Барон по призванию. Путь дворянина - Владислав Игоревич Миронов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он продолжал вдыхать через самокрутку, заставляя огонь скорее съедать перемолотые листья, и, наконец, опустил руки. Взгляд помутнел, лицо расслабилось и слегка порозовело. Изо рта потекла тонкая ниточка слюны.
Под руководством Лиама Рейнер и Ренфилд сковали Галя и уложили в повозке. Рей сел Галю на грудь, придерживая коленями плечи, а Лиам руками и коленями придерживал голову, чтобы не начал дергаться. Ренфилд держал факел. Левой рукой Северин держал Галя за нижнюю челюсть, а правой взял бритвенно-острый нож. Ренфилд отвернулся до того, как лезвие коснулось и без того вытекшего глаза наемника, но крик боли заставил его дернуться. По спине пробежал холод. Он никогда не слышал таких криков. Когда при нем кого-то избивали, жертва не кричала так. Когда при нем кто-то насиловал, жертва так тоже не кричала. Когда при нем вешали, и тогда жертва так не кричала. Никто на памяти Ренфилда не орал столь остервенело и безумно. В Галя будто вселился демон. На мгновение Рен взглянул в лицо раненого, но увидев, что нож в глазнице, парень снова перевел взгляд на свои ноги и с трудом сдержал рвоту. Через несколько душераздирающих криков Быстроног снова повернулся к оперируемому, но, увидев извлеченный глаз, не выдержал. Его вывернуло. Лиам успел забрать факел и бросить парня на траву, где его продолжало рвать. Кое-как прижгли глазницу изнутри, сполоснули самогоном, положили товарища на живот, сделали повязку. Операция прошла успешно.
Барон вышел к Ренфилду и похлопал парня по спине.
– Ничего, у многих такая реакция. Ты привыкнешь. Отдохни немного. Завтра тяжелый день.
Барон уселся у костра, вытянул раненую ногу и уставил взор вглубь пламени. Ренфилд тяжело дышал позади, потом прополоскал горло, чтобы сбить привкус желудочного сока, и тоже подсел к огню.
– Как там Галь? Я увидел глаз и….
– Жить будет, – кивнул Северин. – Главное, чтобы не загноилось, а там уж как-нибудь.
Некоторое время они молчали. Рейнер продолжал наблюдать за пляшущими в пылающем шалаше дров яркими человечками-искорками, а Ренфилд вспоминал минувшие шесть дней. Ему вдруг вспомнилось лицо хозяина «Алмазного панциря» Альперрта, которого вор лишил жизни. Оно промелькнуло лишь на мгновение, как обычно в последние три-четыре дня, но уже не так явно и пугающе. Руки Ренфилда навсегда останутся перепачкаными кровью, однако призрак Альперрта терзал душу своего убийцы все меньше. Возможно, насыщенность последних дней и другие заботы отвлекали Быстронога от страха содеянного, но ему самому было странно думать, что когда-нибудь он сможет снова спать спокойно, насколько это возможно для преступника. Уличная жизнь научила парня жестокости и бессердечию, да и диковину ему всегда хотелось, чтобы уметь причинять боль, но когда смерть забрала первый дар, посланный Ренфилдом, мир для вора перевернулся. Теперь понимание возможности смерти стало ясным как никогда. Даже виселица, которой он чудом избежал, не произвела такого эффекта. Нет, своя собственная смерть и смерть человека от твоей руки – абсолютно разные, и влияют они на душу по-разному. А ведь когда-то Рен был относительно хорошим человеком. Когда-то, но так давно…
Парень лег на спальный мешок тут же, у костра, и попытался вспомнить что-нибудь хорошее. К несчастью, ящичек со счастливыми воспоминаниями, таящийся в закоулках разума Рена, был слишком мал, чтобы извлечь из него достаточно пользы, но кое-что все же нашлось.
