Вычислить и обезвредить - Светлана Бестужева

Наверное, это двойное сходство было причиной того, что мы с Пьером очень быстро стали разговаривать, как старые, добрые знакомые. То есть говорила в основном я, каюсь. Но меня точно прорвало: я выкладывала всю подноготную своей великой и странной любви, причем в запале даже пыталась перетолмачить на язык Ростана и Мольера милые моему сердцу стихи Цветаевой и Ахматовой. Как ни странно, Пьер меня понимал и, похоже, сопереживал. Во всяком случае вид у него становился все более печальным.

Наконец, мне пришла в голову здравая мысль - мой собеседник просто укачался, поэтому я замолчала. Какое-то время мы шли рядом, потом я услышала его негромкий голос:

- Как странно, почти все ваши чувства выражают то, о чем мы говорили с Мари, с моей невестой.

- Почему вы не взяли её с собой? - наивно спросила я.

Дурацкий вопрос вызвал, прямо скажем, неадекватную реакцию. Пьер вздрогнул и почти беззвучно произнес:

- Обстоятельства так сложились...

- Но вы же скоро вернетесь домой! Или - нет?

- Надеюсь. Осталось два дня до... Да, конечно, скоро.

Тон, каким была произнесена последняя реплика, заставил меня понять, насколько болезненна эта тема для Пьера, и я перевела разговор на более нейтральный. В частности, на поэзию и жизнь Александра Сергеевича Пушкина, благо мы как раз добрались до его памятника.

- Майя, - вдруг снова ни к селу, ни к городу сказал Пьер, - я хотел бы вас попросить об одной вещи... Точнее - об одной услуге. Я бы хотел пойти в церковь. То есть в часовню. В часовню Иверской божьей матери.

Я мучительно напряглась, пытаясь вспомнить, где в Москве находится эта самая часовня и открыта ли она для посещений вообще и для иностранцев, в частности. Но в голове крутилась только одна-единственная строчка из той же Цветаевой: "Как золотой ларчик, Иверская горит". А где происходил этот процесс "горения" - неизвестно. Если учесть, что с церквями, тем более часовнями, в нашей стране особенно не церемонились, чуть что - сносили до основания, то, сами понимаете... Храм Христа Спасителя смахнули - и ничего. Но не рассказывать же все это Пьеру!

- Сегодня уже поздно, - промямлила я, - пытаясь хоть как-то достойно выйти из затруднительного положения. - Может быть, завтра? Встретимся в пресс-центре, когда будем тянуть жребий. Если повезет...

- Договорились! - внезапно легко согласился Пьер. - Действительно, уже поздно. Вы далеко живете, Майя? Вас проводить?

- Нет-нет, что вы, спасибо. Я тут рядом, буквально в двух шагах. И у нас в Москве по ночам совершенно безопасно, честное слово.

Я не добавила "во время визитов президентов", но, по-моему, это и так было ясно. Так что мы расстались у памятника Александру Сергеевичу, пообещав друг другу обязательно увидеться на следующий день, если удастся, конечно.

Домой я добралась уже поздно вечером и без сил рухнула в постель. Мне показалось, что я только закрыла глаза - и уже раздался звонок будильника. Я пошарила рукой на тумбочке и нажала кнопку, чтобы прекратить это безобразие, но звон продолжался. Тут до меня дошло, что звонит телефон, я вскочила, как ошпаренная.

- Алло...

- Ты почему не спишь, котенок? - услышала я знакомый голос.

На часах была половина второго ночи. Уместный вопрос для такого времени.

- Не спится... - уклончиво ответила я. - Мысли думаю.

- Умные?

- Кто такая Тамара? - выпалила я, холодея от нехорошего предчувствия.

- Тамара? Какая Тамара?

- Та, к которой ты часто ездишь...

- Ездил, если тебе так угодно. Моя хорошая знакомая. Это что - сцена ревности?

- Естественно, - ответила я уже гораздо спокойнее, поскольку откровенного вранья все-таки не услышала.

- Самое время, - усмехнулся Владимир Николаевич. - А тебе не приходило в голову, что до встречи с тобой у меня была какая-то личная жизнь? У тебя, кстати, тоже.

Резонно. Была. Тут уж крыть нечем.

- Прости, пожалуйста, - покаянно ответила я. - Ну, дура, ревнивая дура. Тем более, это - замечательное чувство, если тебе интересно, и его я испытываю впервые в жизни. И повторения, если честно, не хотела бы...

- По-моему, нет повода. Ладно, проехали. Чем ты сегодня занималась? Что-нибудь интересное видела... для твоих материалов в газету?

- Для газеты - вряд ли. Но впечатлений более чем достаточно. Познакомилась с несколькими журналистами. С одним даже погуляла.

- Иностранец? Откуда?

Почему, черт побери, он сразу понял про иностранца? Ах, да, он же наверняка меня видел в баре АПН. Я-то была слишком занята собственными переживаниями, чтобы сообразить - моя несанкционированная вылазка на экскурсию по вечерней Москве не останется незамеченной.

