Вычислить и обезвредить - Светлана Бестужева

- Какие мальчики! - услышала я восхищенный голос Ларисы. - Надо брать инициативу в свои руки. Иначе уведут на раз.

- Ты о ком? - с трудом отвела я глаза от "знакомого незнакомца".

- О всей компании, господи! Пойдем, закадрим. Вечер только начинается...

Только такого развлечения мне ещё и не хватало: кадрить иностранцев плюс Белоконь.

Но Лариса не унималась, а со мной воздух относительной свободы, по-видимому, сыграл недобрую шутку, как это у него, воздуха свободы, водится, иначе я ни за что не поддалась бы на Ларисины провокации и близко бы не подошла к этому злополучному столику. А тут я размагнитилась, засмотрелась на человека, невероятно похожего на моего любимого, Владимира Николаевича, и поверила, что известный сердцеед и злыдня Белоконь вот так просто и оставит в покое нагло бросившую его девушку. Размечталась...

Первое, что сделал Севочка, когда я оказалась в опасной близости от него, это крепко взял меня за локоть и коротко, вполголоса бросил:

- Надо поговорить!

- Не надо! - пискнула я, ощущал себя мышкой, которая попала в лапы к матерому коту. - Не хочу! Не о чем!

- А тебя спрашивают? - искренне изумился Белоконь.

Действительно, что это я? Хотя... Нет вопросов - нет ответов. Нет ответов - нет диалогов. Нет диалогов - о чем разговаривать-то? Так или примерно так шел ход моих мыслей, но Севочка мгновенно расставил все акценты по местам.

- Где твой хахаль?

Ну, это уже был явный перебор по взяткам. Моя личная жизнь Белоконя теперь уже совершенно не касается. Да и выражения, мягко говоря, непарламентские.

- На такие вопросы не отвечаю.

- Еще раз для дураков: твое согласие или несогласие никого не интересует. Так где он?

- Кто именно?

- А у тебя их уже несколько? Поздравляю.

- Спасибо, - ответила я меланхолически.

Признаюсь, меланхолия была несколько наигранной. Подобный поворот событий в мои планы никаким боком не вписывался: дуэль между двумя рыцарями из-за прекрасной дамы на глазах у изумленной публики. А вернее - битва на кулаках опричника с молодым купцом. Уцелевших в этой рубке однозначно арестуют, тут к гадалке не ходи. И меня - "до кучи" - в качестве основной причины публичного скандала и нарушения порядка в общественном месте. То-то порадуется Владимир Николаевич такому развлечению!

Оставалось уповать на то, что моего "хахаля" Белоконь видел только единожды и в лестничном полумраке, так что при ярком свете может и не опознать. Или на то, что Севочка просто хорохорится, а при личном, так сказать, контакте элементарно струсит. Но в этот день всем моим прогнозам не суждено было сбыться.

- Я все знаю, - драматическим шепотом произнес Севочка. - Ты хоть соображаешь, во что вляпалась?

И отрицательный, и положительный ответы были, что называется, чреваты, посему я предпочла скромно промолчать. Впрочем, вопрос был хотя и интересным, но, как вскоре выяснилось, совершенно риторическим, то есть моей реакции на него никто как бы и не ожидал.

- У твоего ухажера совершенно жуткая репутация, - продолжил Белоконь. - Мне рассказывали. Великолепный работник, блестящий аналитик, но у него ни души, ни сердца. С твоими романтическими заскоками там абсолютно нечего делать. Этот человек тебя погубит. Ты просто сошла с ума!

Интересно, а "сложно" с ума сходят? Ну, Севочка!.. Разозлить меня довольно трудно, но тут был как раз тот случай, когда я разозлилась. В способностях Севочки добыть любую нужную ему информацию я не сомневалась, только мне эта информация была совершенно неинтересна. К тому же сидевшие за столом Белоконя иностранцы явно были шокированы несоблюдением приличий: появившихся в их компании двух молодых дам никто как бы даже и не думал представлять.

- Познакомь меня для начала, - сказала я по-английски.

А по-русски вполголоса добавила:

- Сцену у фонтана устроишь в другой раз. Не время и не место.

Севочка скривился, но просьбу уважил. Думаю, не столько ради меня, сколько ради Ларисы, которая мимикой и жестами давала понять, что наша перепалка затянулась, и пора бы перейти к более приятному времяпрепровождению.

В процессе взаимного представления я узнала, что моего "француза" зовут Пьер и что он - бельгиец. Двое других были тоже иностранными журналистами, их имена и национальности у меня из памяти тут же выветрились. То ли Ханс, то ли Фриц, то ли Герман, то ли вообще Кнут. То ли немцы, то ли датчане, то ли разные прочие шведы. Именно в этот момент я краем глаза заметила в углу зала какое-то движение - в кафетерий вошел импозантный мужчина, в котором даже я мгновенно опознала главу АПН товарища Игнатенко. Опознала я и человека в группе сопровождения, правда, как оказалось, не я одна.

