Дремучие двери. Том I - Юлия Иванова

«Сталин был, вообще говоря, склонен преуменьшать готовность рабочих и солдат к борьбе: по отношению к массам он всегда был недоверчив. Но где бы борьба ни завязывалась, на площади ли Тифлиса, в бакинской ли тюрьме или на улицах Петрограда, он всегда стремился придать ей как можно более острый характер».

— Заметь, опять о «недоверии к массам»… И об умении всегда использовать в нужном направлении неожиданную конфликтную ситуацию.

«В период реакции после июльского движения роль Сталина значительно возрастает. Партия наполовину ушла в подполье. Удельный вес аппарата соответственно вырос. Внутри аппарата автоматически выросла значимость Сталина. Этот закон проходит неизменно через всю его политическую биографию, как бы составляя его основную пружину».

— Видишь, уже «закон»! Далее свидетель цитирует слова Иосифа на июльской конференции:

«Дело не в учреждениях, а в том, политику какого класса проводит это учреждение».

— Заметь, и аппарат, и революционная ситуация, и учреждения для Иосифа — лишь средства. К чему?..

Через несколько страниц своей так и незаконченной книги о Сталине свидетель уже сам делает вывод:

«Было бы ошибочно думать, что он с самого начала имел законченный замысел борьбы за личное господство. Понадобились исключительные исторические обстоятельства, чтобы придать его амбиции неожиданные для него самого масштабы. Но в одном он оставался неизменно верен себе: попирая все другие соображения, он насиловал каждую конкретную ситуацию для упрочения своей позиции за счёт других. Шаг за шагом, камень за камнем, терпеливо, без увлечений, но и без пощады!»

1917, 16 окт. Выступление на расширенном заседании ЦК с критикой позиций Каменева и Зиновьева по вопросу о вооружённом восстании. 24 окт. — доклад о политическом положении на заседании большевистской фракции 2 Всероссийского съезда Советов.

24-25 окт. По некоторым свидетельствам обеспечивает безопасность Ленина во время Вооружённого восстания. Руководство вместе с В. Лениным съездом. Избран членом ВЦИК и утверждён народным комиссаром по делам национальностей. Пишет «Декларацию прав народов России», речь на съезде финляндской социал-демократической рабочей партии в Гельсингфорсе, выступает на заседании Военно-революционного комитета по вопросу о закрытии контрреволюционных газет. Выступление на заседании Совнаркома о политике социалистического государства в области финансов и экономики. Составление совместно с Лениным программы переговоров о мире. Подписание Декрета об аресте вождей гражданской войны, выступивших против революции. Доклады о положении на Украине, в Белоруссии, Оренбурге, Уральском округе, Туркестане и на Кавказе. Участие в заседании Всероссийской коллегии по организации и формированию Красной Армии.

«Без воли Божией ни волоса не упадёт с головы…» Господь срубил прежний строй, как бесплодную смоковницу, попустив свершиться Октябрьскому перевороту. «Поединок» Куприна, «Бурса» Помяловского, нравственное отчаяние Толстого… Да что там, откройте любое более-менее значительное произведение той поры. Вес обличали прогнившее болото тогдашней действительности. Разве она не губила души? Разве не нарушала Замысел? Катарсис — это для Нехлюдова, а для Катюши Масловой?.. Простой народ Сам Господь называет «овцами», нуждающимися в «добром пастыре», отнюдь не желая обидеть. И только «жатвой Господней» может православный изменять значимость той или иной эпохи, а не фарисейской вывеской.

Читая в ссылке работу П. Когана «Очерки по истории западноевропейских литератур», Иосиф подчёркивает фразу из Руссо:

«И я не рассуждаю о Нём. Для Бога БОЛЕЕ ОСКОРБИТЕЛЬНО, если неправильно судят о Нём, чем если вовсе о Нём не думают».

Да и для всех ли Нехлюдовых — катарсис? Или в большинстве всё же были неприемлемые для неба, тёплохладные православные? Чтобы примириться с собственной совестью, приходилось рвать со своей средой и ненавистным государством, становиться бунтарём или бежать. Мотивами такого бунта-бегства буквально пронизана русская классическая литература. Бегство или смерть!

