Среди легенд - Шопперт Андрей Готлибович

– Аркадий Иванович, так нельзя. Нужно отрабатывать. Вы ведь понимаете. Тысячу раз отрабатывать.

Глава двадцать первая

Не прячьте ваши денежки по банкам и углам, несите ваши денежки, иначе быть беде. И в полночь ваши денежки заройте в землю там, и в полночь ваши денежки заройте в землю где? Булат Окуджава

Вовка мылся в душе под едва теплой водой. При этом вода еще и меняла температуру рывками. И кардинально. Течет тонкой струйкой двадцатиградусная, а потом без всякого предупреждения, бамс, и градусов десять в ней. Скорее всего, это связано с заливкой катка. Туда холодная вода бежит по толстой трубе, а потом по не менее толстому шлангу, а когда этот шланг перекладывают, то воду перекрывают, чтобы не облиться, и напор в системе холодной воды увеличивается и пересиливает тоненькую струйку теплой.

Лед, с точки зрения человека из двадцать первого века, выглядит непривычно. Он не белый. Он такой, каким и положено быть льду – грязно-серый. Как машинам в будущем удается делать лед таким молочно-белым, Федор Челенков знал. Просто добавляют белую краску. Физика тут явно ни при чем. Но прогрессорствовать и учить людей делать белым лед при послевоенной разрухе – это идиотизм полнейший. Вот сделать бы его чуть ровнее, но для этого нужны специальные машины. В СССР пока точно не до них.

– Фомин? – Вовка открыл глаза и увидел перед собой милиционера в новенькой синей форме. Старшего лейтенанта.

– Да. – Что, неужели эта история еще не закончилась?

– Поторопитесь. Я вас в коридоре подожду. – Милиционер ушел. Ну, значит, не арест. Так бы голому руки заломили и уволокли.

Тем не менее поспешил Фомин закончить водные процедуры и одеться, пока такую возможность дают. Вышел из подтрибунного помещения и не обнаружил лейтенанта. Вернулся. Вон что. Милиционер вышел на малое поле и стоял, смотрел матч. Играли ЦДКА с «Дзержинцем». Вовка тоже хотел посмотреть, чтобы понять, как противостоять первому звену армейцев, но вот теперь, значит, не судьба. Он тронул милиционера за плечо.

– А, Фомин, пройдемте.

– А что случилось? Матч тоже хотел посмотреть.

– Нет, не получится. Мне приказано к пяти доставить. А еще ехать почти час. Пойдем.

Ехали долго на самом деле, и это была не «Победа» Аполлонова, а другая машина бежевого цвета, в такой цвет сейчас такси красят. Правда, Вовка всего пару машин и видел в Москве с шашечками – редкий это пока зверь в столице. Потом свернули на проселок, выехав из Москвы. Показались домики. Но не деревня. Переделкино? Остановилась «Победа» у третьего с краю небольшого домика. От калитки вела к крыльцу недавно проделанная тропинка. Лейтенант пошел по ней первым. Не боится, что Вовка убежит, и спину подставляет. Получается, точно не арест. В машине ничего нового Вовка не узнал, наоборот, самому почти целый час пришлось рассказывать про канадский хоккей, какие правила, да кто лучше всех. Видно, что милиционер не болельщик, но когда Фомин сказал, что в принципе у «Динамо» московского остались еще шансы во второй раз стать чемпионом СССР, то возбудился, достал блокнотик и попросил сообщить, в какие числа и в какое время будут проходить матчи с участием «динамовцев».

Перед самым носом милиционера дверь в домике распахнулась, и из нее высунулась довольная физиономия Аркадия Николаевича. Генерал был в полушубке и папахе, явно в домике холодно, дымка над ним точно не было. Труба черным огрызком торчала над крышей.

– Володя, заходи. Ваня, подожди нас в машине, мы не долго, не глуши.

– Есть, – Ваня покосолапил назад по козьей тропинке.

– Так, Володька, заходи.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Это ваша дача, тут вы стакан искали?

– Рассказали? Смешно. Да, это дача, только не моя. Выделили, пока работаю. Потому и стаканы тоже не мои, а государственные. Все, Володя, времени в обрез. У меня вечером важное совещание. Сюда приехал специально, с тобою клад этот обсудить. Навел я справки кое-какие, сам с этим делом никогда не сталкивался, так что пришлось по крупицам, из разных источников, эту информацию добывать.

