Ты всё узнаешь утром (СИ) - Алешкина Ольга

— Да. Я слушаю.

— Не спишь?

— Нет.

— Уделишь пару минут?

— Пожалуй, — отозвалась я и переместилась на диван, успев понять, что начинаю пьянеть.

— Знаешь, что мы сделаем? — задал он вопрос и, не дав мне уточнить, продолжил: — Ты переедешь в дом, я пока поживу в отеле, а там посмотрим, возможно, сниму квартиру. Если захочешь его продать — продавай, тут полностью на твоё усмотрение. Жить в нём один, я всё равно не стану. Тем более, ты больше чем я хотела его иметь, значит он твой по праву. — Я попробовала воспротивиться, на что он нашёл довольно весомый аргумент: — Не спеши отказываться, подумай. Скоро отца выпишут из больницы, ему потребуется покой и свежий воздух, да и в доме вам будет гораздо комфортнее.

— Хорошо, я подумаю, — пообещала я и простилась: — Спокойной ночи.

— Приятных снов.

Этот звонок немного сбил тоскливые мысли об одиночестве. Я встала, сделала глоток из бокала и принялась бродить по квартире, всюду зажигая свет, в погоне избавиться от них окончательно. В последнюю очередь заглянула в комнату отца, щелкнула выключателем и устыдилась. Разбросанные мной бумаги так и лежали на кровати неопрятной кучей. «Завтра же, прямо с самого утра, наведу уборку во всей квартире и вправду начну новую жизнь», поклялась я себе. С уборки. Почему бы и нет?

Села на край матраца и решила не дожидаться завтра. Зачем мы его всё время ждем?

— Да здравствует сегодня! — продекламировала я и запустила обе руки в бумажную кучу.

Выцветшие чеки я откидывала прямо на пол, открытки складировала стопкой. Инструкции по применению избирательно оставлялись, либо летели вслед за чеками, выгоревшие квитанции многолетней давности тоже поджидала неутешительная участь. Я так увлеклась уборкой, что казалось остановлюсь только ближе к утру, на финише, пока на глаза не попался конверт. Конверт был сунут между страниц толстенной книжки по эксплуатации телевизора. Скорее всего, я бы и не нашла его, сразу выбросив талмуд, но мне показалось забавным наличие книги на телевизор, который давно отслужил своим хозяевам. Я провела пальцем, проехавшись по ребрам страниц, тогда его и обнаружила. Замерла и зачарованно на него уставилась.

Чужие письма читать нельзя, я в курсе установленных норм и правил. Но кое-что подсказывало мне: плевать на правила — читай.

Глава 23

«Удивлен? Знаю — удивлен. А это снова я. Только теперь я выросла и повзрослела. Ты даже не подозреваешь насколько. Впрочем, тебя это никогда не интересовало.

Тебе ведь ПО-ФИ-ГУ. У тебя есть одна дочь и второй не надо.

Я так радовалась, когда твоя жена умерла, (да-да, но это так) я верила: вот-вот, сейчас, мы, наконец, сможем познакомиться и стать семьей. Хоть каким-то подобием семьи. Да, я повторяюсь, я ведь тебе писала об этом. И не ври, что не получал то письмо.

Я так стремилась быть не хуже, чем твоя Юля. Твоя вылизанная, чистая Юля. Чтобы «детдомовский крысёныш» исчез, испарился, пропал. Чтобы никто и никогда не смел мне так говорить! Глупыха.

Теперь я другая. И знаешь — что? Мне больше не нужен отец. Подавись. Трус. Жалкий, ничтожный трус!!! Мне очень жаль тебя… очень, поверь. И твою драгоценную дочурку тоже. Ха-Ха!

Засим я прощаюсь, но не могу обещать, что мы никогда не увидимся. На том свете уж точно встретимся.

Р.S. Надеюсь, для тебя там приготовили самый жаркий котел.»

К концу чтения меня бил озноб, а руки тряслись как в лихорадке. Я еще раз пробежалась по тексту, вычленяя пиковые места. Это обращение дочери… И адресовалось оно моему отцу? Полная хрень. Может ошибка? Путаница?

