Чужая жена (СИ) - Дэй Каролина

— Где надо расписаться? — беру ручку, смотрю на исписанный мелким почерком лист бумаги.

— Я бы посоветовал тебе еще раз подумать, прежде чем ломать свою жизнь. Ты ведь не убийца, тебе просто не повезло.

— Я так понимаю, вот здесь? — Нахожу свободное место на листе и расписываюсь. Рядом недовольно вздыхают.

— Петров, уводи. — Следователь складывает подписанные бумаги в папочку. — Если передумаешь, скажи.

В кабинет заходит этот самый Петров, берет меня под локоть. Я не задерживаюсь взглядом ни на чем, опускаю голову и покорно иду в камеру, где мне предстоит пробыть до суда. СИЗО не то место, где хотелось бы побывать в жизни. Здесь свои порядки, законы, режимы. Своя иерархия среди заключенных. Здесь свой мир, который подготавливает тебя к тому, что будет за колючей проволокой, когда вместо имени у тебя будет только статья и номер дела.

Тяжелая металлическая дверь, возле нее с меня снимают наручники и под пристальными взглядами охраны СИЗО, заводят в камеру. На мгновение замираю, не отводя глаз в сторону, если кто на меня смотрит в упор. Мне, можно сказать, повезло попасть в камеру, где были свободные лежачие места. Успел уже услышать, какие бывают тут условия, когда СИЗО переполнен.

Уверенно направляюсь к своей койке возле окна. Там дует, но, если с головой накрыться шерстяным одеялом, не так холодно., но Но накрываться нельзя. Мало ли.

— Что тебе сказал Новиков? — ко мне подсаживается Жека. Мужчина под пятьдесят, мотающий не первый срок. За какие преступления — мне неинтересно, но и игнорировать его вопросы — себе дороже. Знаю, что до того, как появлюсь на зоне, обо мне там уже будут знать.

— Посоветовал чистосердечно признаться.

— Что была самооборона?

— Да.

— Жалеет тебя, дурака молодого. — Жека ухмыляется, смотрит на мои пальцы, сложенные в замок. — Послушай его совета. Срок меньше будешь мотать. Если прокурор не будет сукой, вообще минимум дадут. Подумай.

— Хорошо.

— Надеюсь, что та, ради кого ты замарал свои руки, будет тебя ждать. А иначе нехер было эту сучку спасать. — Он сплевывает на пол, поднимается и уходит.

Я не стремлюсь с ним спорить и доказывать что-то. Даже если не будет ждать, она не заслуживала того, что ей обещал Орлов.

Что будет со мной? Я обязательно пройду свое испытание, выйду на свободу и начну жизнь с нуля. Не знаю как, не знаю кем, не знаю с кем. Но у меня будет новая жизнь. Как сейчас у Жасмин.

***

— Гусейнов, на выход!

В дверях меня ждут трое конвоиров. Жека вопросительно смотрит в мою сторону, пожимаю плечами. Без понятия, чего от меня сейчас хотят. Для показаний еще не время.

В коридоре, став к стене лицом, завожу руки за спину, чувствую, как на запястьях щелкают холодные металлические кольца. Берут под локоть, куда-то ведут. В глубине души теплится маленькая надежда, что, может быть, ко мне пришла Жасмин или мама. На приход отца или Беллы не рассчитываю.

Подходим к темной двери, с меня снимают наручники. Потираю запястья, меня заводят в комнату, где стоит стол и два стула, на одном уже сидят, второй предназначен мне. Прежде чем сесть, окидываю помещение ищущим взглядом, но никого больше не нахожу. Разочарованно вздохнув, сажусь, положив руки, сцепленные в замок, на стол. Не сразу устремляю тяжелый взгляд на посетителя. Сначала рассматриваю затертую поверхность казенной мебели, взгляд смещается на руки напротив, тоже сцепленные в замок. Я сижу в темной толстовке, мужчина в накрахмаленной рубашке и сером пиджаке.

Оба храним молчание, пристально разглядывая друг друга, словно видимся после долгой разлуки. Взгляд напротив сердит, мечет молнии и темен, как самый темный час перед рассветом. Губы сжаты в тонкую недовольную линию.

— Почему мамы нет? — Я смотрю в упор, не тушуюсь под взглядом гневных карих глаз.

— А ты как думаешь?

— Она имеет право меня навещать.

— Я так не считаю. Зачем навещать того, кто явился причиной слез.

