«Криминалистический экстрасенс» Вольф Мессинг: правда и вымысел - Николай Китаев

При описании имущества после смерти в квартире Мессинга обнаружены сберегательные книжки на общую сумму чуть больше миллиона рублей, не считая процентов, не взятых за последние 10–15 лет. Его друзья якобы никогда не смогли водрузить на его могиле памятник мешало им в этом якобы Министерство культуры, ибо, как пишет госпожа Лунгина, «…кто-то упорно стремился наложить вето на самую память о нем».

Чем же Мессинг не угодил советской власти, кто так в нем разочаровался, чьи расчеты он не оправдал?

У меня почему-то упорно не выходит из головы место из книги госпожи Лунгиной, где она восторженно рассказывает о том, как Мессинг в первые послевоенные годы познакомился «…с одной замечательной личностью, сложной душевной конституции, изломанной судьбы». Речь идет о графе Алексее Игнатьеве.

Из старинного рода графов Игнатьевых произошло немало крупных государственных деятелей, из которых, вероятно, наиболее значителен Николай Павлович, русский посол в Константинополе, участвовавший в подготовке Сан-Стефанского мирного договора, завершившего в 1878 году русско-турецкую войну и обеспечившего Болгарии, Боснии и Герцеговине автономию, а Сербии, Черногории и Румынии — независимость. Граф Алексей Игнатьев, о котором идет речь у госпожи Лунгиной, родился в 1877 году в семье генерала, командира кавалергардского полка, генерал-губернатора Иркутска, а затем Киева, где он был убит социалистом-революционером. Сын окончил привилегированное училище — Пажеский корпус и Академию генерального штаба. В русско-японскую войну был адъютантом главнокомандующего Куропаткина. Во время первой мировой войны — представителем русской ставки при главной квартире. Одним словом — служил России и поддерживал честь своего рода.

Его «сложная душевная конституция», изломавшая его судьбу, обнаружилась в 1924 году, когда он сдал советским представителям во Франции все хранившиеся у него документы и значительные казенные суммы, за что был принят в советское гражданство и на работу в советское торгпредство. В 1937 году он переехал в Москву.

Но в то время как репатриировавшийся в Советский Союз другой представитель древнего русского рода, всемирно известный критик и литературовед князь Святополк-Мирский в том же 1937 году погиб в сибирском лагере, граф Алексей Игнатьев получил великолепную квартиру в центре Москвы, — по словам госпожи Лунгиной, на Старой площади, — открыл литературный салон и написал мемуары, выпущенные отдельной книгой в 1959 году, через пять лет после смерти автора. Название ее широко известно: «Пятьдесят лет в строю». Не менее известна и хохма, которую добавляют к этому названию: «…и ни одного дня в бою». Есть и другая, еще более злая переделка: «Пятьдесят лет в струю»… В 1943 году графа Игнатьева произвели в генерал-лейтенанты. За какие именно заслуги? Этого никто из простых смертных не знал.

Вольф Мессинг, как пишет госпожа Лунгина, считал, что у него с графом много общего, хотя бы «скитания по житейским дорогам». Он часто посещал генеральскую квартиру и беседовал подолгу с хозяином, «великолепным собеседником, умевшим и слушать, и рассказывать». О чем могли часами говорить сиятельный, владеющий всеми европейскими языками утонченный граф и полуграмотный и косноязычный фокусник из местечка Гора Кальвария, — одному Богу известно.

А впрочем, может быть, не только Богу. Какой-то свет проливает на эту курьезную связь выявленное во время хрущевской оттепели обстоятельство: Игнатьев был засекреченным высоким чином КГБ, а его квартира — явочным пунктом для избранных агентов.

Я допускаю, что жизнь заставила Вольфа Мессинга быть шарлатаном, что она заставила его подписать определенные обязательства и давать сведения известным органам. Но хочу верить, что продаться окончательно, выполнять гнусные задания, опуститься до уровня провокатора — не позволила совесть. Не в этом ли кроется причина недовольства им советской власти?

В завершение своей книги госпожа Лунгина пишет:

«Быть может, на Западе сейчас уже находится кто-то, кому могла быть известна хоть какая-то крупица тайны Мессинга, лежащей в одной из папок с грифом «Совершенно секретно».

Я льщу себя надеждой, что мне, по мере моих возможностей, удалось хоть отчасти раскрыть эту тайну.

Конечно, много к этому мог бы прибавить Абрам Калинский. Но он сидит где-то далеко…и вряд ли заинтересован в раскрытии правды о своем славном прошлом.

Тех же, кто так и не может понять, как вообще могло возникнуть такое явление, как феномен Вольфа Мессинга, я отсылаю к книге Вильгельма Губиша «Ясновидцы, шарлатаны, демагоги». Тридцать лет автор исследовал и разоблачал трюки всяких ясновидцев и эстрадных телепатов. Чтобы показать, как человеческие массы охотно верят невероятному, он несколько тысяч раз выступал в роли телепата, чтобы затем настроить людей критически и предостеречь их. Выступал он перед публикой, состоящей из врачей, юристов, педагогов, студентов, доцентов… И опросы, произведенные после его выступлений — до того, как он раскрывал трюки — показали, что около девяноста процентов зрителей было твердо убеждено, что он на самом деле ясновидец.

Автор предисловия к книге Губиша, известный психолог профессор И. Виттман, пишет:

«Если бы он (Губиш — И. Ш.) стал ясновидцем-профессионалом, ему было бы нетрудно нажить себе большое состояние с помощью шарлатанства. Но он предпочел тяжелый и неблагодарный путь раскрытия правды о том, что всякого рода «маги» своим успехом обязаны только великому доверию людей. Люди стремятся быть обманутыми — сознательно или подсознательно».

Вольф Мессинг мистифицировал людей сознательно — без этого не мог бы существовать жанр, в котором он работал. Пройдоха Михвас замахнулся шире — из славы Мессинга стараясь извлечь для себя немалую выгоду. Однако измышления Михваса придали славе Мессинга политический оттенок: всемирно известный ясновидец отказался, мол, от буржуазного Запада и стал пламенным советским патриотом. Он, де, хотя и мог бы снова покорять все столицы мира, но не хотел покидать свою новую родину, Советский Союз! Как поется в примитивной песенке, состряпанной для советских моряков: «А я остаюся с тобою, родная навеки страна! Не нужен мне берег турецкий и Африка мне не нужна!»

Этот обычный прием советской пропаганды загадок в себе не таит. Загадка, и немалая, в том, почему определенные круги на Западе приняли версию Михваса, не пытаясь даже проверить достоверность подброшенных им сказок, что было бы совсем не трудно. Не пора ли авторам и издателям «ПСИ» извиниться за то, что они годами вводили и вводят читателей в заблуждение? Если же, цитируя вранье Михваса, они знали, что это вранье, — то какие таинственные цели они при этом преследовали?