Имперский раб - Валерий Сосновцев

– А ваши, русские кушанья как же?

– Наши?.. Тоже очень вкусные и разные… Но в плов я влюбился, как в женщину… Золотистый жир на белом как лебединое перо рисе – это… как розовое масло на тонком стане молодой красавицы! – Ефрем закатил глаза, словно вот-вот лишится чувств. – Когда подносишь кусочек ароматного мяса к губам, то все приятнейшие запахи словно обнимают тебя, а когда кладешь его в рот, то на языке ты чувствуешь и жаркое, и вместе с тем нежное, сладкое и обжигающее прикосновение… М-м-м, так, наверное, ласкает поцелуями только юная красавица!..

– А ты будто не знаешь таких ласк? – широко улыбаясь, усомнился юноша.

Словно пьянеющий от грез, Ефрем с жаром прошептал:

– Клянусь Всевышним, мне, недостойному рабу твоему, не довелось еще испытать женских сладостей, но думаю, ежели был бы сейчас выбор между пловом и какой-нибудь прелестницей, – я бы выбрал плов!

Мурад раскатисто расхохотался и сквозь смех сказал:

– Ну ладно, ты так вкусно говоришь о плове, что и я не на шутку захотел есть. Пойдем ко мне, угощу тебя. А ты доложишь отцу обо мне все как надо! А?.. Доложишь?

– О-о-ох, – закатывая глаза, продолжал Ефрем. – Мой господин, твой отец и ты – для меня одно целое! Я вижу в тебе достойнейшего его преемника. Благая будет та земля, где у хорошего отца есть замечательный сын!

– О-о, я вижу, ты не только наш плов полюбил. Ты и порядки наши неплохо усвоил, – хитро прищурился Мурад и приказал слугам у шатра:

– Эй, принесите нам воды для омовения рук, а то мой друг, боюсь, умрет раньше времени или от голода, или от усердия!

Оба расхохотались.

Они ужинали вдвоем в просторном шатре. «А он оценивает меня впрямь, как любимчика своего отца, – подумал Ефрем. – Надо думать, и ты доложишь обо мне Данияр-беку, как я о тебе. Вот и хорошо, вот и поужинаем!»

Загребая щепотью душистую баранину с золотистым в жиру ароматным от пряностей рисом, Ефрем блаженно жмурился, закатывал глаза, мычал от удовольствия и каждый раз, смачно причмокивая, облизывал каждый свой палец, качал головой, потом вытягивая губы гузкой, блаженно выдыхал.

– Глядя, как ты вкусно ешь, – усмехаясь, сказал Шах-Мурад, – и сытый проголодается.

– Бухарский плов способен затмить любой рассудок. Ты знаешь, я сейчас придумал нечто. Вот слушай. На моей родине, в лесах живет такая птица. Глухарь называется. Когда приходит пора птичьей свадьбы, она только от одного предвкушения удовольствия глохнет. Тогда на нее охотиться – одно удовольствие: ничего не слышит и не понимает. Бери хоть голыми руками. Глохнет от счастья. От того и зовем ее глухарь.

– Знаю, знаю. У нас эта птичка тоже водится. Ты к чему это клонишь? – предвкушая шутку, улыбаясь, спросил юноша.

– А вот к чему, господин. Что ежели взять да использовать такую хитрость в войне. Готовим гору плова, как можно больше пряностей туда кладем, для пущей пахучести, и оставляем его на поле, а сами прячемся неподалеку. Противник набрасывается на этакую вкуснотищу, немеет от счастья и… мы берем его голыми руками!

Мурад хохотал:

– А они самих завоевателей вместе с пловом не сожрут ли?!.. А то не заметят и уплетут…

– Не-ет, мы не вкусные, нас выплюнут, а вот лошадей и верблюдов могут – жалко…

Бухарскому наследнику было весело. Молодой, задорный, он жаждал постоянного движения. Ему нравились в этом русском гуляме деловитость, воинская умелость и его спокойная, незлобивая ирония. А еще энергия этого недавнего раба. Он успевал все и везде. На все имел свое мнение, но высказывал его только тогда, когда просили, и умел при этом никого не обидеть.

Просмеявшись, Мурад спросил Ефрема:

– Я знаю, что ты весьма ученый человек, нередко бываешь в библиотеках при наших медресе. Скажи, много ли ты видел чертежей разных стран и земель?

– Да, мой господин, мне так предписано службой.

– Мне вот не предписано, но я тоже этим занимаюсь… Скажи, обратил ли ты внимание, что великие создатели держав чаще расширяли свои пределы все-таки в сторону слабых соседей?

– Это и понятно… – начал было Ефрем.

Мурад перебил:

– Верно, верно. Сильный противник не даст далеко продвинуться – это так! Но обрати внимание, что после смерти великих завоевателей, державы, ими созданные, чаще начинают рушиться именно со стороны тех самых слабых, когда-то покоренных.

Ефрем помолчал, потом неспешно заговорил:

– Что означает – покорить, неважно, слабого или сильного? Заставить под страхом смерти слабого работать на себя? Или убить сильного, чтобы завладеть его имуществом? А что вообще значит – быть сильным?.. Кто-то считает, что много войска – это сила. Кто-то мудрость почитает больше меча.

– Авицена, Сократ, Рудаки были мудры, но это не спасло их от насилия! – горячо воскликнул Мурад.

– Но и державу Великого Искандера ничто не удержало от распада после его смерти. Даже великая его армия развалилась.

– Выходит, есть сильная рука – есть держава! Нет такой руки – нет государства! Так или нет? – спросил Мурад, вцепившись горящим взором в собеседника.

– Как говорят древние книги, в давние времена соседствовали на земле эллинов государства, где правили в одних цари, в других – правителей выбирал сам народ. Но от распада и гибели их не спасло ни то ни другое.

– Так в чем же причина? Что должно сделать, чтобы держава не рушилась?

– Я не смею давать тебе советы, мой господин…

– Брось, Ефрем, придуриваться. Если бы я не хотел, то и не спрашивал бы тебя, и не сидел бы ты тут со мной. К тому же тебе велено помогать мне, советы давать. Вот и учи меня тому, что сам знаешь.

Ефрем улыбнулся:

– Спасибо тебе, мой господин, за добрые слова. Пусть Бог даст тебе много лет процветания…

– Пусть, пусть даст, я не против. Ты ответь мне на мой вопрос, – нетерпеливо требовал юноша.

– Думаю, что когда люди, в державе живущие, видят в правителе хотя бы защитника их домов, имущества и жизней своих, они с охотой будут ему служить. Те же, кто еще и приумножит свое имение благодаря трудам своего повелителя, будут дорожить той державою. Чем более таких жителей – тем крепче держава… Ты вот посмотри на воинов-гулямов. Ведь те из них, кто находит о себе заботу, и служит исправно, а те, кто ее не имеет, – бегут.

– Верно это, но то, что хорошо гуляму, воину или вельможе, то не всегда подходит дехканину, торговцу, ремесленнику и даже иному из знати. А куда деть жадность иных? Им чем больше даешь, тем злее аппетит…