Призрак другой женщины - Галина Романова

Глава 12

Анохин с тоской глядел в злое, искаженное ревностью лицо любимой Аньки и не мог понять, чего она так вызверилась. Он приготовил завтрак – это хорошо, сказала она. Зажарил гренки именно так, как она любила, – с нежной корочкой, посыпал сахарной пудрой – это просто замечательно, подтвердила любимая. И кофе восхитительный, и сок так, как надо, выжат. Все просто супер, чего тогда злиться?!

А Анька не просто злилась, она бесилась!

Для начала она отказалась поехать за город, хотя они планировали. Сослалась на непогоду. Ладно, принимается. Погода в самом деле нелетная. Утренний дождь превратился в ледяную крупу, которой припорошило лужи, тротуары, остановки. Ветер метался, как умалишенный, между домами, нагибая деревья, ероша кустарники. При такой погоде мечтать о шашлыке на свежем воздухе было действительно смелостью. Потом она капризно надула губы, когда он предложил съездить куда-нибудь «пошопиться», погулять, посидеть в ресторанчике, сходить в кино. Придумала усталость и головную боль.

– Ань, чего ты хочешь-то тогда, я не пойму?! – разозлился Анохин, забрасывая на шею кухонное полотенце, которым подтирал расплескавшийся из ее стакана сок.

Она не ответила, надула щеки, странно скосила глаза куда-то себе за левое плечо и что-то такое изобразила губами.

– Чего-чего?!

Анохин перевел взгляд за левое Анькино плечо и начал соображать. Там, в направлении скошенного взгляда, стоял холодильник, за ним стена, за стеной крохотная гостевая спаленка, в спаленке этой нежилась на диване Милка, а на Милке до сих пор был его халат.

Из-за этого, что ли, весь сыр-бор?

– Так ты из-за Милки? – прошептал Анохин, немного повеселев. – Так она скоро съедет, малыш! Не стоит из-за нее так.

– Я и из-за нее, и нет. – Капризно выгнутые губы Аньки вдруг набухли, а глаза наполнились слезами. – Не только из-за нее, Толик!

– А из-за чего?

Анохин протянул к любимой руку, вытер щеки, погладил по плечу. Посмотрел с нежностью.

Последние несколько дней стали для них серьезным испытанием. И для него, и для нее. Милочка старалась, умница-красавица! Его откровенно соблазняла, непомерно и без дела распахивая на груди халат, который, как он и опасался, носила на голое тело, без конца жеманничала, стонала. Ни с того ни с сего пыталась падать в обморок, непременно – в непосредственной близости от него. На Аньку поглядывала как-то странно, с непонятным превосходством и плохо скрываемым злорадством.

Ему, если честно, сначала это было смешно, потом немного волновало, потом начало раздражать. И, что характерно, вдруг стало невозможно жалко Аньку. Она, бедная, не успев встряхнуться после страшной Юркиной смерти, приютила эту девчонку, позволила ей остаться в их доме, потому что служба безопасности решила, что так будет лучше для них для всех. А Милка распоясалась и провоцирует, и провоцирует…

– Так дальше продолжаться не может, Толя, – строго прошептала любимая и зло вытерла слезы. – Ее надо выселять!

– Куда? – шепнул он, безвольно опустив плечи, и тут же закатил глаза, предвкушая долгие объяснения.

Объясняться сразу с обеими дамами и держать оборону с двух флангов было ему не под силу.

– Мне все равно, куда она съедет! – продолжала надрываться в гневном шепоте Анька, покусывая нижнюю губу. – У нее есть сестра! Пускай едет к ней!!!

При этом она ухитрилась раскрошить сразу три гренки, насорить не только на столе, но и под ним, снова расплескать сок и накапать на стол кофейной гущей из чашки.

– И что это значит – ее надо спрятать!!! – передразнила любимая их начальника службы безопасности. – Она – единственная, кто видел убийцу! Она – важный свидетель! А она… Она отсиживается! И это ее гражданская позиция?!

Анохин окончательно поскучнел. Если Анька переходила на высокопарный слог, то это было надолго. Она принималась топать по кухне, стучать гладенькими пятками по плитке, гневаться, гневаться, размахивать руками и цитировать классиков. Ему в такие моменты всегда хотелось съежиться до размеров капустной улитки и заползти в какой-нибудь самый темный, самый дальний угол.

Но неожиданно любимая свернула тему, подошла к нему, обняла за шею, уселась поудобнее у него на коленях и зашептала прямо в ухо горячо и с надрывом:

– Мы с тобой большие гады, Толька! Сволочи, мерзкие безнравственные животные! Мы с тобой, не успев похоронить Юрку – моего мужа, твоего друга, прыгнули тут же в койку!!!

Она неожиданно смолкла, и он понял через минуту, что не сбилась его Анька, не утратила запала, она давилась рыданиями. И тут же майка на его плече намокла от ее слез.

