Дверь - Магда Сабо

Шуту

Здоровье Эмеренц неуклонно улучшалось, подстриженные при санобработке локоны, обрамлявшие ее благородно вылепленное, без единой морщинки лицо, быстро отрастали. Будто бремя спало у нее с души, и все это замечали: врачи, неизменные посетительницы-соседки, подполковник. Я же по мере того, как она успокаивалась и веселела, становилась все более нервной, запутываясь в сетях неизбежной, неустранимой лжи. Решила опять посовещаться с лечащим врачом, который был совсем не в восторге от новых сложностей. Но и его совет был подождать: не открывать всей правды, пока подполковник не покрасит, не оборудует кухню и не навесит новую дверь. Я попыталась ему втолковать: сооруди мы хоть английские королевские покои, и те не заменят Эмеренц всего прежнего, привычного. И пожелай она, так давно сама обновила бы обстановку; но ведь кто знает, какие воспоминания связаны у нее с кухней, где двух одинаковых предметов было не найти? И дело не в ожидающих нас упреках, беда в том, что здоровье ее опять окажется под угрозой! Она ведь сразу сообразит: утварь новая, значит, что-то случилось — и именно то, что я ложью силюсь затушевать.

— Поймите же, — твердила я врачу, — эту женщину поддерживает сейчас сознание, что ее тайна сохранена! Что у нее прибрано и она не опозорена перед улицей, может спокойно возвращаться домой. И не в одиночестве окажется, а со своими кошками.

— Как-нибудь переживет, — утешал меня врач.

Я смотрела на него в полной безнадежности. Нет, не понял. Не понимает он Эмеренц.

Кошек между тем, желая хоть это для нее сберечь, искала вся округа. Описания их дать я не могла, так как видела всего раз; помнила только, что были среди них черно-белая и тигровая. И на главной улице нашли одну, задавленную машиной, которая в принципе могла быть кошкой Эмеренц; но остальные пропали бесследно. Невольно все уже поеживались в предвидении того, что неотвратимо последует. Опять стал скапливаться народ у квартиры Эмеренц, шириться круг занятых ее делами. Устраивались на приносимых с собой скамейках, табуретках и обсуждали проблему ее возвращения. Неоспоримой председательницей собраний стала теперь Шуту: к ней на опознание приносили и бездомных кошек. Аделька с увлечением ассистировала, хотя сама лишь мельком видела их у Эмеренц.

Единственно, кого не притягивала ее веранда-передняя, это Виолу. Собака чуяла чужих, и непривычные запахи ее отталкивали. Как раз в ту пору началась ее собачья одиссея, которая вполне могла окончиться трагически. К счастью, этого не случилось благодаря подполковнику. Он специальным циркуляром оповестил полицейские участки, районные ветслужбы и разъезжих живодеров, что в окрестностях бродит, разыскивая хозяйку, собака по кличке Виола (следовали описание примет и просьба доставить по прилагаемому адресу). Дело в том, что после нашего возвращения пес регулярно убегал и в поисках Эмеренц шастал по всей округе вплоть до пригородных лесов. Как-то он в крайнем возбуждении даже прибежал за мной, лихорадочным лаем призывая следовать за ним, явно желая что-то показать. Мы пробежали с ним две улицы, оказались у какой-то ограды, и тут он виновато поглядел на меня, словно прося не сердиться: дескать, того, что было, уже нет, опоздали. Я сразу догадалась: застал, наверно, в этом саду одну из Эмеренцевых кошек. Зная Виолу, она не убежала, но все равно успела к нашему появлению исчезнуть, отправясь странствовать дальше. Позже возле рынка женщины нашли дохлую кошку, похоже, растерзанную собакой, черно-белую, со звездочкой на груди, тоже, по всей вероятности, из пригретых Эмеренц. Она ведь вдолбила всем своим питомицам, что собака не тронет, вот и эта не подумала бежать от своего исконного врага. Остальные же все куда-то подевались, как в воду канули.

В больницу я наведывалась уже не каждый день, не видя в том больше прямой нужды, да и некогда было. Хотелось наконец отделаться от неотвязных мыслей и забот, но не очень удавалось. Пробовала писать, но писание — особая милость судьбы. Сколько всего должно совпасть, чтобы получилось. И внутреннее спокойствие, и волнение нужно, горестная и радостная дрожь — много разных благоприятных условий, обстоятельств, а они отсутствовали. Даже сознание, что Эмеренц жива, приносило не облегчение, а повергло в беспомощное смятение, безысходный стыд. В один прекрасный день с веранды Эмеренц за мной прибежала Аделька: пойдемте, мол, соседки в сборе, надо еще раз обсудить.

