Горожане - Валерий Алексеевич Гейдеко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сейчас она поняла, почему все называли его Аликом. Имя Олег ему не шло — оно звучало грубовато и по-взрослому. А он — милый мальчик, ухоженный, чистенький, домашний. И капризный. До свадьбы Алла не знала и не ведала об этом. Тогда Олег — он был для нее еще Олегом — спорил с нею, но всегда уступал. А потом — из-за любой мелочи надуется, упрется, хлопнет дверью. Ее это удивляло и забавляло, но только до тех пор, пока она не поняла, что уступать придется кому-то одному из них, а они оба были самолюбивы.
Подошла еще одна супружеская пара. Хозяйка дома стала представлять всем Антона — гордость семьи. Алён смотрела на малыша безразлично и не высказывала восторга. Она вообще не разделяла всеобщего восхищения детьми, ей было противно, когда матери сюсюкали, вертели своих младенцев из стороны в сторону. В таких случаях Алла со злорадством вспоминала Алешу Котлова, который вечно ходил заспанный, а иногда откровенно дремал за кульманом. «Вот что они делают, дети!» — торжественно объявляла Алла, когда Алешина голова медленно клонилась к чертежам.
Правда, его все жалели: у него было двое близняшек и бестолковая жена, у которой все валилось из рук. Когда Алеша приходил с работы, она бегала по комнате и жаловалась на свою судьбу, и, пока Алеша варил младенцам кашу, стирал и гладил пеленки, она неотступно ходила за ним следом и повторяла, что выучила два языка совсем не затем, чтобы нянчить детей.
Алла не знала, почему, но визг, беготня, плач детей раздражали ее, выводили из себя. Особенно запомнился ей один случай. Как-то весной смертельно захотелось пойти в бассейн — она всякими правдами и неправдами отпросилась с работы, разыскала бог знает в каком хламе купальную шапочку и поехала на Кропоткинскую с надеждой на избавление от чего-то — от усталости, раздражения, злости, — словом, от чего-то тягостного.
Когда она выходила из метро, кто-то залепил в нее снежком. В другое время она не придала бы этому значения, тем более что никто в нее специально не целился: играли ребятишки, снежок угодил в нее случайно. Но сейчас она не сдержалась — то ли потому, что снег был сырой, грязный, противный весенний снег, когда он уже надоел за долгую зиму, но скорее всего потому, что она поняла: в бассейн ей сегодня уже не попасть — школьные каникулы. Алла успела уже прочитать объявление, что билеты продаются по направлению учебной части, и увидела неприкаянные группы старшеклассников, что бродили, дожидаясь следующего сеанса; вспомнила она, как сегодня в метро, в тот вагон, где ехала она, набился целый класс школьников; они устроили беготню, пересаживались с одного места на другое, а толкнув ее, никто даже не оборачивался, словно ее здесь и не существовало. Словом, она надолго запомнила эту неудачную поездку в бассейн, и, когда в ее присутствии начинали шумно восторгаться детьми, она угрюмо молчала, а потом говорила, что у нее есть мечта: в дни школьных каникул не выходить на улицу, не ездить в метро — потому что никаких нервов не хватит выносить этот гомон.
Она, правда, чувствовала, что во всех ее доводах нет полной убежденности, но чувствовала это она сама, а не кто-то другой. Когда с ней спорили, она не убеждалась в обратном, а только раздражалась оттого, что не находила аргументов. Она знала, что и у нее когда-нибудь тоже будут дети, но именно когда-нибудь, не скоро, потом, в отдаленном и плохо представимом будущем.
Словом, Алла была не рада, что поддалась уговорам Оксаны и пришла в этот гостеприимный дом. Маленький Антон между тем предъявлял свои права. Когда ему человек надоедал, он переходил к другому гостю, требовал от него полного внимания. Алён подумала с раздражением, что скоро подойдет и ее очередь.
Но получилось все по-другому.
Оксана затеяла игру в прятки. Антон с визгом носился по комнате, то скрывался за спинками стульев, то с победоносными криками высовывал свою мордочку. Бегал он до тех пор, пока не растянулся на полу во весь рост. Подбежали испуганная хозяйка, с виноватым видом подошла Оксана. Но ближе всех к Антону оказалась Алла. Она неумело подняла мальчика, погладила по волосам. Тот, всхлипывая, прижался к ней. И здесь Алла почувствовала незнакомое, неведомое чувство: необходимости кому-то. Она была нужна: ее защита, ее ласка, слова утешения, которые ничего не значили, но которые заставили мальчика успокоиться.
Алла посадила Антона на колени. Он вывернулся, быстро соскочил на пол и требовательно потянул Аллу за руку. Она пошла за маленьким человечком, приноравливаясь к его шагам, чувствуя, как цепко ухватился он пальцами за ее ладонь. Антон протянул ей растрепанную, изорванную книгу и сказал настойчиво и отрывисто: «Дай!» Алла отдала книгу мальчику, но он оттолкнул руку, снова протянул книгу и повторил еще настойчивей: «Дай! Дай!»
Алла растерялась: «Я даю книгу, но ты ее не берешь!»
Недоумение разрешила мать Антона. «Он хочет, чтобы вы взяли книгу. У него «дай» — это и «дай», и «возьми», и вообще все на свете».
Но Алла уже сама начала понимать этот странный лепет, стала угадывать желания Антона. Он бесцеремонно забрался к ней на колени, стал раскрывать толстые картонные листы с изображением зверей… Если бы еще сегодня утром кто-то сказал Алле, что вечером она будет коверкать слова, протяжно называть корову «му-у», а козла — «бе-э», что она
