Почетный консул - Грэм Грин

– Вы будете надо мной смеяться, – несвязно говорил Чарли Фортнум, – но она немножко напоминает мне Мэри Пикфорд в тех старых немых фильмах… Я имею в виду, конечно, не лицо, но, знаете, что-то вроде… это можно назвать невинностью.

– В таком случае надеюсь, что ребенок будет девочкой. Мальчик, похожий на Мэри Пикфорд, вряд ли преуспеет в нашем мире.

– Мне все равно, кто родится, но Клара, кажется, хочет мальчика. – Он добавил с насмешкой над собой: – Может, она хочет, чтобы он был похож на меня.

Доктор Пларр почувствовал дикое желание сказать ему правду. Его остановил только вид раненого, беспомощно распростертого на крышке гроба. Волновать пациента было бы непрофессионально. Чарли Фортнум поднял стакан с виски и пояснил:

– Конечно, не на такого, каким я стал. Ваше здоровье.

Доктор Пларр услышал в соседней комнате громкие голоса.

– Что там происходит? – спросил Чарли Фортнум.

– Ссорятся.

– Из-за чего?

– Наверно, из-за вас.

2

В пятницу утром в начале десятого над кварталом появился низко летевший вертолет. Неутомимый и пытливый, он сновал то туда, то сюда, как карандаш вдоль линейки, чуть не над самыми деревьями, исследуя каждый проселок. Доктору Пларру это напомнило, как он сам прощупывает пальцами тело пациента в поисках болевой точки.

Отец Ривас велел Пабло присоединиться к Диего и Марте, которые стояли снаружи на часах.

– Весь квартал выйдет наружу, – сказал он. – Им бросится в глаза, если люди из этой лачуги не проявят интереса.

Он приказал Акуино караулить Фортнума в соседней комнате. Хотя Фортнум никак не мог сообщить о своем присутствии, отец Ривас не хотел рисковать.

Доктор Пларр и священник молча сидели, глядя в потолок, как будто в любой момент вертолет мог с грохотом свалиться им на голову. Когда машина пролетела, они услышали шорох листьев, падавших на землю, подобно дождю. А когда замер и этот звук, они продолжали безмолвно сидеть, ожидая возвращения вертолета.

Пабло и Диего вошли в комнату. Пабло доложил:

– Они фотографировали.

– Эту хижину?

– Весь квартал.

– Тогда они наверняка заметили вашу машину, – сказал доктор Пларр. – Их должно заинтересовать, что она здесь делает.

– Мы хорошо ее спрятали, – отозвался отец Ривас. – Мы можем только надеяться.

– Они искали очень упорно, – сообщил Пабло.

– Лучше сейчас же пристрелить Фортнума, – заметил Диего.

– Срок нашего ультиматума истекает только в воскресенье в полночь.

– Они его уже отклонили. Это доказывает вертолет.

– Продлите на несколько дней срок вашего ультиматума, – сказал доктор Пларр. – Дайте сработать моему обращению к общественности. Пока опасность вам не грозит. Полиция не посмеет на вас напасть.

– Срок назначил Эль Тигре, – сказал отец Ривас.

– Что бы вы ни говорили, должен же у вас быть какой-то способ с ним связаться.

– Такого способа нет.

– Вы же сообщили ему о Фортнуме.

– Та линия связи сразу же прервалась.

– Тогда действуйте сами. Пусть кто-нибудь позвонит в «Эль литораль». Дайте им еще неделю.

– Еще неделю, чтобы полиция за это время могла нас найти, – сказал Диего.

– Перес не решится искать слишком настойчиво. Он не хочет найти труп.

Снова послышался шум вертолета. Они уловили его приближение издалека, звук был не громче бормотания под нос. В первый раз вертолет шел с востока на запад. Теперь он летел над верхушками деревьев с севера на юг и обратно. Пабло и Диего вновь вышли во двор, их долгое бдение снова возобновилось под шелест падающих листьев. Наконец опять наступила тишина.

Часовые вошли обратно в хижину.

– Опять фотографировали, – сказал Диего. – Наверно, засняли каждую тропинку и каждую хижину в квартале.

– А вот муниципалитет никогда этого не делал, – сказал негр. – Может, теперь-то они поймут, как нам не хватает водопроводных колонок.

Отец Ривас вызвал со двора Марту и стал шепотом давать ей какие-то указания. Доктор Пларр пытался расслышать, что он говорит, но ничего не разобрал, пока оба не повысили голос.

– Нет, – говорила Марта, – нет, отец мой, я тебя не оставлю.

– Это приказ.

– Что ты мне говорил – я твоя жена или твоя женщина?

– Конечно, жена.

– Ну да, ты так говоришь, говорить тебе легко, но обращаешься со мной, будто я твоя женщина. Ты сказал «уходи», потому что бросаешь меня. Теперь я знаю, что я только твоя женщина. Ни один священник не захотел нас повенчать. Все тебе отказали. Даже твой друг отец Антонио.