Шуту сразу перешла к делу, спросив, как, собственно, быть с Эмеренц, что, по моему мнению, ее ждет, когда, окрепнув, она выпишется из больницы? Я сказала, как думала и как решила: работать ей пока нельзя; с головой и руками у нее все в порядке, но ходить не может, хотя врачи говорят, это вопрос времени. Вот мы и возьмем ее к себе на это время. Резонерствовала, как плохой актер в плохой пьесе, играющий еще хуже обычного. Шуту от меня только что не отмахнулась.

— Но ведь она вообще уже не встанет, не сможет больше работать, — отозвалась она почти весело, словно удовольствие находя в том, чтобы утверждать обратное. — Эмеренц в тираж выходит, дорогая госпожа писательница; не сейчас, так через год: ее песенка спета. А дом ведь надо обслуживать! Лестницы мести, тротуары: квартира-то служебная. Тут новый человек нужен. Нельзя же, пока не помрет, между жильцами ее обязанности распределять, пускай бы она и не работала за пятерых.

Тут жена нашего мастера-умельца вспылила, будто затронута была ее собственная честь. Не дело, мол, так говорить, она-де от имени всех, здесь живущих, заявляет: да, по-прежнему будем делить ее обязанности, не подведем старую женщину, дождемся ее выздоровления. Каждый на себя возьмет что-нибудь. Как до сих пор делали, так и будем продолжать. Что это еще за выдумки? Не на улицу же ее выставлять?

— Кто сказал, что на улицу? — смерила ее Шугу взглядом Мойры[62], хотя попросту здраво смотрела на вещи. Шуту, как я теперь понимаю, единственная среди нас имела мужество мыслить ответственно, исходя из реальных возможностей. — Не на улицу; постарается господин подполковник, так ее в отделение для лежачих могут поместить. Или в дом престарелых, получше какой-нибудь. Или же пусть племянник содержит. Или вы, — обратилась она ко мне, — если уж решили всерьез. А за домом все равно надо следить: тротуары подметать, снег убирать — и не только у нас, но и перед другими домами, как она подрядилась, согласно договору… Да и госпожа писательница одна не обойдется. Вам ведь тоже помощница нужна. Как дальше-то будете?

На минуту все примолкли, а потом заговорили разом. Настоящее вавилонское столпотворение: словно окончательно перестали понимать друг друга. Я первая выскочила вперед: да-да, у нас будет жить; а по хозяйству помогать найдется кто-нибудь, в конце концов. Она нас любит, ей у нас будет хорошо.

— Да ну вас, — усмехнулась Шуту довольно нелюбезно. — Пойдет она к вам! Эмеренц что поддерживает? Она держится, пока думает, что у нее дом есть, иначе ей жизнь не в жизнь. А что будет, когда правду узнает? Вот о чем бы поразмыслить. Пока ведь она не знает ничего. Вот вы тут поделили ее работу между собой. Добрые какие! А у нее спросили? Как она еще посмотрит на это. Вот вы берете ее к себе, на свое попечение. Очень хорошо. Но вдруг ей не так уж это понравится? Захочет она, чтобы ее содержали? Сама-то согласна она?

Воцарилось молчание. Адель засопела, утирая слезы. Ни у кого не нашлось, что возразить. Тем более у меня, с самого начала со страхом ожидавшей, что Шуту выскажет что-нибудь подобное.

— Что тут в прятки играть, — продолжала она между тем. — Вы же ее знаете: никуда она не пойдет, ни к кому. Вот выпишут, доставят сюда, узнает все, и тогда — ого, берегитесь! Она и в тот раз на вызволявших ее кидалась, а теперь сил прибавится, как бы на врача или на госпожу писательницу не бросилась или на подполковника за то, что мебель ее сожгли. Топор лучше подальше спрятать! Эмеренц не все равно, как жить. Она по-своему захочет жить, по-прежнему… А прежнего-то и нет.

Согласие наше расстроилось. Все были подавлены. У огорченной Адельки даже сил не хватало протестовать. А Шуту подхватилась и пошла. Я тоже ушла, ни до чего не договорившись. Жена Бродарича, однако, задержала жильцов. С женой мастера принялись они графить бумагу, разнося по графам, кому и где замещать Эмеренц. Весь день была я в плохом настроении и спала плохо, томимая дурными предчувствиями, ожидая новых бед или повторения старых. И ожидания оправдались: какую-нибудь неделю спустя позвонил Бродарич, выбранный комендантом за отсутствием Эмеренц, и в некотором замешательстве сообщил, что заходила Шуту. По ее словам, она охотно расстанется со своим ларьком, вернет патент и с полной ответственностью, в полном объеме возьмется исполнять обязанности Эмеренц, если на то будет согласие жильцов. Что я скажу, каково мое мнение на этот счет?