- Бельгиец. Говорит по-французски. И, по-моему, не в восторге от того, что приехал в Москву. А это ничего, что я с ним гуляла по городу?

- Лучше поздно, чем никогда... Ничего, раз ты мне об этом рассказала. Но я бы тебе посоветовал не сосредоточиваться на одном и том же персонаже. Могут неправильно понять.

- Кто теперь ревнует?

- Котенок, сейчас не время препираться. Я все сказал, ты умная девочка, все поймешь правильно. Где гуляли-то хоть? В ресторане?

- С ума сошел? По бульварам. Он хотел, чтобы я показала ему часовню Иверской божьей матери на Красной площади. А я даже не знала, что там такая есть. Неудобно получилось. Где она там? Ты знаешь?

- Ее давно снесли. Там теперь сквозной проезд. Так что ты вполне можешь быть не в курсе, ты же не гид "Интуриста". О чем вы с ним молчали?

- Да так, - замялась я. - О себе, о семье, о любимой книге... Обо всем и ни о чем.

Больше всего я боялась сказать правду: говорили о том, как я люблю тебя. И как ты этого не замечаешь. Но кажется, Владимир Николаевич был слишком замотан, чтобы вникать в тонкости моих интонаций.

- Ладно, будь умницей. Скоро увидимся.

- Как сегодня?

- Нет, по-другому. Вот закончится этот визит... Ладно, я тебе завтра обязательно позвоню. Все, пока.

- Пока... - уныло отозвалась я в трубку, откуда уже неслись гудки отбоя. Поворковали, называется. Но хотя бы проклятый вопрос с невесть откуда взявшейся Тамарой удалось прояснить. И действительно, чего бы я хотела? Мужику - за сорок, неужели я могла быть первой и единственной женщиной в его жизни? Быть бы последней в этом списке...

Давно молчавший внутренний голос, похоже, очнулся:

"Очень здравые мысли тебе приходят среди ночи. Помечтай, помечтай. Это не вредно, просто бесполезно".

"Заткнись, - невежливо отпарировала я. - Не порть хотя бы то, что есть. Я люблю, меня любят..."

"А эта информация откуда? По-моему, с той стороны никто даже и не намекал".

"Тогда - зачем? - не без надрыва спросила я. - Зачем весь этот цирк? Что он Гекубе, что ему - Гекуба? Заткнись, сделай милость. И без тебя тошно".

"Это ещё только преамбула, моя дорогая, а что ты запоешь, когда будет амбула? Если это кончится".

"Я умру. Просто - умру. Я не смогу без него жить".

"Ну да, конечно! Человек не может жить без трех вещей: воздуха, питья и пищи. Без остального - прекрасно может. Ну, не прекрасно".

Внутренний голос говорил совершенно справедливые вещи, но прислушиваться к нему я больше не стала. Хотя и заснуть уже не смогла. В эту мою первую, но отнюдь не последнюю бессонную ночь я написала несколько стихотворений. Их потом было много, стихотворений, не столько хороших, сколько разных. Но это "потом" длилось ровно столько, сколько длилась моя тоска по Владимиру Николаевичу. А притупилась, ушла тоска - закончились и стихи. Навсегда. Никогда больше я их не писала. Хотя...

Хотя, положа руку на сердце, в этом и не было особой нужды. Стихов ему - моей первой и единственной настоящей любви - было написано столько, что хватило на все случаи моей дальнейшей жизни. При необходимости я извлекала из памяти более или менее подходящее и, подогнав под конкретные обстоятельства, использовала. С большим, должна сказать, успехом. Ничто не ново под луной! Потом, много позже, я прочитала стихотворение кажется, Риммы Казаковой, и поняла, что все уже было. С кем-то. Когда-то.

"Не помню, кто сказал мне: прочитал

Стихотворенье и как будто током...

Как вы узнали? Кто вам подсказал?

Ведь это - я..."

Но это был лишь кто-то.

А тот, кому ... А тот, кто... О котором...

Которому...

Тот так и не узнал!"

И уже на рассвете этой нескончаемой ночи меня поразило внезапная догадка: Пьер так утешал меня, так вовремя вмешался в разговор и вообще в ход событий, что... Но мы же говорили по-русски!

Выходит, он все понимал. Но даже намека на это не сделал, наоборот, подчеркнул, что ему очень повезло с персональным гидом-переводчиком по Москве.

Правда, интересно?

Глава одиннадцатая

За шестьсот секунд до выстрела

Каждый человеческий организм имеет свои особенности: один не может заснуть после нескольких глотков слабенького чая, второй засыпает, как сурок, после чашки крепчайшего кофе, третий вообще неизвестно когда спит, четвертый, кажется, готов проспать не только звонок будильника или наиважнейшую встречу, но, как раньше было принято говорить, "все царствие небесное".