От А до Я. Избранные рассказы русских писателей - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Было около одиннадцати часов. Дмитрий Иванович шел по Литейной, внимание его обратил дом, второй этаж которого был освещен великолепно. Он вздохнул и задумался. То был дом его школьного товарища Зрелова, того самого, у которого он в первый раз встретил банкира. Зрелов некогда был беднее его, ходил в оборванном вицмундире, кланялся в пояс повытчикам. Вдруг счастье приласкало его, отличило в толпе, причесало, умыло и вывело в люди. Он теперь статский советник, имеет Анну на шее, занимает выгодное место, купил дом и женился на купчихе с миллионом приданого. И вот он живет себе припеваючи и не думает бросаться в Неву, не приставляет пистолета ко лбу… а ты все такой же бесчинный бедняк, Дмитрий Иванович, тебе никто не поклонится. Однако ж Зрелов добр и любит старых товарищей, зайди к нему… у него бал… отведи душу роскошью бала, мелодией музыки. Там ничто не напомнит тебе твоего положения: там радость, там улыбка весны, аромат неба, очарование рая Магометова. Войди… вмешайся в резвую толпу женщин… ударься в вальс. Ты можешь с помощью хромой ноги свихнуть в нем голову, которой тебе так носить не хочется, можешь вывихрить из души хоть на минуту думу о страшном завтра… Войди… там еще не знают, что ты вытерпел бурю…
Дмитрий Иванович вошел. Зрелов принял его с радушием. Бал был великолепен и разнообразен. Купцы, по обыкновению, занимали в нем главную роль, но было много птиц и высшего полета. Во всем замечалась необыкновенная роскошь и особенный вкус. В двух комнатах танцевали. В третьей играли в вист. В четвертой, на огромном столе, любители, большею частью купцы и богатые чиновники, в числе которых был и сам хозяин, играли в ландскнехт. Груды золота лежали на столе и переходили от одного к другому. Дмитрий Иванович раскланялся, поговорил со знакомыми дамами и хозяйкой и подошел к большому столу.
— Не хочешь ли присоединиться к нам? — сказал хозяин.
— Помилуй, разве ты не знаешь моего счастья? — отвечал Дмитрий Иванович.
— И, полно, вечно на счастье жалуешься. Боишься проиграть?
— Не боюсь, а уверен.
— Поставь хоть карточку, братец, что за упрямство!
— Не хочу даром отдавать.
— Э, какой чудной! Ведь не много требуют. Ну, поставь что-нибудь… дай хоть пятьдесят рублей…
— Ах, братец, да если б тебе сказали: брось пятьдесят рублей в реку! бросил ли бы ты?
— Нет, разумеется. Да не об этом дело. Мне хочется, чтоб ты поставил. Ну, дай что-нибудь… хоть двадцать пять… я за тебя промечу на твое счастье.
Дмитрий Иванович с усмешкой подал Зрелову 25 рублей.
— Я наперед знаю, что с ними будет, хочется только тебя потешить, — сказал он и пошел в соседнюю комнату к дамам.
— Что вы сделали в карты? — спросила одна.
— Проиграл. Отдал двадцать пять рублей. Со мной всегда так. Я во всем проигрываю, оттого и привык, — он пустился жаловаться на судьбу, довольный случаем вылить из души хоть часть желчи, накопившейся в продолжение дня.
— Дмитрий Иванович, у тебя уж шесть тысяч: забастовать или продолжать? Лучше продолжать советую, — тебе везет! — закричал через несколько минут хозяин.
— И, полно, братец, что тебе шутить вздумалось! Я уж знаю, в чем другом, а тут меня не обманешь, — отвечал Дмитрий Иванович и продолжал разговор с дамой.
— Не написали ли вы чего новенького? — спросила она.
— Нет, почти ничего целого. Да в наше время совсем писать нельзя, особенно стихами. Критики ставят их ниже всех других родов литературы. Пристрастие, личности, страх за себя, зависть, мелочные интриги врагов руководят их суждениями, а публика смотрит их глазами. Что же после того остается делать человеку, не имеющему и не желающему иметь с ними связей?
— Вы так хорошо владеете пером; что вам смотреть на них!
— Конечно, их бояться не стоит. Но не стоит также давать пищу их мелкой злости… их…
— Дмитрий Иванович, у тебя уж пятнадцать тысяч. Идет дальше? — закричал из соседней комнаты хозяин.
— Полно шутить, делай свое и не мешай мне.
— Да я не шучу, братец, право, не шучу!
— Не шутишь? Вот еще! В чем другом, а в этом меня не обманешь… Не стоит давать пищу их пристрастью, — продолжал он, обращаясь к даме, — а начни писать наперекор им, продолжай издавать книги — они замучат бранью, насмешками и совершенно уничтожат человека в нравственном отношении…
— Дмитрий Иванович, — сказал хозяин, подходя к нему, — у тебя уж двадцать пять тысяч… советую тебе не идти дальше: счастье может перемениться… возьми, вот деньги… пригодятся… куш хоть куда… Счастье удивительное!.. У нас еще никогда не было такой большой игры… тут из любопытства мой тесть с Кадушкиным держали все, — продолжал он, обращаясь к дамам. — Что ж ты не берешь, Дмитрий Иванович?
Он посмотрел на Дмитрия Ивановича, и деньги выпали из его рук. В глазах поэта изображалось чрезвычайное изумление и какой-то беспредельный испуг, лицо было бледно и безжизненно. Он пошатнулся назад, потом вперед — и упал.
Хозяин кинулся к нему, расстегнул ему жилет, взял его за руку, приложил руку к губам… ничто не обличало и признака жизни. Послали за доктором… терли виски спиртом… делали то, другое… ничто не помогло… Дмитрий Иванович был мертв.
— Удар, удар! — закричали гости. — Какой странный случай!
Евгений Опочинин
«Маркиза»
Каждое утро, будь то летом, хмурой осенью или морозной зимой, «Маркиза» покидала свой белый замок над рекой и спускалась по дорожке к берегу, где над самой водой шла нижняя аллея парка. Здесь она гуляла несколько минут и непременно встречала мужика Ивана Лихого из соседней деревни… Но, позвольте, как же это — замок, «Маркиза» и вдруг мужик Иван Лихой? — Конечно, в действительности ничего подобного не было, и на берегу реки высился не замок, а просто большой старинный помещичий дом с колоннами, а под именем «Маркизы» была известна одинокая старуха-помещица Ольга Платоновна Раскольцева.
По величине, архитектуре и в особенности сохранившемуся на всей физиономии дома отпечатку прежней, старобарской жизни, он был единственным во всей стороне. Единственной в своем роде была и Ольга Платоновна. Высокая и все еще прямая, несмотря на