Люди и учреждения Петровской эпохи. Сборник статей, приуроченный к 350-летнему юбилею со дня рождения Петра I - Дмитрий Олегович Серов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Согласно указным книгам и протоколам Сената, в 1722 — январе 1725 г. Павел Ягужинский огласил шесть адресованных сенаторам указов и повелений Петра I: четыре — в 1722 г. и два — в 1723 г.[539] За 1724 г. ни один случай оглашения Павлом Ивановичем именных указов и повелений в сенатском делопроизводстве зафиксирован не был. Примечательно, что по содержанию направленные в Сенат через генерал-прокурора высочайшие повеления носили преимущественно узкораспорядительный характер.
Так, оглашенное П. И. Ягужинским 21 июня 1723 г. императорское указание касалось покупки и последующей реставрации доставленной из Швеции некогда трофейной русской пушки времен Ивана Грозного; оглашенное 22 сентября 1723 г., — покупки таких же привозных мортир литья 1654 г. Уместно заметить, что в первой половине 1720‐х гг. зачитывание высочайших указов и повелений отнюдь не являлось исключительной прерогативой Павла Ягужинского. Этим в указанное время занимались и другие лица (наиболее часто А. В. Макаров, А. Д. Меншиков, П. А. Толстой).
Еще одну линию компетенции генерал-прокуратуры (закрепленное в ст. 10 закона «Должность генерала-прокурора» от 27 апреля 1722 г.[540] право инициативы по вопросам совершенствования устройства и функционирования государственного аппарата и по социально-экономической тематике) П. И. Ягужинский воплотил на практике при жизни Петра I всего дважды. В августе 1722 г. генерал- и обер-прокуроры выступили с идеей осуществить масштабную проверку финансовой деятельности ответственных за различные сборы подьячих за истекшее трехлетие. Наконец в октябре 1724 г. П. И. Ягужинский и обер-прокурор И. И. Бибиков подали обширный проект о реорганизации сенатской канцелярии[541].
Нельзя не отметить, что после кончины Петра I Павел Иванович стал использовать право выдвижения инициатив значительно чаще[542]. Так, в октябре 1725 г., по инициативе Павла Ягужинского, Сенат подал императрице обширный доклад о необходимости снижения налогового бремени на крестьян[543]. В наибольшей же мере позиция первого генерал-прокурора по вопросам государственного строительства и социально-экономической политики отразилась в представленной им Екатерине I в 1726 г. «Записке о состоянии России», в которой предлагался комплекс мер по улучшению внутреннего положения страны[544].
Значительно чаще, нежели выдвижением предложений по совершенствованию государственного аппарата и улучшению социально-экономической ситуации, П. И. Ягужинский в первой четверти XVIII в. занимался представлением Сенату доношений нижестоящих прокуроров. В сенатской документации 1722–1724 гг. удалось выявить 13 эпизодов, когда сенаторы принимали связанные с такими представлениями решения[545]. Кроме того, по меньшей мере в одном случае, когда генерал-прокуратура представила в Сенат доношение нижестоящей прокуратуры, никакого решения по нему принято не было[546] (вероятнее всего, таковых эпизодов было больше).
Весьма примечательно, что Павел Ягужинский целенаправленно пытался уклониться от участия в следственных мероприятиях в период осуществления генерал-прокуратурой предварительного расследования «дела фискалов»[547]. Не испытывавший, по всей вероятности, ни малейшей склонности к судебно-следственной деятельности Павел Иванович сумел для начала добиться фактической передачи расследования прокурору Военной коллегии Е. И. Пашкову, а затем поспособствовал передаче дела из генерал-прокуратуры в производство Розыскной конторы Вышнего суда.
Не менее примечательно, что надзорная линия деятельности генерал-прокуратуры — базисная в ее компетенции — проявилась на практике в 1722–1725 гг. весьма слабо. В сенатской документации того времени отразилось всего два эпизода, когда руководители прокуратуры напрямую протестовали по поводу решений Сената. Оба эпизода имели место в 1722 г., и оба были связаны с обер-прокурором Г. Г. Скорняковым-Писаревым[548]. Что же касается протестов генерал-прокуратуры на решения Сената, вынесенных на рассмотрение императора (что предусматривалось в той же ст. 2 «Должности генерала-прокурора»), то таковых протестов не удалось выявить ни одного.
Отсутствие в сенатском делопроизводстве ноября 1722 — декабря 1725 г. каких-либо следов «протестаций» генерал-прокуратуры затруднительно интерпретировать с полной определенностью. Нельзя исключить, что после 1722 г. во взаимоотношениях с Сенатом генерал-прокуратура просто сменила тактику. «Обжегшись» на примере угодившего под суд за нарушение порядка на заседаниях Сената Г. Г. Скорнякова-Писарева, Павел Ягужинский заодно с новым обер-прокурором И. И. Бибиковым сумели выработать эффективный механизм разрешения спорных вопросов еще на стадии подготовки сенатских решений, что и позволило в дальнейшем избегать громогласных формальных протестов.
Однако более вероятным представляется, что Павел Ягужинский изначально занял в отношении Сената позицию целенаправленной бесконфликтности. В обстановке первой половины 1720‐х гг., когда вознесенный на один из высших постов империи П. И. Ягужинский оставался очевидным «чужаком» в среде правящей элиты, а здоровье Петра I год от года ухудшалось, портить отношения с входившими в состав Сената влиятельнейшими сановниками означало готовить себе крушение карьеры. Вот почему П. И. Ягужинский, исправно передавая на рассмотрение Сената доношения нижестоящих прокуроров, ни разу не взялся обозначать собственную позицию, в чем-либо перечить сенаторам.
Что хотелось бы сказать в заключение? История возвышения Павла Ягужинского являет собой уникальный для петровских времен случай, когда вхождение лица в круг высшей бюрократии оказалось обусловлено не его военными, дипломатическими или административными заслугами, не его знатностью или родственными связями, не выдающейся ученостью, а просто длительным пребыванием в непосредственном окружении главы государства. В этом отношении Павла Ягужинского следует признать первым в обширной череде классических «фаворитов» XVIII в.
Вместе с тем П. И. Ягужинский не был ни бездарностью, ни вовсе ординарной личностью, ни безликим статистом. Неоспоримо, что Павел Иванович обладал и разносторонним умом, и приемлемой для того времени образованностью, и способностью к государственному мышлению. Немаловажно и то, что он, в отличие от многих иных «птенцов гнезда Петрова», ни разу не обвинялся в преступлениях против интересов службы, никогда не подвергался уголовному преследованию[549].
Разумеется, Павел Ягужинский являлся малоподходящей кандидатурой для должности генерал-прокурора в строгом понимании ее смысла. Не имевший ни юридической подготовки, ни опыта административно-судебной деятельности, совершенно несведущий в практическом законоведении П. И. Ягужинский заведомо не был способен осуществлять полноценный надзор за законностью ни в стенах Правительствующего сената, ни тем более во всем государственном аппарате. Однако, будучи облечен неограниченным доверием Петра I, досконально знавший его требования к чиновникам и его представления о «государственной пользе», Павел Ягужинский был, несомненно, способен исполнять в Сенате роль «ока государева» в узком смысле, то есть осуществлять повседневный контроль за работой сенаторов.
В этом отношении определение П. И. Ягужинского на должность генерал-прокурора возможно трактовать как типичное «политическое назначение», когда соответствующему должностному лицу вовсе не обязательно обладать специальными познаниями или профильным опытом в порученной ему области деятельности. Что же касается весьма осторожного поведения Павла Ягужинского в Сенате, то оно, вероятнее всего, устраивало Петра I. Как