Это что получается: у моего отца была дочь, о существовании которой я даже не подозревала? Почему была, кстати? Есть. Письмо относительно свежее. Трясущимися руками ещё раз повертела конверт — именно тот, который я сама нашла в почтовом ящике. Ни обратного адреса, ни почтового штампа. Похоже, конверт сунули непосредственно в наш ящик, указав лишь получателя. Я попыталась припомнить, когда это было… выходило осенью. Этой осенью. Примерно в это же время я и обнаружила на пороге ту чертову куклу…

Перерыла тумбу, шкаф, всю спальню — безрезультатно. Никаких писем больше не нашла, хотя из данного сделала вывод: они имелись. Тогда я схватила открытки. Несколько от армейского товарища отца, пять от подруг матери и пара от тётки.

Моя двоюродная тётка по отцу Валентина. Последние воспоминания о ней с похорон мамы, но там я смутно кого помню, да и она не осталась с ночевкой, сразу уехала. До этого помню, как она гостила у нас пару дней, мне было лет одиннадцать. Почему мы никогда не навещали её? Раньше мне никогда не приходило в голову об этом задумываться… Странные у нас родственные отношения. Я просто знала, что она есть, проживает на исторической родине отца: небольшой рабочий городок примерно в ста двадцати километрах. И всё, пожалуй.

Если у отца до нас была другая семья, наверняка, ей что-то известно. Адрес имелся на открытке, в записной книжке отца, по старинке, нашелся телефон, напротив которого значилось — Валя. Дождаться бы теперь утра.

К утру поняла: звонить не буду — поеду. Спала чутко, просыпалась несколько раз и не смотря на беспокойную ночь, проснулась как на работу, ранним утром. Сердце гулко отстукивало, словно и не выходило из состояния ночного возбуждения, ажиотажа, вызванного письмом. Я сгоняла в душ, пытаясь сбить нервоз, сварила в турке кофе и полезла в интернет смотреть карту дорог. Нужный маршрут не представлял никакой сложности, через полтора-два часа буду на месте. Позвонила в больницу (новостей для меня не было) собралась, тепло оделась и вышла из дома.

Добралась за два с половиной, потому как долго петляла по незнакомому городку, пока нашла нужный переулок. Тёткин дом, если она по-прежнему живет там, находился в частном секторе. Новые многоэтажки уже значительно вторглись в этот самый сектор. Я глянула на часы: десять тридцать, вполне подходяще для визитов, и направилась к ограде. Калитка оказалась прикрыта, но не заперта, без труда преодолела её и постучала в дверь. Прислушалась — тишина. Я переместилась к окну и теперь уже стучала в стекло.

В доме наметилось движение, сквозь замерзшее стекло скользнула тень, а вскоре отворилась и дверь. Тетка выскочила в одном домашнем платье, на ногах шерстяные носки. Постарела, чуть расплылась вширь, как мне показалось, но тут с уверенностью не скажу, на похоронах я её не особо разглядывала. Я издала вздох облегчения и улыбнулась ей:

— Здравствуйте.

— Бог ты мой! — воскликнула она и всплеснула руками. — Юля! Откуда ты здесь? Господи, это же надо! Да ты проходи — проходи.

Она посторонилась, пропуская меня в дом, вошла следом вертясь вокруг меня и кудахтав подобно наседке. Я разделась где она указала и обняла её. Заранее никак объятий не задумывала, случился сиюминутный порыв. Тело тетки оказалось мягким, пахнущим уютом и пирогами. Ими и угощала меня, спустя десять минут.

— Ты ешь — ешь, — приговаривала она, подвигая пироги ближе. — На меня не заглядывай, я даве ела.

Я пила чай и осматривала комнату: вполне современно, но не без провинциального колорита. Занавески короткие, стол, застеленный клеенкой, и деревянные стулья, оставшиеся с советских времен, но вполне добротные. Огромная плаза на стене, на полу пестрый ковер и повсюду цветы в разномастных горшках. Много цветов.

— Поверить не могу! — вновь воскликнула она и переполошилась: — А не случилось чего? Отец то как, здоров ли?

— Отец в больнице — инсульт. Врачи обещают самую скорейшую поправку, — не стала я её пугать комой. С трудом дождалась, когда она наохается, ответила на десяток вопросов и придвинулась к ней ближе: — теть Валь, скажите, а у моего отца до нас с мамой была семья? Мне очень знать нужно.

— Да ты что, милая, какая семья? Отец с матерью, вся его семья и были. А братец его старший ещё на Афганке погиб.