Блуд на крови. Книга вторая - Валентин Лавров

Последние утверждения вряд ли были справедливы. По причине бедности, чтобы не принимать у себя, Скобло-Фомины почти никуда не выезжали. Елизавета целые дни проводила в четырех стенах и ухаживать за ней было некому.

Характер у нее до крайности испортился. Она срывала ожесточение на семейных, и в первую очередь на безответной Наталье.

ПЕРВЫЙ ПОЦЕЛУЙ

Наталья совершенно выпадала из этого своеобразного ансамбля и была домашней мученицей. Она ходила на базар и таскала тяжеленные корзины, помогала по кухне и за столом разливала чай. Подобно пушкинской Лизавете Ивановне из «Пиковой дамы», она была виновата за большие расходы по хозяйству, за плохую погоду, за то, что братец Андрей пьянствует и тащит из дома каждую копейку. А она была самолюбива, тяжело переживала нищету и рваные платья и горячо молила Бога, чтобы какой-нибудь добрый человек избавил ее от этого ада. Сколько тайных и явных слез пролила она, но избавитель не спешил явиться.

И вдруг — влюбленный взор блестящего полковника! Он сказал, что найдет ее, и Наталья свято верила этому обещанию. Найдет не для того, чтобы надсмеяться над ней, — для того, чтобы повести ее под венец. А уж она станет самой нежной и самой верной женой! Их дом будет полной чашей, счастье принесут маленькие детишки — пусть их будет много. Она очень любит детишек.

— Итак, на третий день рождества, уже описанного нами, Наталья, помолившись Богу, попросив в своих девичьих молитвах о скорой встрече с возлюбленным, притушила тусклую сальную свечу в медном шандале и легла в холодную постель, зябко кутаясь под тонким одеялом.

Как и предыдущие ночи, Морфей долго не смеживал ее очи. Девушка уносилась в сладких мечтах к своему возлюбленному. Вдруг ее покой нарушили какие-то звуки под окном и — невероятно! — в ее окно, расположенное на высоком втором этаже, кто-то осторожно постучал.

Наталья, прижимая рукой к груди белую ночную рубашку, вскочила с постели и взглянула на окно. На фоне светло-синего неба, освещенного полной луной, она увидела… фигуру мужчины. Плечи его шинели украшали эполеты.

Наталья с испугу чуть вскрикнула, заметалась по комнате, не зная, что делать: то ли звать на помощь, то ли накинуть на себя платье?

Но не сделала ни того, ни другого. Чиркнув серником, она зажгла свечу в шандале и поднесла ее к стеклу. Наталья увидела знакомое лицо, блестевшие в полутьме черные глаза, пышные усы и белозубую улыбку.

Князь с трудом держался на узком обледенелом карнизе и его уста беззвучно произнесли: «Откройте!»

Наталья, как была в спальной рубахе, бросилась снимать с подоконника герань. Она повернула бронзовые шпингалеты и рванула внутреннюю раму к себе. Хотя окно было заклеено на зиму, оно с легким скрипом открылось. С наружной рамой было сложней, но князь чуть сдвинулся влево и…рама распахнулась, обдав Наталью морозным воздухом.

Князь, продолжая, улыбаться, с трудом протиснулся плечами вперед в узкий проем, и гремя саблей, оказался в комнате. Окно было тут же плотно закрыто.

Князь сбросил на пол холодную шинель и протянул руки навстречу Наталье. Схватив ее кисть, он прижал ее к губам и долго-долго целовал. Слезы выступили на его глазах. Потом он выпрямился во весь свой хороший рост и с восторгом смотрел на нее. Они слились в поцелуе — долгом, долгом.

— Ты не сердишься на меня? — спросил князь, заботливо укутывая девушку одеялом.

— Нет, милый! Я так ждала тебя…

— И я тоже, долгих три дня.

— Я ждала тебя всю жизнь. И я знаю, что мы навсегда будем вместе. Ведь так?

— Клянусь! Я не посягну на твою честь. Мы пойдем с тобой к венцу. — И они вновь замерли в поцелуе. Счастливо вздохнув, он с нежностью заглянул в глаза девушки:

— Первый раз в жизни я испытал то настоящее счастье, которое может испытать смертный. Никогда не забуду этого мгновенья. Спасибо тебе!

Ласково улыбаясь, она спросила:

— Как ты узнал мое окно?

Князь, опираясь на саблю, негромко засмеялся:

— При помощи рубля и вашего дворника. Потом он вдруг погрустнел и произнес:

— Я ведь пришел проститься с тобой. Она округлила глаза, губы ее задрожали:

— Как? Почему?

— Командируют в Гатчину. В царском дворце буду охранять Государя.

— Надолго?

— Увы, до самой весны. Обещают на Пасху сюда вернуть. Служба!

— Буду с нетерпеньем ждать.