Человек «по образу и подобию» не мог существовать в той «Святой Руси», не насилуя свою совесть, и не удивительно, что он в отчаянии разрушил тот мир или способствовал разрушению. Это были поиски Бога «с чёрного хода» — не того попустителя зла, которого вольно или невольно исповедывало порой официальное духовенство, а защитника «униженных и оскорблённых»:

Чтобы простил, чтоб заступился,Чтоб осенил меня крестомБог угнетённых. Бог скорбящих,Бог поколений, предстоящихПред этим скудным алтарём!/Ник. Некрасов/

Не было для больной совести пристанища на Руси, кроме монастырей, но не всем по силам подвиг монашеский…

Потупя голову, в тоске ломая руки, Я в воплях изливал души пронзённой муки И горько повторял, метаясь как больной:

«Что делать буду я? что станется со мной?» На расспросы родных герой признаётся, что его мучит ужас перед какой-то грядущей катастрофой:

И мы погибнем все, коль не успеем вскоре Обресть убежище, а где? о горе, горе!

«Как узник, из тюрьмы замысливший побег», герой бродит в страхе и унынии, пока не встречает юношу-монаха с книгой, который спрашивает, что случилось:

И я в ответ ему: «Познай мой жребий злобный! Я осуждён на смерть и позван в суд загробный — И вот о чём крушусь: к суду я не готов, И смерть меня страшит».

«Коль жребий твой таков, — Он возразил, — и ты так жалок в самом деле. Чего ж ты ждёшь? Зачем не убежишь отселе?» С этими словами монах указал перстом куда-то вдаль.

Я оком стал глядеть болезненно-отверстым, Как от бельма врачом избавленный слепец.

«Я вижу некий свет», — сказал я наконец.

«Иди ж, — он продолжал, — держись сего ты света, Пусть будет он тебе единственная мечта, Пока ты тесных врат спасенья не достиг, Ступай!» — И я бежать пустился в тот же миг.

— Вот и искали этот самый «некий свет» многие в революции…

— Что-то не припомню? кто сочинитель? — проворчал АГ.

— Темнота, Александра Сергеевича не узнал…

— Не может быть, нет такого у Пушкина.

— «Странник», 1835 год, незадолго до смерти. Разве это не Евангельский «узкий путь спасения»? Подобное и у Некрасова есть, я уже цитировал:

«Одна просторная, дорога — торная. Страстей раба, По ней громадная, к соблазну жадная идёт толпа.

Другая — тесная дорога, честная, по ней идут Лишь души сильные, любвеобильные, на бой, на. труд…»

— Благими намерениями вымощен ад, — хихикнул АГ. — Приглашаю на пир богов!

— Не богохульствуй.

— О нет, я просто цитирую Тютчева:

Блажен, кто посетил сей мир В его минуты роковые:

Его призвали всеблагие Как собеседника на пир.

«На пиру богов» — название статьи свидетеля Сергия Булгакова.

«Погибло, всё погибло! Умерло всё, и мы умерли, бродим, как живые трупы и мёртвые души. До сих пор ничего я не понимаю, мой ум отказывается вместить. Была могучая держава, нужная друзьям, страшная недругам, а теперь — это гниющая падаль, от которой отваливается кусок за куском на радость всему слетевшемуся воронью. На месте шестой части света оказалась зловонная зияющая дыра. Где же он, великодушный и светлый народ, который влёк сердца детской верой, чистотой и незлобливостью, даровитостью и смирением? А теперь — это разбойничья орда убийц, предателей, грабителей, сверху донизу в крови и грязи, — во всяком хамстве и скотстве. Совершилось какое-то чёрное преображение, народ Божий стал стадом гадаринских свиней».

— Это что, про нашу перестройку? — невольно вырвалось у Иоанны.

— «Исчезни в пространство, исчезни, Россия, Россия моя!» — как воскликнул Андрей Белый, свидетель, — АГ весело заболтал ножками в белых сандаликах, — 1918 год, любезная Иоанна, — А она на самом деле взяла да исчезла, и закопошились на её месте предательские «самостийности», нетопыри разные. Ведь при похоронах России присутствуем». Привет из 18-го!

«Произошло то, что Россия изменила своему призванию, стала его недостойна, а поэтому пала, а падение её было велико; как велико было и призвание».

«Вот я всё и спрашиваю себя: пусть бы народ наш оказался теперь богоборцем, мятежником против святынь, это было бы лишь отрицательным самосвидетельством его религиозного духа. Но ведь чаще-то всего он ведёт себя просто как хам и скот, которому и вовсе нет дела до веры. Как будто и бесов-то в нём никаких нет, нечего с ним делать им… От бесноватости можно исцелиться, но не от скотства… ночью иногда просыпаюсь в холодном поту и повторяю в ужасе: не богоборец, а скот, скот, скот… посмотрите на эту хронику ограблений и осквернений храмов, монастырей, ведь это же массы народные совершают, а не единицы. Посмотрите, какое равнодушие к отмене Закона Божия в школах…»