Другие времена - Евгений Мин

Философ, погруженный в ученые занятия, продолжал смотреть на небо.

Однажды утром он проснулся и вместо горизонта и высокого шпиля увидел желтую стену. На ней было нарисовано блюдо с дымящимися сосисками и огромными буквами написано имя Колбасника.

Впервые в жизни Философ изменил своей привычке. Вместо прогулки он зашагал к соседу. Долго стучал он в дубовую, окованную железом дверь. Наконец на пороге появился Колбасник в халате и колпаке.

— Извини, что я потревожил тебя, — сказал Философ, — но...

— Пожалуйста, пожалуйста, — перебил его Колбасник, — я очень рад. Заходи, мы вместе позавтракаем.

— О нет, спасибо, — сказал Философ, — я хотел бы только узнать, что это, откуда?..

И он показал на каменную стену.

— Тебе нравится? — приветливо улыбнулся Колбасник. — Я знал, что ты одобришь мой вкус.

— Видишь ли, — сказал Философ, — она мешает мне думать.

Колбасник изобразил на своем сытом лице огорчение:

— Неужели?.. Жаль, что я не успел посоветоваться с тобой. Впрочем, тебе было некогда. Когда я обдумывал это сооружение, ты был занят беседой с господином Поэтом. Какая досада! Но теперь уже поздно.

— Может быть, ты уберешь ее в память нашей школьной дружбы? — сказал Философ.

Колбасник потер живот:

— Что и говорить, школьная дружба — ценная вещь. Но эта штука обошлась мне тоже недешево. Однако для тебя я готов на все. Если стена мешает тебе, ты можешь купить ее и сделать с ней что тебе угодно.

И он назвал такую сумму выкупа, что у бедняги Философа потемнело в глазах.

Кто-то посоветовал ему обратиться к городскому адвокату и спросить его, можно ли найти управу на Колбасника.

Адвокат, выслушав ученого, сказал, что все законы бессильны. Земля, на которой воздвигнута стена, принадлежит Колбаснику, и поэтому нужно уплатить владельцу испрашиваемую сумму, пока он не передумал и не запросил еще больше.

Философ поблагодарил адвоката, рассчитал единственную служанку, убиравшую домик, начал пить вместо кофе кипяченую воду, отказался от двух ломтиков сыра, заменив их сухарями. Думать и писать у него не было времени. Каждый день он ходил по урокам, обучая детей лавочников и мукомолов тому, что есть истина и справедливость, и нигде его не держали дольше недели.

Колбасник богател. Его ветчина и сосиски прославились на всю страну. Один сын Колбасника стал хозяином кожевенного завода, другой поставлял армии сапоги, третий варил пиво. Дочери выгодно вышли замуж и нарожали Колбаснику розовеньких, пухленьких внучат.

Минуло много лет. Старый Философ пришел к старому Колбаснику. Он принес выкуп.

Колбасник пересчитал деньги, спрятал их в шкатулку и приказал каменщикам сломать стену.

Когда стена исчезла, Философ уселся на излюбленное место и начал думать. Он мечтал написать второй том книги. Но хотя он снова видел острый шпиль ратуши, перед глазами его возникала ядовито-желтая стена с намалеванным на ней белым блюдом дымящихся сосисок.

Он не смог написать ни одной строки.

Вскоре Философ умер. У муниципалитета не оказалось денег, чтобы похоронить его с почетом. Колбасник принял похороны на свой счет. Все восхищались его благородством, а в «Торговом вестнике» поместили некролог, автор которого доказывал, что Философ был так мудр потому, что всю жизнь питался кровяным зельцем и сосисками фирмы своего школьного друга.

Испанская партия

Поздно ночью, когда город погружался во тьму, высоко на горе, в старинном замке, где помещалась тюрьма, зажигался свет в окне. Он горел до утра, пока не гасли звезды, и все знали, что это не спит хозяин мрачного дома — Тюремщик.

— Он честный малый, — говорил Лавочник, — и боится уснуть, потому что не доверяет бездельникам сторожам. Стоит ему закрыть глаза, как эти негодяи тотчас же завалятся спать, и тогда все арестанты разбегутся, станут грабить порядочных людей и еще, пожалуй, прирежут кое-кого.

— Вы не правы, — возражал Школьный учитель, — днем Тюремщик занят своим грязным делом и совесть его дремлет. Ночью она пробуждается и не дает ему покоя. Если у таких людей вообще есть совесть.

— Друг мой, — мягко останавливал Учителя Адвокат, — к сожалению, вы некомпетентны в предмете, о котором беретесь судить. По роду занятий мне часто приходится бывать там. Смею вас заверить, что у него благопристойная внешность и хорошие манеры. Кроме того, он совсем неплохой человек и гуманно относится к осужденным. Я полагаю, что по ночам он читает мои судебные речи, и это облагораживает его.

