Дневник желаний - Алина Савельева

Вполуха слушая бормотание трубки, он яростно ткнул пальцем в сторону первой попавшейся бутылки водки, вывалил на тарелку горсть мятых купюр, и тут же, спешно и нетерпеливо, сорвал с нее пластиковую крышку и торопливо сделал глоток.

Водка обжигающей горечью прокатилась по горлу, мягко стукнула в затылок и в виски, расслабила напряженные плечи, и только тогда до Максима дошел смысл слов, что отец упрямо повторял раз за разом.

— Триста рублей, — почти кричал он. — Она посмеялась, денег не взяла, понимаешь? Я думал, она продажная, как все они. Ну, как большинство. Хотел оградить тебя… да кому я вру, черт тебя подери! В общем, не верил я ей. Да и сам хотел… ты же знаешь, мне девочку купить дело привычное. А она в задницу меня послала, представляешь? Не стала ни подкатывать, ни торговаться! А прям в задницу!

— Тебе там самое место, — прошептал Максим, не замечая, что смеется от облегчения и счастья.

— Да, — поддакнул отец, явно обрадованный, что из голоса Максима пропала колючая, ядовитая горечь. — Ты меня прости, сын. Бес попутал. Ну, уж больно хороша девка. Не устоял.

— Старый ты похотливый индюк, — изумленно пробормотал Максим, еще раз хлебнув из горла. С голодухи алкоголь ударил в голову сильно, так, что перед глазами все завертелось, и Максиму пришлось грузно опереться о прилавок. — Ладно.. я пойду, извинюсь за тебя! Черт ты старый, какого ж лешего ты лезешь в мои дела, в мои отношения? Да, сейчас пойду к ней, и все улажу!..

— Это, — пробубнил виновато отец.

— Что?! Что ты еще натворил?!

— Да кое-что наговорил, — сконфуженно признался Громов-старший. — Ну, отвадить ее хотел. Железно. Чтоб отстала. Сказал, что тебе девки тюнингованные нравятся, видные, а она не из их числа. Мол, играешься ты. Развлекаешься. И таких у тебя три пачки. Ну, ты же понимаешь… Так что не пустит она тебя на порог. Я качественно все делаю. Давай вот что..

Максим не стал слушать предложения отца. Измученный эмоциональными качелями, он закрыл глаза в изнеможении и сделал третий глоток, который накрыл его разум, как девятый вал. Их страстная и нежная ночь встала перед его внутренним взором, и он понял, насколько гадко и мерзко выглядели их с Олечкой ласки в ее воображении после такого вот заявления Громова-старшего. Три пачки… одна из многих…

“Да она единственная! Единственная!”

— Что ж за засада такая, — простонал Максим. — Непруха просто…

***

Дома было темно, душно, серые сумерки притаились по углам. Кот, щуря глазки и уютно подвернув лапки, лежал на груди Олечки и мурлыкал, улыбаясь своим кошачьим мыслям. Время текло долго-долго, а ей казалось — она ждет чего-то.

Что-то должно произойти.

“Что-то совсем плохое”, — думала Олечка, отворачиваясь от всего мира к спинке дивана и обнимая кота крепче. Кот щурил глазки все крепче и фырчал, уютно уткнувшись рыльцем куда-то в ухо Олечки, и ей становилось легче от его теплых объятий.

— Непруха! — рев брачующегося марала раскатился по двору. Кажется, от него даже стекла дрогнули в окнах. Олечка так и подскочила, столкнув кота на подушку. Тот, вопреки обыкновению, не разозлился, а лишь приоткрыл хитрые глаза и замурлыкал еще громче. — Непруха, з… зараза! Всю душу! Из меня! Вытряхнула!

Не веря собственным ушам, не смея верить себе, Олечка подскочила и бросилась к окну.

Внизу, во дворе под деревом, опираясь ладонью о ствол, стоял Максим, чуть покачиваясь. Лицо у него было красное, волосы взъерошены, подмышкой — растрепанный букет цветов. В руке — красный, старый, порядком ободранный рупор системы матюгальник. Но более всего Ольгу поразило то, что рядом с подъездом, сверкая проблесковыми маячками, стояла пожарная машина с неспешно выдвигающейся в ее сторону лестницей.

— Непруха! — проорал Максим. — Выходи! Поговорим, как мужчина с… с этим… как его… с женщином. Во!

“Ну, началось! — подумала Олечка, чувствуя, как ее сердце сжимается и замирает при виде Макса. — Пожарную машину угнал?! Нафига?! И где?! С пожара увел?”

Она с грохотом открыла окно. Кажется, столкнула цветочный горшок; по полу рассыпалась земля, хрустнули сочные листья, ломаясь, и кот снова хитро приоткрыл глаз, разглядывая маленькую катастрофу и прикидывая, что лучше сделать в первую очередь: нагадить в рассыпавшуюся землю или пожрать растение.

— Максим Дмитриевич, — гневно выкрикнула Ольга, — вы что, пьяны?!

— Да! — нахально, задиристо и громко ответил Макс. — И что?!

— Идите домой! — на глаза Олечки навернулись слезы. — Не о чем нам говорить!

— Есть! — горланил Максим, привлекая внимание всех окрестных бабок на лавочках. — Иди сюда и скажи мне!..

— Что сказать?! — взорвалась Олечка и решительно подхватила с пола разбитый горшок. — Сказать, как я пробью вам голову этим горшком, если вы не прекратите меня позорить на весь двор?! Домой!

— Если ты не выйдешь, — проорал Максим, — я останусь тут! Пущу корни и буду орать и позорить! Чтоб все слышали! Все! Пока ты не скажешь мне!..

— Да что сказать-то?!

— Скажи мне, Непруха, — пароходным гудком завывал Максим, вдруг неловко припав на одно колено под этим самым кленом, пачкая безупречные отглаженные брюки о землю и протягивая вперед растрепанный букет астр, — ты выйдешь за меня?!

— Что, — прошептала Ольга, безотчетным движением разжимая руки. Горшок падучей звездой сверкнул в лучах вдруг выглянувшего солнца, бомбой взорвался у ног Максима. Но Макс не дрогнул, не отвернулся. Он все так же отважно стоял на одном колене, протягивая недрогнувшей рукой астры Ольге. И лицо его не было пьяным.

“Притворялся, — ахнула про себя Олечка. — Чтобы я не игнорировала! Пьяный — он же начнет бузить, с ним бесполезно договариваться!”

— Я дам тебе триста рублей, — сказал Максим отважно, потрясая астрами — как пить дать, ворованными с общественных клумб! — Только выходи за меня!

— Ты сейчас издеваешься? — недоверчиво крикнула Олечка, затравленно оглядывая двор. Все, абсолютно все, глазели на эту сцену, донельзя романтичную и невероятную. Бабки у подъезда охали, прикрывая рты ладошками.