— Вернусь, пойду к твоему отцу… Кстати, кто живет в угловой комнате?

— Моя старшая сестра.

— Ой, неудобно! Я влез нарочно возле ее комнаты по водосточной трубе. Там я снег примял, так что не догадаются, что к тебе был ночной визит.

— Если бы к Елизавете кто ночью забрался в окно, так она всем об этом рассказывала и гордилась, как Георгиевским крестом.

Князь нежно обнял Наташу:

— Прощай, моя ласточка! Будет случай, дам о себе весть.

Вновь распахнули окно, вновь увидали морозное небо в ярких звездах. Князь встал на карниз, дошел до угла и спрыгнул, глубоко уйдя сапогами в сугроб.

Повернувшись к Наташиному окну, приветливо помахал рукой, зная, угадывая в темноте, что она смотрит на него:

— До встречи, милая! Я очень тебя люблю.

МОНАСТЫРСКИЙ САД

Зима тянулась томительно долго. Дворник Яков три раза тайно передавал Наталье весточки от князя, который с оказией посылал их из Гатчины. Наши предки были людьми замечательными во всех отношениях: не терпели лжи, более всего ценили честь, уважала достоинство возлюбленной, на поле брани смерть предпочитали поражению и стрелялись из-за женщин. Души их были бесхитростны, как амурные послания.

Вот что писал князь:

«Мой друг, Наташа! Твой милый образ не исчезает из моих мыслей. Я ежечасно благодарю Бога, который послал на нашу грешную землю такое прелестное созданье! Я люблю тебя до бесконечности, до безумства. Если ты прикажешь, я опущусь на дно моря, спрыгну с высокой скалы, дабы доказать тебе, моя ласточка, мои чувства.

Если бы я твердо знал, что и ты меня хоть немножко любишь! Я старый, много видевший на земле человек — ведь в мае мне стукнет тридцать два! А ты, мое солнышко, юна и невинна. Но я вижу, что мы назначены судьбой друг другу. Любовь пусть станет нашим вечным спутником. Как сказал поэт, любви все возрасты покорны. Твой…»

Два других письма были подобны этому, не считая разве стихов, которые князь нарочно сочинил для Натальи. В этой поэзии было много искренней страсти, восклицательных знаков и горячих клятв — все то, что неизменно присутствует в подобного рода творчестве, литературу, впрочем, не обогащающем. Так что, воздержимся приводить их здесь.

Наталья целовала бессчетное количество раз эти послания, обливала их слезами, считала дни, оставшиеся до встречи, и еще терпеливее чем прежде выносила все домашние мытарства.

Но все на свете рано или поздно кончается. Все выше подымалось в полдень солнце, все жарче делались его лучи. Вот уж шумными потоками устремились по мостовой ручьи, сливаясь на потемневший лед Черной речки. А потом и лед тронулся, сошел снег. Обнажилась земля, обмытая дождем.

Настал первый день Пасхи. Наталья вместе с семьей отправилась в монастырскую церковь. Служба была долгой. Желая немного отдохнуть, размять ноги, Наталья вышла на воздух и направилась к монастырскому саду. Едва она ступила на землю, как кто-то взял ее за руку.

От неожиданности Наталья вздрогнула, повернула лицо и увидала князя. Все на нем было новое, золотом сияли эфес шпаги, эполеты, обшитый ментик.

Князь весело проговорил:

— Христос воскресе!

Наталья любовным взглядом окинула всю его могучую и благородную фигуру и в тон ему ответила:

— И воистину воскресе!

Он долго и крепко целовал ее руки, потом они вместе направились в сад Воскресенского монастыря. Счастливо улыбаясь, забыв обо всем на свете, радостно глядя в глаза друг другу, они говорили, говорили…

— Я дня на три-четыре покину Питер, — сказал князь, улыбаясь. — Скучно опять скакать в Гатчину, да 45 верст для кавалерии — пустяк. Вернусь, пойду к твоему, Наташа, отцу просить твоей руки. Потом представлю моим родителям. Я уже говорил с ними, они согласны и очень хотят тебя видеть. Уверен, что влюбятся в тебя. Да-с!

Наталья грустно улыбнулась:

— Они знают, что все мое приданое — несколько французских книг?

Князь горячо возразил:

— Вот и неправда! Твое бесценное приданое — твое золотое сердце, твоя красота, твоя чудесная душа. А главное — мы любим друг друга.

…На другой день дворник передал Наталье записку: «Моя душа, наши планы рухнули. Командир сегодня отправляет меня в Москву, ибо Государь и его семья должны вскоре прибыть в первопрестольную. Я обязательно должен вернуться обратно к Троице. За неделю, что будет до Петропавловского поста, посватаюсь. После поста сразу сыграем свадьбу. Я уже получил разрешение начальников, даже сам Государь пожелал мне счастья в брачной жизни. Горячо любящий тебя…»