Сжимаю зубы до неприятного скрежета, отвожу глаза в сторону. Отец не скрывает своего презрения. Он не примет ситуацию, которая бросила тень на его безупречную репутацию. Он не будет слушать причины, побудившие меня так поступить, ведь предупреждал, чтобы я держался подальше от Орловой. Он настоящий кремень, ему проще меня вычеркнуть из своей жизни, чем переживать и что-то делать ради моего спасения или смягчения срока. Поэтому последующие слова для меня не становятся шокирующей новостью:

— Я бы хотел сделать вид, что у меня нет сына, но твоя мать... — Он вздыхает, устало потирает виски, будто его заставили сюда приехать. — Мать есть мать, ты для нее родной ребенок.

— Почему я не удивлен? — усмехаюсь, откидываясь на стуле, скрещиваю руки на груди.

Отец еще сильнее поджимает губы, лицо становится строже. Человек, который привык жить по правилам, по указке общественного мнения, по традициям, готов обрубить кровные узы. Ему важно, чтобы на благопристойной фамилии не было и капельки грязи, тени позора. Если бы отец был откровенен прежде всего перед собой, он понял бы, что я поступил по законам чести. Мужчина должен защищать слабых, должен оберегать женщин и детей. Я защитил мать своего ребенка и любимую женщину.

— Мать собрала тебе вещи. — Он небрежно носком туфли пододвигает в мою сторону по полу небольшую сумку. — Ее уже проверили. Тут все необходимое, твой адвокат выдал мне список.

— Это первая и последняя передачка?

— Не дерзи, Дани. Ты не в том положении, — шипит он.

— Я всего лишь спрашиваю. Хочу понять, будет меня кто-то ждать на воле или нет.

— Наверное, тебе стоит спросить ту, из-за которой ты оказался здесь.

Скрещиваем взгляды, как шпаги на дуэли, я сужаю глаза. Меня дико раздражает неприкрытая неприязнь со стороны отца к Жасмин. На секундочку я позволяю себе его понять, я бы тоже бесился, если бы мой ребенок из-за кого-то сел за решетку, но это длится всего лишь секунду. Я за Жасмин сяду не только в тюрьму, но и порву любого, кто будет ей угрожать. Не позволю обижать любимую. Даже словесно. Даже отцу. Он первый не выдерживает, опускает глаза на руки.

Повисает пауза. Мы и раньше молчали друг с другом, редко у нас совпадали темы для разговоров, чаще всего отец говорил, я слушал и соглашался. Мне нечего ему сказать. Оправдываться не буду, не вижу смысла. Для него я предатель семьи. А если спросит, поступил бы я так же, если повернуть время вспять... Отвечу — да. Убил бы Орлова, не моргнув глазом.

— Клинику придется продать, пока есть возможность получить хорошие деньги за нее. Мои юристы этим вопросом займутся. Также они займутся бракоразводным процессом. Я надеюсь, ты понимаешь, что после всего случившегося Белла не может быть твоей женой. Деньги с продажи клиники я отдам родителям Беллы в качестве моральной компенсации.

— Как она? — дежурно спрашиваю.

За Беллу не беспокоюсь. Она сильная, она справится с трудностями. В отличие от Жасмин, которая в этом мире осталась одна, у Беллы есть поддержка от ее и моих родителей. Ее не бросят на произвол судьбы. А вот моя малышка должна в этой жизни идти теперь одна, рассчитывать только на себя. Позже я найду способ с ней связаться, надеюсь, она чувствует мою молчаливую поддержку.

— А ты как думаешь? — зло цедит сквозь зубы отец. Не сразу понимаю его слова. — Любимый жених погиб на глазах, а муж плюнул в душу и растоптал репутацию.

— Я не плевал и не топтал.

— А как это назвать, Дани? — отец повышает голос, сверкает глазами, сжимает руки в кулаки. — Через месяц, если Белла не окажется беременной, вас разведут.

— Она не беременна. Я подпишу документы о разводе, чтобы все прошло быстрее.

— Так спокойно об этом говоришь? Не стыдно? Не извинишься перед ней? — закипает отец. Его мое спокойствие бесит не на шутку. Чем сильнее он сердится, тем равнодушнее становлюсь я.

— Если она была здесь, я бы извинился, попросил прощения за то, что позволил родителям вмешаться в наши жизни. Попросил прощения за то, что позволил ей и себе обмануться. Насильно мил не будешь, папа. Тебе не стоило настаивать на женитьбе, я ведь не Казим. А она его любила и любит до сих пор.