расходятся.

Я смолчал. Сетка уже пошла. "Маркони" поймал ее и отвел от трюма.

- Ой, я боюсь, - сказала Галя. Она улыбалась, но как-то бледно.

- Мать, - сказала Лиля, - спускаться же страшнее. Ты смотри вверх.

Но рука у нее у самой подрагивала, когда она мне пожала локоть, - слава Богу, молча.

" Маркони " тоже с ними вцепился.

- Ты-то куда? - я стал его отрывать. Совсем он сомлел и еще геройствовал перед девками, держался одной рукой.

- Аппаратура, Сеня. Чес-слово, у меня там аппаратура, не веришь?

- Восемьсот пятнадцатый! - в "матюгальник" сказали с приложением. - Что у вас там с сеткой?

Я его отпустил, "маркони". Черт с ним, никто еще из моряков не сваливался. Девки бы не свалились. Сетка раскачивалась сильно, я боялся грохнется об базу. Но обошлось, ухман ее попридержал на середине, а потом разом вздернул над бортом. Лиля еще выглянула, чуть бледная, махнула мне и исчезла. Ухман их там отогнал.

Волна ударила нам в корму, и пароход пронесло вперед, кранец заскрежетал между бортами.

- Восемьсот пятнадцатый! - крикнули с базы. - Срочно отдавайте концы!

Старпом высунулся из рубки.

- У нас еще люди на базе!

- Отходите, вам сказано!..

Он куда-то метнулся от окна, я подумал - трансляцию врубить. Но вдруг взбурлил винт, и нас медленно потащило назад, а бортом навалило на базу. Мостик ударился об ее верхний кранец - покрышку от грузовика - и зазвенел.

- Куда? - с базы орали. - Куда отрабатываете? Глаза у вас на затылке?

Старпом опять появился в окне.

- Отдать кормовой! - чуть не взвизгнул.

И тут нас качнуло с кормы. Корма задралась, потом пошла вниз - поначалу медленно и все быстрее, быстрее и опустилась с ударом.

Я не устоял на ногах. А когда поднимался, услышал с базы:

- ...вашу мать, отходите немедленно! Мало вам этого?

И увидел старпома - он ко мне бежал, белый, с трясущимися губами. Я не понял, когда он успел выскочить из рубки. И зачем выскочил.

- Хватай топор! - он мне кричал. - Руби кормовой!

Я кинулся к дрифтерному ящику, потом - с топором - в корму. Конец натянулся и не звенел уже, а пел. Но рубить его не пришлось, он вдруг ослаб, и я успел сбросить несколько шлагов. А когда он опять стал натягиваться, корма уже отвалила. Я подождал, когда он снова послабеет, скинул последние шлаги, и конец выхлестнуло из клюза.

Борт плавбазы отодвигался, на ржавых цепях высоко подпрыгивали кранцы толстенные черные сарделины. И тут я увидел нос того траулера, который стоял за нами и тоже теперь отходил. Фальшборт на нем смялся, оборванный штаг болтался в воздухе, а вся носовая обшивка погнулась внутрь. Я сразу и не заметил всего, занят был концом, а теперь только и понял, как все вышло, когда этот олух отработал назад. Корма у нас поднялась на волне, а его нос опустился, а потом они пошли навстречу... Чистый "поцелуй". Но что же там с нашей-то задницей? Я перегнулся через планширь - огромная вмятина, с трещиной, возле руля. Но сам-то руль не заклинило, он работал, я слышал, как гремят штурцепи.

База уже едва виднелась за сетью дождя. Когда он пошел, я тоже не заметил. Все скрылось в сизой пелене. Только донеслось, как сквозь вату:

- Восемьсот пятнадцатый, идите в Фугле-фиорд!..

Я пошел на палубу. Волна катилась по ней и шипела, а трюма были открыты настежь, и только один кто-то, в рокане, возился с лючинами. Я ему стал помогать.

- Ты где шлялся? - повернул ко мне мокрое лицо. С рыжих усов капало. Бондарь.

- Не шлялся. Кормовой отдавал.

- Хорошо ты его отдавал! Вовремя.

- Отдал, когда приказали. И не ори, сволочь.

- Удрали, никому дела нет, что потонем.

- Не тонем еще, успокойся.

Мы уложили все лючины, стали накрывать брезентом.