- Ты смотри, - изумилась Лариса, - муж моей соседки! Тесен мир, однако.

Я непонимающе уставилась на нее. Слово "муж" никак не ассоциировалось у меня с увиденным, и я только все ещё пыталась внушить себе, что относится оно не к Владимиру Николаевичу.

- Ты про Игнатенко? - сдавленным голосом спросила я.

- Нет, конечно. Про того, кто рядом с ним. Вон, самый высокий мужик. Ну, брюнет, в темных очках.

Я почувствовала, что в мое глупое сердце медленно-медленно входит острая ледяная игла. В этой группе только один был в темных очках, причем ростом действительно превосходил всех остальных. И я слишком хорошо знала это лицо и эту фигуру, чтобы с кем-то его перепутать. Муж... Муж?

Забывшись, я произнесла последнее слово вслух, доставив тем самым неописуемое наслаждение Белоконю, который наблюдал за мной с нескрываемым злорадством и явно прилагал героические усилия к тому, чтобы не сказать: "Я же предупреждал!"

- Может, и не муж, - продолжала тем временем Лариса, - но бывает он у Тамарки частенько. Они, кстати, хорошо вместе смотрятся, она такая знойная красотка, высокая, фигура - закачаешься. Нет, наверное, все-таки любовник, обручальное кольцо Тамарка бы в носу носила, чтобы все заметили.

Исполнение смертного приговора было, по-видимому, отсрочено. Хотя... О семейном положении Владимира Николаевича у нас речи ни разу не заходило, так что упрекнуть его во вранье я при всем желании не могла. Но при мысли о существовании в его жизни знойной фигуристой красотки я почувствовала, что мой внутренний голос не зря что-то там такое вякал относительно желаемого и действительного. Расстановка фигур на доске в этой партии менялась прямо на моих изумленных глазах, и роль моя, прямо скажем, становилась не слишком завидной.

Чудовищным усилием воли я постаралась взять себя в руки. Не знаю, удалось бы мне это или нет, но тут мне на помощь неожиданно пришел Пьер, который заговорил не на доступном всем английском, а на понятном в этой компании только нам французском:

- Мадемуазель, вы хотели немного показать мне Москву.

Что ж, утопающему не то что соломинку - бритву протяни, он и за неё схватится.

Полчаса спустя мы с Пьером медленно шли по бульварному кольцу, точнее, по Гоголевскому бульвару, и я добросовестно пыталась обратить внимание своего спутника на местные достопримечательности - оставшийся позади бассейн "Москва" или видневшийся впереди памятник Гоголю. Пьер слушал вроде бы внимательно, но в середине одного из моих пассажей вдруг сказал:

- Майя...

Он очень смешно выговаривал мое имя - с ударением на последнем слоге, - так что получалось что-то вроде "моя".

- Майя, вы не должны так расстраиваться. Все это может быть чистым совпадением. Вам нужно самой поговорить с вашим другом. Нужно верить только тому, что сам видишь.

Я повела себя абсолютно позорно - разревелась. Сказались и бессонные ночи, и нервное напряжение, и последнее потрясение. Пьер усадил меня на скамейку и терпеливо переждал пароксизм отчаяния. Единственная фраза, которую он произнес за достаточно длительный период, была скорее загадочной, нежели утешительной:

- Но мечтать ли вместе, или спать в месте - плакать всегда в одиночестве.

Не уверена, что буквально воспроизвела услышанное, но смысл был примерно таким. Во всяком случае именно это я частенько вспоминала потом, на разных этапах своей жизни, и каждый раз поражалась тому, насколько точно сказаны Пьером ситуации. Плакать мне всегда приходилось в одиночестве.

Но рано или поздно все кончается. Кончились и мои слезы. Пьер протянул мне свой носовой платок и тихо сказал:

- Как же вы похожи на мою... невесту.

Я вытаращила на него глаза. В моем представлении любая француженка (пусть даже бельгийка) обязана быть эталоном красоты и элегантности. Неужели и там водятся такие экземпляры, как я? Но добило меня даже не это. Рядом со мной сидел двойник Владимира Николаевича, только чуть моложе, говоривший на французском языке. Даже темные очки у них были одинаковыми, равно как и дурацкая манера носить их в любую погоду и в любое время суток. И у этого двойника, оказывается, невеста - как две капли воды ваша покорная слуга. А ещё говорят, что полных совпадений не бывает. Все, оказывается, бывает, и вообще жизнь - это плохая литература, как сказал кто-то. Хорошо, кстати, сказал. Правильно.