…Ренфилд бежал так быстро, как только мог, но детские короткие ножки не могли унести его далеко от двух взрослых мужиков с длинными бородами.
– Стой, паршивец! – кричал усатый.
– Башку оторву! – орал безусый, но маленький Рен не слушал их.
Он отчаянно вилял среди людей и лавок, чтобы скрыться из виду, но братья-торговцы, у которых малолетка стянул большую булку свежевыпеченного хлеба, не отставали ни на шаг. Другие беспризорники, знакомцы Ренфилда, завидев погоню, прятались, лишь бы не попасться на глаза длиннобородым. Воришке бы бросить хлеб да уйти невредимым, но как же вкусно пахла булка, какой аромат испускала белая мякоть и как соблазнительно похрустывала корочка! Голод преумножал ценность куска хлеба, поэтому Рен не расстался с батоном, даже когда перед ним непреступной крепостью поднялась тупиковая стена дома. В сторону бежать не получалось: там все завалено мусором, там опять стена, а позади братья.
Ренфилд думал, что сейчас один их них прикажет вернуть хлеб, но оба торговца, постепенно распаляясь, просто ругали воришку на чем свет стоит. Боясь потерять заветную пищу, Рен начал запихивать хлеб себе в рот и глотать, почти не жуя, лишь бы съесть как можно больше, прежде чем отберут булку. Даже если бы отобрали, это было бы не так обидно – один из длиннобородых просто выбил хлеб из рук парнишки, и буханка шлепнулась в лужу, мгновенно впитав в себя грязную воду улицы. Следующий удар пришелся по голове мальчугана, и от страха он упал на задницу.
Оплеухи и затрещины посыпались, словно дождь. Ренфилд беспомощно закрывал голову локтями, но от боли часто отдергивал их, поэтому все равно получал изрядно.
Внезапно открылась дверь, на шум вышел мужчина, судя по фартуку, трактирщик.
– А, придурки Олкот и Алкот? Опять вы с кем-то драку устроили? Средь бела дня мутузите кого-то!
Сначала Хульф говорил с примесью смешка, но, увидев, что в грязи лежит заплаканный мальчишка, насупился.
– Это за что вы его так, идиоты?
– А будет знать, как воровать! Целую буханку украл, паршивец! – с этими словами Алкот, который без усов, пнул Ренфилда ногой в бок.
– Эй, эй, полегче. Я думаю, мелкий свое получил. Шли бы вы прочь от моей таверны, а не то позову стражу и пожалуюсь на пьяный дебош. Слышали, что сказал? Кыш!
Длиннобородые переглянулись и махнули на Рена рукой.
– Еще раз хоть что-нибудь стянешь – прибью. Клянусь Древом, прибью, как хаунда позорного.
Вытирая слезы черными от грязи руками, Ренфилд всхлипывал, боясь пошевельнуться. Беспризорников не любил никто, и мало кто из них доживал даже до десяти лет.
– Что, малец, отделали тебя, да?
Рен кивнул.
– Ладно уж, сегодня к тебе Мидра благосклонна… В каком-то смысле. Заходи, поешь хотя бы.
Так, почти восемь лет назад, началось знакомство Ренфилда, ставшего впоследствии Быстроногим, и Хульфа Медовара, погибшего в конечном итоге в собственной таверне.
На следующее утро все было как обычно, не считая легкой мороси. Караван собрался, и повозки одна за другой двинулись в путь. Монотонная езда и неменяющийся пейзаж утомляли и вгоняли в дремоту укутанных в плащи возниц, а всадники, напротив, сходили с ума от постоянного стука капель о капюшон, сырости и холода. Галь, всю ночь пролежавший рядом с трупом в головной повозке, наконец пришел в себя и, жалуясь на вонь, идущую от тела, влез на козлы. Наемнику повезло – инфекция его не свалила.
За день караван останавливался самое большее два раза, чтобы лошади отдохнули и