Вовка прошел в маленькую комнатку, что была за сенями. Печка небольшая, круглая. И перегородка из даже не побеленных кирпичей. Убого все. Стулья разномастные. И это дача заместителя министра МВД?

– Слушай, что нарыл. А нет, скажи мне, Володя, что ты под кладом понимаешь? – генерал сел на заскрипевший под ним стул.

Фомин огляделся, его габариты второй такой же стульчик точно не выдержит, да он в него и не залезет. Стулья были венскими с гнутой полукруглой спинкой и на кривых тоненьких ножках. Потому угнездился на лавку, что вдоль печи стояла.

– Клад – это то, что в землю закопали… Хотя там, между этажами… То есть клад – это ценности, которые спрятали.

– А что ты знаешь о «Законе о Земле»? – хитро прищурился Аполлонов.

– Ленин который принял? Вся земля крестьянам!

– Н-да, плохо. Хотя у тебя ведь семь классов образование. На самом деле так: 8 ноября 1917 года Вторым Всероссийским Съездом Совета рабочих и солдатских депутатов был принят «Декрет о Земле». Если говорить коротко, то на основании этого Декрета все земли, где была установлена советская власть, становились «имуществом, принадлежащим отныне всему народу». За исключением земли рядовых казаков и крестьян. Вот поэтому все клады, найденные на народных землях, принадлежали всему народу и должны были сдаваться в Гохран. Дальше пойдем. Я тебя про клад спросил. Так вот. По закону, в СССР кладом считаются деньги или ценные предметы, сокрытые до ноября 1917 года. Деньги или ценные предметы, утерянные после принятия «Декрета о Земле», то есть после 8 ноя бря 1917 года считаются находкой. Ты должен сдать находку в милицию. И если милиция не может установить собственника данных ценностей, то правообладателем, в полном объеме, становился гражданин, нашедший данные ценности.

Пока все понятно? – генерал усмехнулся чему-то своему и вытащил пачку сигарет «Новость». Зажег спичку, прикурил и выпустил в потолок облачко дыма.

И тут Вовку, нет, Федора Ивановича Челенкова, как осенило. Он все время поражался абсурдности ситуации, показанной в фильме «Бриллиантовая рука». Зачем везти из-за границы царские червонцы, которые были найдены в коробочке из-под «Монпансье» Шефом, закапывать и потом прилюдно откапывать. Ведь тебе только четверть достанется. Ты ведь клад нашел. И что тогда отправлял за границу Шеф, чтобы получить назад золото. Теперь после слов генерал-полковника все встало на свои места. И фильм перестал быть бредовым. В те времена рубль стоил дороже доллара, и СССР со многими странами торговал на эти рубли. То есть вывозить за границу можно обычные рубли. Но это не так важно. Важно, зачем завозить золото. Итак, коробочка из-под леденцов была выпущена после революции. Скажем, в двадцатых годах. Тогда Шеф находит в ней золото, и это не клад, который нужно сдать государству, а это «находка», которую нужно сдать в милицию. Понятно, что хозяина не найдут, и тогда все сто процентов находки становятся собственностью Шефа. Есть «но», у нас владение золотом запрещено, а потому монеты, один черт, поступят в Гохран, который по цене лома золота посчитает их стоимость и выдаст нашедшему в пересчете в рублях.

Сколько там было червонцев в той коробочке, что откопал Шеф на субботнике? Штук пятьдесят? Пусть пятьдесят. А, нет, там ведь четко было видно, что одни монетки побольше, а другие поменьше. Пусть это будут николаевские червонцы и пятаки, его же. И черт с ним, будет их поровну. Считаем. Вес червонца, кажется, около 8 граммов, а тогда пятака 4 грамма. Двадцать пять умножаем на 8 и двадцать пять умножаем на 4. Суммируем и получаем около трехсот граммов золота. В 1967 году, когда снимали фильм, цена золота 25 рублей за грамм. Умножаем на триста и получаем больше семи тысяч рублей. Шеф по совету друзей купил себе автомобиль «Москвич-412», который стоил чуть больше четырех тысяч в то время. Вот, все и сходится. У него еще останется три тысячи, чтобы содержать Миронова, Папанова и Светличную. Ну, и плюсиком к этим рассуждениям, что просто так «Москвич» не купить, а вот на положенную от государства премию – легко. А ведь народ, не понимая сути, смеялся над придурками, которые в СССР золото завозили. Над собой смеялись, над собственной неграмотностью.