Три минуты молчания - Г Владимов

Пятеро вцеплялись в сетку, продевали ноги в ячею. Старпом из рубки кричал третьему:

- Ты там не задерживайся. Сдашь и сразу майнайсь, мне тоже охота.

- Смотря как сдам. Если на пятерку, тут же вернусь. А двоечку - еще переживать буду.

- Договорились же!

- Ладно, не скули, я за тебя на промысле две вахты отстою.

- Что там на промысле!

- Не скули.

Сетка понеслась, взлетела над базовским бортом, там ее ухман* перехватил. Третий еще выглянул.

* Ухман (от слова "ухать") - командует действиями крановщика, когда тому не виден груз.

- Смотри, не шляпь, я тебе доверил. Со второй сеткой тоже пятеро вознеслись. Потом ее снова спустили, и в нее только четверо вцепились. И тут Васька Буров к ней кинулся.

- Куда? - Серега ему заорал. - Тебе там чего делать, сачок!

- Бичи, я ж артельный, мне в лавочку - яблоки получить, мандаринчики, "беломору".

- Кандей получит!

Серега его догнал, но сетка пошла уже, он только за сапог Васькин схватился.

- Артельный же я, за что ж я десятку лишнюю получаю?

- За то, чтоб на палубе веселей работал.

Сапог так и остался у Сереги в руках. Васька летел кверху и дрыгал ногой, портянка у него размоталась. Потом он из-за планширя выглянул, стал канючить:

- Бичи, ну отдайте же сапог! Я ногу застужу.

- Майнайсь книзу - получишь.

- Майнайсь! Вы ж меня потом не пустите. Как же вы главного бича на базу без сапога отпустили, позор же для всего парохода.

- Ладно, - сказал Серега, - подай штертик.

Васька там куда-то сбегал, потом стравил штерт. Серега концом обвязал сапог.

- Мотай, сачок.

- Вот спасибо, бичи. Зато уж я вам самых лучших яблочков отберу, мандаринчиков...

С базы крикнули:

- Строп идет!

На шкентеле*, за один угол зацепленный, спускался строп - стальной, квадратный. Мы его расстелили и пошли катать к нему бочки. Друг за дружкой, каждый другому накатывает на пятку, остановиться нельзя. Бочку валишь, катишь по палубе, вкатываешь на строп и рывком ее - на стакан. И она должна стать точно, как шар в лузу, ни на дюйм левее или правее, потому что их должно стать девять; считают нам теперь рыбу не бочками, а стропами; будет восемь - ухман заметит, заставит перегружать.

*Шкентель - грузовой трос.

Ну, вот их уже и девять, по три в ряд, стоят пузатенькие, стоят родные, кровные. Двое забегают, заносят углы, цепляют петли на гак, - и теперь рассыпайсь, кто куда успеет, потому что ухман не ждет, у него там работа на два борта, с той стороны такой же траулер разгружается. Он махнул варежкой, и нет его, а строп с нашими пузатенькими полетел к небу, мотается между мачтами. Беда, если хоть одна петля как следует не накинута, тогда он весь рассыпается, бочки летят и лопаются, как арбузы.

Но ничего, прошел первый, сгинул за бортом, и пока его там разгружают, мы вылетаем, кидаемся к трюмам - готовить новые девять. А успеваем - так и в запас, пока не крикнут сверху:

- Строп идет!..

Через час у нас в спинах хорошо заломило, то и дело кто-нибудь остановится, трет себе поясницу - прямо как радикулитные. Первым салага Алик начал сдавать. Бочку накатывал долго, ставил кое-как, потом еще кантовал ее, а все его ждали наклонившись - на палубе лежачую бочку нельзя выпускать из рук, она покатится.

Скоро он и вовсе сдох, не мог поставить на "стакан", хоть и рвал изо всей силы. Ну, правда, на стропе ее потрудней поставить, тут еще сапогами в тросах путаешься, в стальных калышках. Мне пришлось сначала свою поставить, а потом уж я подошел к нему и за него поставил.

- Слабак! - на него орали. - Инвалид!

- Тебя еще здоровей. Лень ему мослы таскать.

Вообще-то, не слабей он был хоть Ваньки Обода. Просто сноровка в нем кончилась от усталости. И маленькой хитрости он не заметил - что нужно ее серединой по тросу катить, тогда она идет как по ролику, а потом наклонить в одну сторону, взять разгон, тогда она сама взлетает, как ванька-встанька. Я ему это показывал, а бондарь кричал:

- Что, так и будет за тебя вожаковый ставить? Ты только подкатываешь?

- Угомонись, - я ему сказал, - уж меня-то тебе чего жалеть.

Алик весь красный сделался. Следующую бочку он уже так рванул, что она чуть не завертелась. И опять зря, тут силы совсем не надо тратить. Димка подошел, отнял у него бочку.

- Отдохни, Алик. Пропусти свой черед.

- Да я не устал.

- А я говорю - отдохни. И посмотри внимательно.

Шурка, конечно, тут же стал орать:

- А мне тоже отдохнуть можно?

- Можно.