– Мы… Мы подлые, гадкие!!! Мы обманывали его при жизни, предавали… Мы продолжаем предавать его после смерти!!! Кто мы?! Кто мы после этого?!

– Мы? – Он прижал ее к себе с такой силой, что она охнула. – Мы просто люди, Ань. Люди, любящие друг друга. А что касается койки… Может, это он в свое время занял мое место в ней, а? Как случилось, так и случилось. Мы ничего не можем изменить, Анька, ничего! И мне не стыдно за то, что я счастлив. Не стыдно!

Она вжалась в него и заплакала еще сильнее. Потом вдруг отстранилась, взглянула на него зареванными, но все равно самыми прекрасными на свете глазами.

– Мне тоже не стыдно за счастье, Толя. Мне стыдно за то, что мы ничего не предпринимаем. У нас под боком сидит курица, несущая золотые яйца, а мы ее стережем, как дураки!

– А что надо делать?

Он сделает все, что она скажет, решил он тут же. Все! И Милочку выставит, если Анька попросит. И за шиворот ее оттащит в полицию для дачи показаний. И охрану ей оплатит, если этого тоже Анька потребует. Лишь бы…

Лишь бы она не плакала больше так горько по Юрке. Лишь бы не мучилась виной и его этим не мучила. Лишь бы просто жила, дышала рядом. Смотрела на него, позволяла смотреть на себя. Обнимала крепко и надежно, как теперь. И пускай даже и сердилась, как давеча, и хлебом крошила повсюду. Он так… Так ее любил! Что даже дышать было трудно, когда ей было плохо.

– Нам надо позвонить этому, как его? Мишину! Надо позвонить ему и назначить встречу. И сообщить о важном свидетеле, которого мы с тобой укрываем. И…

Анька не закончила. Ее сбивчивый горячий шепот был прерван неожиданным визгом из соседней комнаты. Визжала Милочка. Пронзительно, страшно. Анька тут же спрыгнула с его коленей, схватила за руку и поволокла за стенку.

– Что??? – забыв постучаться, отшвырнул Толик дверь в сторону. – Чего орешь???

Милочка сидела на развороченной постели почти в чем мать родила. Тонкие лямки совершенно прозрачного неглиже и три узкие полоски ее трусиков ни он, ни Анька одеждой не сочли. Анохин, рассмотрев Милочкины соски как на ладони, поскучнел. Анька тут же озверела. Схватила его халат со спинки дивана, швырнула Милке прямо в лицо и рявкнула:

– Прикройся! Чего орешь?!

– Они… – Милочкин пальчик со сломанным в бегстве и все еще не отреставрированным ноготком тыкал в сторону маленького телевизора, висевшего на стене напротив дивана.

Анохин с Анной перевели взгляды на экран. Там шел блок городских новостей. Но ничего важного, на их взгляд, не транслировалось. Разговор в данный момент шел о скупке земель в районе пахотных угодий.

– Что они??? – Анька подлетела к секретарше и, схватив за плечи, которые она так и не удосужилась прикрыть халатом, тряхнула как следует. – Что они?!

– Они его поймали! – дико тараща глаза, выла Милочка.

– Кто они?! Кого поймали?!

Анька нервничала, а когда она нервничала, то на лету ловить не была способна. Анохин пришел на помощь, он же был гением по части сообразительности.

– Показывали полицейский блок? – подсказал он.

– Да! – Милочка благодарно улыбнулась в его сторону.

– И показывали убийцу? Юркиного убийцу? Они сказали, что поймали его? – быстро включилась Анна, зорко наблюдая за тем, чтобы Милка снова не стащила с голой груди его халат.

– Да, да, да, не кричи на меня!!! – отозвалась плаксиво Мила, закрывая лицо руками.

Спина ее при этом обнажилась почти до поясницы. Анька позеленела, а Анохину сделалось жарко. Вдруг вспомнилось, что кожа у Милочки на ощупь почти атласная и пахнет нежно и сладко. Она тут же вскинула голову, поймала его взгляд, и что-то похожее на удовлетворение тронуло ее губы.

– Итак, полиция только что объявила, что пойман маньяк, на счету которого три жертвы? – поспешил отвлечь себя от Милочкиной спины Анохин.

– Четыре! Они сказали – четыре! Но на самом-то деле их пять!!! – Она нервно дернула растопыренной ладошкой, и халат сполз уже и спереди.

Анька тут же взвыла, прыгнула на диван рядом с секретаршей и принялась тщательно пеленать ее халатом.

– Их пять! Мы же знаем, да?

– Возможно, – уклонился от прямого ответа Анохин.

Ему сейчас было не по себе и от полуголой Милочки, и от Анькиной злости. Нагорит ему, как пить дать нагорит за то, что глазел и скучным прикидывался.