История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 10 - Джованни Казанова

Я нашел в этой комедиантке тот же характер и те же качества, что находят во всех французских девушках, которые, обладая шармом и некоторым образованием, претендуют на то, чтобы иметь достаточно достоинств, чтобы принадлежать по праву только одному; они хотели бы быть на содержании, но при этом звание любовницы их привлекает гораздо больше, чем звание жены.

Она рассказала мне в антрактах некоторые из своих приключений, которые дали мне возможность представить всю ее биографию, которая была недолгой. Комедиант Клерваль приехал в Париж, чтобы составить труппу комедиантов для петербургского двора. Случайно с ней познакомившись и найдя в ней ум, он убедил ее, что она рождена быть комедианткой, несмотря на то, что она никогда об этом не думала. Эта идея ее восхитила, и она подписала ангажемент и получила его от вербовщика, даже не попытавшись узнать свои полные возможности. Она выехала из Парижа с ним и с шестью другими персонажами, актерами и актрисами, среди которых она была единственная, кто в жизни никогда не играл в комедии.

— Я полагала, — говорила мне она, — что все как у нас, девушка поступает в Оперу, в хор или в балет, не учившись никогда ни петь ни танцевать, и то же происходит и в труппе комедиантов. Как я могла думать иначе, когда такой комедиант как Клерваль говорил мне, что я создана, чтобы блистать на театре, и подтвердил мне это, взяв с собой? Он потребовал, перед тем, как подписать со мной контракт, лишь чтобы я дала ему прослушать чтение и выучила наизусть три или четыре сцены из разных пьес, которые он заставил меня играть в моей комнате с ним, который, как вы знаете, превосходно играет слуг; он нашел меня великолепной субреткой, и, разумеется, он не хотел при этом меня обмануть. Он обманулся сам. Ну вот, две недели спустя после нашего приезда сюда я дебютировала, и получила то, что называется афронт, который, по правде говоря, меня не волнует, потому что я его не чувствую.

— Может быть, ты испугалась.

— Испугалась! Все наоборот. Клерваль поклялся мне, что если бы я выказала немного страха, императрица, которая сама доброта, сочла бы себя обязанной меня ободрить.

Я покинул ее утром, посмотрев мое прошение, записанное ее рукой и превосходно скопированное. Она заверила меня, что пойдет представить его сама завтра, и я договорился с ней о втором ужине, когда я расстанусь с Заирой, историю которой я ей рассказал. Она одобрила мое решение.

Французские девицы, посвятившие себя Венере, обладающие умом и некоторым образованием, все в том же духе, что и ла Вальвиль; в них нет ни страсти, ни темперамента и, соответственно, они не любят. Они услужливы, и их цель всегда одна. Любовницы для развлечения, они сходятся с той же легкостью, и всегда смеясь. Это происходит не от легкомыслия, но от здравой системы. Если это не лучший вариант, он, по крайней мере, самый удобный.

Вернувшись к себе, я увидел Заиру с виду спокойной, но грустной; мне это не понравилось еще более, чем гнев, потому что я ее любил; но мне надо было кончать с этим и приготовиться выдержать все огорчение, которое причинят ее слезы. Зная, что я должен уехать и что, не будучи русским, я не могу взять ее с собой, она была спокойна на свой счет. Она должна была принадлежать тому, кому я передам ее паспорт, и ей это было очень любопытно. Я провел с ней весь день и всю ночь, давая ей доказательства своей нежности и сожаления, которое я испытывал, будучи обязанным расстаться с ней.

Архитектор Ринальди, человек умный, семидесяти лет, пробывший в России уже сорок лет, был влюблен в нее; он говорил мне несколько раз, что я доставлю ему наибольшее удовольствие, оставив ее ему после моего отъезда, обещая дать мне вдвое против того, чего она мне стоила, и я ему все время отвечал, что никогда не оставлю Заиру кому-то, с кем она не захочет остаться по собственной воле, потому что я собираюсь сделать ей подарок в виде той суммы, что мне заплатит тот, кто ее приобретет. Это не нравилось Ринальди, так как он не обольщался мыслью, что ей понравится; он, однако, надеялся.

Он пришел ко мне в то утро, когда я собирался кончить дело, и, очень хорошо говоря по-русски, сказал девушке все, что он к ней чувствует. Она ответила ему по-итальянски, что, поскольку она может принадлежать только тому, кому я оставлю ее паспорт, только я могу ее кому-то передать, и что, впрочем, она не имеет никакой собственной воли, ни малейшего отвращения, так же как и никакой привязанности ни к кому. Не имея возможности получить от нее более позитивный ответ, этот честный человек ушел, пообедав с нами, мало надеясь, но положившись всецело на меня.

После его ухода я попросил ее сказать мне искренне, разве я желаю ей зла, если оставлю ее этому достойному человеку, который будет относиться к ней, как если бы она была его дочерью. В тот момент, когда она собиралась мне ответить, мне передали записку от ла Вальвиль, в которой та просила меня прийти к ней послушать кое-что новое, что мне понравится. Я тут же велел закладывать лошадей в коляску.

— Хорошо, — сказала мне Заира очень спокойным тоном, — иди по своим делам, и когда ты вернешься, я тебе дам точный ответ.

Я нашел ла Вальвиль очень довольной. Она ожидала императрицу на ее проходе из капеллы в апартаменты и, спрошенная ею самой, что она там делает, подала ей свое прошение. Та прочитала его на ходу и с ласковой улыбкой сказала подождать. Три или четыре минуты спустя она передала ей это прошение, на котором написала, адресуясь к секретарю кабинета Елагину. Она написала четыре строки по-русски, которые г-н Елагин ей объяснил, придя и передав ей ее прошение. Императрица велела ему вернуть комедиантке ее паспорт, выплатить содержание за год и сто голландских дукатов на путешествие. Она была уверена, что получит все в течение пятнадцати дней, потому что могла получить паспорт из полиции только через пятнадцать дней с момента публикации об отъезде. Ла Вальвиль, благодарная, рассыпалась в изъявлениях мне своей дружбы, и мы назначили день нашего отъезда. Я объявил о своем отъезде через городскую газету три или четыре дня спустя. Пообещав Заире вернуться и интересуясь ее ответом, я покинул Вальвиль, договорившись жить с ней, как только передам в хорошие руки молодую девушку, которую должен оставить в Петербурге.

Заира, поужинав со мной, в очень хорошем настроении, спросила, возьмет ли ее г-н Ринальди к себе, возместив мне сто рублей, которые я дал ее отцу; я ответил, что да.

— Но сейчас, — сказала мне она, — мне кажется, я стою намного больше, поскольку ты мне оставляешь все то, что ты дал, и я умею объясняться по-итальянски.

— Я это вижу, дорогая малышка; но я не хочу, чтобы могли сказать, что я на тебе заработал, тем более, что я решил передать тебе в подарок сотню рублей, что я получу, отдав ему твой паспорт.