- Тогда ты и за меня поработай, а я посижу, отдохну.

- И помолчи также, - сказал Димка. - А то я кой-кому могу и отвесить.

Шурке это до того понравилось, что он даже не ответил. Сел на свою бочку и закурил.

Димка несколько раз показал Алику, сам весь строп нагрузил, а тот лишь кивал.

Шурка опять не стерпел:

- Что ж только один? Теперь за меня нагрузи.

Но в общем-то до всех дошло, что Димка не одному Алику дал передохнуть, но и нам тоже. И маленький урок он нам дал...

Не заметили мы, как и погода переменилась, палуба уже не желтой была от солнца, а серой, и по волне пошли гребешки. А мы только еще один стакан* выгрузили, верхний. А их в обоих трюмах по четыре.

* Стаканом называется и положение бочки стоя, и целый слой их, этаж, в трюме.

Не замечали мы, что вокруг делается - кто еще там подходит к базе, кто отчаливает. Раз только, я помню, вышла какая-то задержка, и я разогнулся, поглядел на море. Там, среди зеленых гребней, шел куда-то баркасик с подвесным мотором - красненький борт и белая рубка, а в корме сидели двое, молодые, с рыжими бородами, и глядели на нас. Куда они шли? А Бог весть куда, в море. И не знал я, на сколько у них горючего хватит для этого моторчика, и был ли у них еще парус с собой, но их-то это не пугало, и я подумал - да уж, наверно, дойдут куда хотят. Главное - идти куда хочется. Может, и мне вот так - смотаться сейчас на базу, и на ней вернуться в порт, а оттуда: не задерживаясь ни на час, на поезде в Россию, хотя бы в Орел к себе поначалу... Что меня держит - неужели вот эта бочка?

Тут же мне про нее напомнили, толкнули в спину.

- Кати, чего встал!

И я забыл про этот баркасик.

Небо темнело понемногу, и ветер свежел. В этих местах погода меняется быстро, в полчаса штиль кончается и разводит мертвую зыбь.

Со следующим стропом какая-то задержка вышла. Ухман нам крикнул:

- Ступайте, отдохните. Я покричу.

Шурка с Серегой в самый кубрик сошли, сели за свои карты. Остальные на трапе устроились, кто повыше, кто пониже. А я - на самой верхней ступеньке, следить, когда ухман появится.

- Не разгрузимся сегодня, - сказал Ванька Обод. - А я к врачу не попаду до вечера.

- Так вали сейчас, - Алик сказал.

- Вали! А кто мне тогда эту рыбу засчитает? Вдруг он мне с этого дня бюллетень выпишет.

- Разгрузились бы, - сказал Димка. - За три часа бы разгрузились, если б с "голубятника" на подвахту вышли.

- А кому это надо, - Ванька спросил, - чтоб за три часа? Им трое суток погулять охота на базе. А сразу разгрузишься - тебя и погонят на промысел.

- Но можно же и по-другому, - сказал Алик. - Всем дружно поработать день, а потом всем гулять двое суток. Это было бы справедливо.

Ванька даже закашлялся от смеха.

- Вот ты человека ограбишь, а тебя засудят, а ты тоже будешь говорить несправедливо?

Алик удивился.

- Что за логика?

- Не понимаешь, салага? Вот ты на СРТ подался. Почему на плавбазу не пошел, там тоже матросы есть? Или - в берегаши? Потому что дикари вчетверо больше получают. Значит, за рублем погнался? Так чего ж тут несправедливого? Ты и должен уродоваться, как карла. А они там, с "голубятника", гулять в это время будут, водку пить, с бабами спать. Потому что дипломы имеют, а ты - не имеешь. И ты хоть упади на палубе, они те руки не подадут. Хотя нет, подадут - вставай и дальше уродуйся. Все справедливо!

Алик примолк, только усмехался про себя.

Ванька спросил:

- Понял теперь, салага, как она ловится, селедочка?

- Приблизительно.

- Вот, когда совсем поймешь, ты ее и жрать не захочешь. Если б все знали, как она ловится, она б у них колом в горле стала!

- Лучше пусть не знают, - сказал Алик.

Ванька согласился:

- Это ты верно, салага. А то ее и покупать не станут.

С базы позвали:

- Эй, на "Скакуне"!

Я выглянул. Там стоял Жора-штурман.

- Шалай, позови там салагу.

- У нас их двое.

- Любого.

Димка полез.

- Ну, как там Шакал Сергеич? Горит синим пламенем?

- Голубеньким пока. Тут он мне цидульку выкинул в иллюминатор. Решил на свободную тему писать. Вот... "Радуюсь я, это мой труд вливается в труд моей республики".

- Прелестно! - сказал Дима. - Пускай насчет вдохновения подзальет, насчет творчества.

- Это он подзальет. Он вот спрашивает - "вдохновение" через "а" пишется или через "о"?

- Вдох! Второе тоже "о".

- Ясно-ясно.

Жора ушел. Через минуту опять крикнули с базы:

- Строп идет!

Небо стало тревожное, темное, поднялась зыбь. Ветер ее гнал к Фарерам.