Траектории СПИДа. Книга первая. Настенька - Евгений Николаевич Бузни
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Красногалстучные пионеры выступали против такой несправедливости.
Да грустно, когда дети идут против отцов. Конечно, семья должна быть крепкой ячейкой общества. Но рассказ о Павлике Морозове не призывал к вражде семейной. Он звал к справедливости и честности не-зависимо от обстоятельств любых, в том числе и семейных.
Павлик не убивал отца. Напротив, в ответ на просьбу мальчика быть честным и добрым отец тайно и подло убивает своего сына. И пионерская организация прославила своего юного героя, не побоявшегося выступить открыто за правду. Вот какими учили быть пионеров.
Всё это казалось Настеньке таким понятным и таким незыблемым, что никакими доводами невозможно было объяснить появление статьи, обрушивавшейся на эти представления. Как и миллионы других людей необъятного и до сих пор казавшегося нерушимого, как пелось в гимне, Союза, Настенька не сознавала, что начиналась кампания по переосмыслению истории, кампания по перестройке умов, на которых держалось государство. Она не знала этого и потому происходящее обескураживало, приводило к растерянности, как бывает растерян человек, заблудившийся в густом лесу, идущий то вправо, то влево в поисках тропы или дороги и вдруг осознавший, что всё время кружит на одном месте. Потеря уверенности в правильности направления движения – худшее, что может встретиться у человека в пути. Он начинает метаться в разные стороны, способность видеть резко ослабляется, и в такой обстановке даже близко проходящая дорога может быть им не замечена. И погибнет у дороги растерявшийся.
Обескураживали Настеньку и события вроде похорон Черненко, проходившими вразрез с предыдущими порядками – без каких-либо объяснений, появляющиеся публикации, которые можно было в основной мысли свести под одну рубрику "Против", то есть против всего старого, в котором всё представлялось плохим и неправильным.
Обескураживали кулуарные разговоры, в которых всё чаще стали звучать фразы: “Брось ты, Настенька, кому нужны сейчас твоя честность, порядочность, принципиальность? Живи свободнее, не напрягайся. Вдруг начнётся ядерная война и мир рухнет, а ты и влюбиться не успела?"
Порой думалось, не стоит ли на самом деле плюнуть на всё и начать, как другие, шататься по барам и ресторанам, смотреть на проблемы жизни легче, не брать их в голову. В потоке таких мыслей забежали как-то с Наташей в кафе "Националь" хлопнуть по чашечке кофе, но не допили вкусный ароматный напиток, ибо тут же к ним начали привязываться какие-то хамы, видимо принявшие их за платных бабочек, ищущих романтики любви. Нет, они были не такими и пришлось сбегать.
Мысли охватывали Настеньку самые разные, поддаться их соблаз-нительной лёгкости, казалось, не составляло труда и, может, сдалась бы девушка, если бы не были рядом ежедневно бабушка и дедушка, которые не то чтобы словами, а всем своим благородством поведения коренных московских интеллигентов говорили, что порядочность, скромность и любовь к людям – это главное в жизни, да если бы не долгожданные и всегда неожиданные письма родителей и сестрёнки из-за рубежа, в которых все они думали о своей Настеньке и просили не делать глупостей.
Последнюю просьбу именно в таких словах высказывала только сестрица, на что Настенька с долей сарказма отвечала: “О каких глупостях ты, Верунь, пишешь? Не имеешь ли ты что-нибудь в виду из того, что сама совершала? Но если это так, то почему тебе можно было эти, как ты называешь, глупости совершать, а мне нельзя?" Что милая сестрёнка Вера незамедлительно парировала с не меньшим юмором и долей грусти в ответном письме:
"Дорогая, Настюша, глупости, что я имела в виду в своём письме, не те, что сама делала, ибо, как твоя старшая сестра, я вообще очень положительная, как ты понимаешь. Порой даже скучно от этого. Но тут никуда не денешься. Дело, правда, не только в том, что я старшая, а и в том, что нахожусь сейчас на переднем крае дипломатии, где нужно держать ухо востро, а не то быстро сгоришь. Вот, чтобы и ты не обожглась раньше времени, как мотылёк над свечкой, не торопись с глупостями, которые я стараюсь не совершать и тебе не советую.
Ты, чертяка, немедленно уцепишься за мои слова "чтобы и ты не обожглась", и будешь права. Конечно, мне уже приходилось обжигаться. Уверяю тебя – это больно и совсем не так весело. Так что мои глупости тебе лучше не повторять".
Были рядом с Настенькой и верные подружки Наташа с Викой. Где-то неподалёку работал целеустремлённый изобретатель Петька Ушастик, в Ялте выводил новые сорта влюблённый в Настеньку и науку Володя Усатов. Да мало ли было тех, кто хотел видеть в Настеньке порядочного человека? И потому только продолжала она оставаться сама собой, продолжала побеждать в себе лёгкие мысли. "Лёгкими" Настенька называла эти мысли не потому, что они в голове легче других, а потому, что звали они к лёгкой жизни, которая не требует серьёзного мышления. Такие мысли не нравились, но устоять против них становилось почему-то с каждым днём труднее.
МОСКВА 1985 ГОДА
В этот вечер перед Рождеством, которое Настенька никогда прежде не праздновала, в вечер, от которого она ждала чего-то необычного и радостного, "лёгкие мысли" буквально атаковали её со всех сторон, не давая покоя. Она отмахивалась от них, говоря чуть ли не вслух:
– Да ладно вам, я же согласилась и еду на это ваше Рождество. Теперь предстоял ещё разговор с бабушкой и дедушкой, что было не совсем просто. Нужно было сказать им всё просто, не углубляясь ни в какие проблемы, не давая им ни малейшего повода догадаться, что она сама чего-то боится. Тогда всё пиши пропало. Поэтому Настенька выскочила из своей комнаты, впорхнула из коридора в гостиную, где перед телевизором в глубоких креслах, обитых голубым в цветочках материалом, сидели в полудрёме стареющие родители её отца, и нежно защебетала, вращаясь на одной ноге, слегка приподнявшись на носок:
– Дедуль, бабуль, как я вам нравлюсь? Только я сейчас убегаю. Меня уже ждут. У нас сегодня небольшая вечеринка по случаю рождества в МГУ. Думаю, что приду не