Так они спорили часто, и каждый оставался при своем мнении. Но вот один доносчик написал куда надо, что Лавочнику надоело торговать в розницу бакалейными товарами и он решил выгодно продать оптом все государство иностранной державе, Школьный учитель впал в крамолу и не верит, что дважды два — четыре, Адвокат сказал кому-то, что у диктатора страны слишком длинные руки.

Где надо прочли донос, наградили автора Орденом Большого Уха, а Лавочника, Школьного учителя и Адвоката отдали под суд.

Суд состоялся при закрытых дверях и окнах, чтобы, как писали в газетах, обвиняемые не простудились. Всем им было предоставлено право защищать себя.

Лавочник не любил болтать попусту и сказал коротко:

— Все это чепуха на постном масле! Конечно, и я не без греха и, может, разок-другой обвесил покупателей, но кто не знает, что я торгую только свежими продуктами и никому не всучивал гнилой товар. Да и вряд ли найдется дурак, который согласится купить наше...

Судья позвонил в колокольчик и лишил Лавочника слова.

Растрепанный, с горящими глазами, Школьный учитель пытался увлечь присяжных заседателей такими забавными и опасными игрушками, как свобода слова, совесть и справедливость.

Почтенные отцы семейств слушали его, едва сдерживая смех, а прокурор хохотал в платок, делая вид, что его душит кашель.

Дольше всех говорил Адвокат. Он описывал свою безупречную жизнь, посвященную служению самому совершенному из государств и самым совершенным в мире законам.

Суд совещался недолго. Присяжные единодушно решили, что все трое виновны, и судья, не желая никого обидеть, приговорил их к одному сроку, а чтобы им не было скучно, поместил в одну камеру тюремного замка.

Первые три дня они ссорились. Адвокат обвинял Лавочника и Учителя в том, что своим поведением на суде они испортили все дело.

— Черт меня дернул связаться с образованными господами, — ворчал Лавочник.

А Школьный учитель язвительно смеялся над законами, которым всю жизнь служил Адвокат.

На четвертый день они перестали разговаривать и углубились в свои мысли. Лавочник подсчитывал в уме убытки, которые несет его заведение, Адвокат обдумывал прошение на имя диктатора, а Учитель тосковал о своих учениках, оставленных без доброго слова.

На пятый день — это было поздно вечером — в камеру вошел надзиратель и приказал Лавочнику отправиться вместе с ним к Тюремщику.

—Зачем я ему понадобился? — пробурчал Лавочник. — Кажется, он не купил у меня ни бутылки вина, ни пачки чая и ничего не забирал в кредит.

— Идите, мой друг, — поторопил его Адвокат, — и будьте с ним любезней. Это может пригодиться всем нам.

— По крайней мере вы узнаете, почему он не спит ночью, — сказал Школьный учитель.

Проклиная все на свете и ворча, что даже в тюрьме ему не дают выспаться, Лавочник поплелся к Тюремщику.

Тюремщик встретил его на пороге квартиры. Это был кругленький, лысый человек с добрыми виноватыми глазами.

— Очень рад, что вы пришли, — сказал он, протягивая Лавочнику маленькую, пухлую руку. — Я живу так замкнуто. У нас почти никто не бывает. Пройдемте, пожалуйста, в мою комнату. К сожалению, жена спит, и я не смогу накормить вас ужином. Но мы отлично посидим, не правда ли?

Лавочник хотел было сказать, что он уже достаточно насиделся, но, вспомнив наставления Адвоката, учтиво произнес:

— Весьма польщен, ваша честь.

В комнате у Тюремщика не было ничего, кроме старой, продавленной кушетки, двух обшарпанных кресел и круглого, с потрескавшейся полировкой, столика. В углу под иконой висела связка ключей.

Заметив взгляд Лавочника, хозяин комнаты застенчиво улыбнулся.

— Вы удивлены? Не ожидали такой убогой обстановки? Я — человек скромный. Там, у жены, — модерн. Знаете вы этих женщин. А мне ничего не надо. Вот мое единственное развлечение.

И он показал детской, пухлой ручкой на доску с шахматными фигурами, стоявшую на столике.

— Это мое хобби, — продолжал он. — Вот так по ночам я сижу здесь, разбираю этюды, решаю задачи и, если повезет, сыграю несколько партий с моими постояльцами. Я бы, конечно, мог и днем. У меня есть свободное время, но...

Помолчав немного, он боязливо оглянулся кругом и тихо сказал:

— Жена не позволяет. Она считает это несерьезным занятием. Нет, не подумайте о ней ничего плохого. Она хорошая женщина, но несколько сурова. Это у нее семейное, дают знать гены. Видите ли, отец ее был палачом... Ну, так сыграем?