– Я объяснял тебе десятки раз, что для брака священник не обязателен. Священник – только свидетель. Вступают в брак человек с человеком. Наш обет – только он имеет значение. Наши намерения.

– Откуда мне знать твои намерения? Может, тебе просто нужна была женщина, чтобы с ней спать. Может, для тебя я просто шлюха. Ты обращаешься со мной как со шлюхой, когда велишь мне уйти и оставить тебя.

Отец Ривас занес было руку, словно хотел ее ударить, потом отвернулся.

– Если ты не совершил из-за меня смертного греха, отец, почему ты не хочешь отслужить для нас мессу? Всем нам грозит смерть. Нам нужна месса. И той бедной женщине, которая умерла… Даже этому гринго здесь… Ему тоже нужна твоя молитва.

К доктору Пларру вернулась школьная привычка подшучивать над Леоном.

– Обидно, что ты покинул церковь, – сказал он. – Видишь, люди теряют к тебе доверие.

Отец Ривас посмотрел на него злыми глазами собаки, у которой хотят отнять кость.

– Я никогда тебе не говорил, что покинул церковь. Как я могу покинуть церковь? Церковь – это весь мир. Церковь – этот квартал, даже эта комната. У каждого из нас есть только одна возможность покинуть церковь – это умереть. – Он устало махнул рукой, его утомил этот бесполезный спор. – Да и той возможности нет, если правда то, во что мы порой верим.

– Она ведь только просила тебя помолиться. Ты забыл, как молятся? Я-то забыл. Все, что помню, «Богородице дево, радуйся», да и то путаю слова с английским детским стишком.

– Я никогда не умел молиться, – сказал отец Ривас.

– Что ты говоришь, отец мой? Он сам не знает, что говорит! – воскликнула Марта, словно защищая ребенка, который повторил похабное слово, подхваченное на улице.

– Молитва об исцелении болящих. Молитва о ниспослании дождя. Ты хочешь таких молитв? Что ж, их я знаю наизусть, только это не молитвы. Назови их прошениями, если уж хочешь как-то назвать эти шаманские причитания. С тем же успехом можешь подать их в письменном виде, да еще попросить соседа поставить подпись и бросить в почтовый ящик, адресовав господу богу. Но письма никто не доставит. Никто никогда его не прочтет. Ну конечно, время от времени бывают совпадения. Врач в виде исключения правильно прописал лекарство, и ребенок выздоровел. Или разразилась гроза, когда она тебе нужна. Или ветер переменился.

– А я все равно молился в полицейском участке, – заметил Акуино с порога соседней комнаты. – Молился о том, чтобы снова лечь в постель с женщиной. И не говори, что это была не настоящая молитва. Она была услышана. В первый же день на свободе я спал с женщиной. В поле, пока ты ходил в деревню покупать еду. Моя молитва исполнилась, отец мой. Хоть это было в поле, а не в постели.

Он пикадор, как и я, подумал доктор Пларр. Покалывает быка, чтобы придать ему резвости перед смертью. Это бесконечное повторение слова «отец» пронзало кожу, как стрелы. Почему мы так хотим его казнить – или мы казним самих себя?.. Какой жестокий спорт!

– Что ты здесь делаешь, Акуино? Я же сказал, чтобы ты пошел туда и караулил пленного.

– Вертолет ушел. Что он может сделать, этот гринго? Он только пишет письмо своей женщине.

– Ты дал ему ручку? Я забрал у него ручку, как только его сюда привели.

– А какой вред может быть от письма?

– Но я тебе приказал. Если все вы начнете нарушать приказы, никому из нас несдобровать. Диего, Пабло, ступайте на пост. Будь здесь Эль Тигре…

– Но его здесь нет, отец мой, – сказал Акуино. – Он где-то в безопасности, ест и пьет вволю. Не было его и у полицейского участка, когда ты меня спасал. Что же, он так никогда и не рискнет своей жизнью, как рискует нашей?

Отец Ривас оттолкнул его и пошел в соседнюю комнату. Доктору Пларру трудно было узнать в нем мальчика, который когда-то объяснил ему таинство троицы. Преждевременные морщины, избороздившие его лицо, выдавали запутанный клубок мучительных сомнений, похожий на клубок змей.

Чарли Фортнум лежал, опираясь на левый локоть. Забинтованная нога торчала над краем гроба; он писал медленно, с трудом и не поднял головы, когда отец Ривас спросил:

– Кому вы пишете?

– Жене.

– Вам, должно быть, трудно писать в таком положении.

– За четверть часа написал две фразы. Я просил вашего Акуино писать под мою диктовку. Он отказался. Сердится с тех пор, как меня подстрелил. Не желает со мной разговаривать. За что? Можно подумать, это я его ранил.