Звезды сделаны из нас - Ру Тори

— Прими это, пожалуйста, в качестве компенсации за моральный, а возможно и физический ущерб.

Не дыша, я беру конверт и только бросаю в него взгляд, как меня тут же прошибает холодный пот. В конверте лежит огромная стопка денег пятитысячными купюрами, страшно даже представить, сколько их там их может быть.

— Хорошо. Я передам это Елене Львовне.

— Нет, ты не понял, — наклонившись, она заглядывает мне в глаза. — Это тебе лично. Не Елене Львовне, не школе, не твоей маме, а тебе одному. Можешь распоряжаться ими, как пожелаешь: накупить себе дорогих вещей, оставить на обучение или потратить на девочек. Я лишь хочу, чтобы имя Саши было связано у тебя не только с плохими воспоминаниями. Чтобы ты не держал на нас зла и когда-нибудь, оказавшись вдруг в церкви, замолвил за него словечко перед Богом.

— Простите, но я не могу это взять, — резко встав, охаю и заваливаюсь обратно в кресло.

— Я так и знала, что поначалу ты откажешься. Но я их уберу и если вдруг ты передумаешь, то просто позвони мне. Договорились?

— Ладно, — на этот раз поднимаюсь не спеша, придерживаясь за подлокотник и тороплюсь поскорее свалить.

— Подожди, флешку-то ты забыл, — Анастасия Вадимовна нагоняет в коридоре и кидает её в карман куртки. — Очень тебя прошу, не держи на Сашу зла.

Глава 24. Нелли

Будильник надрывается пронзительными трелями, солнце, пробившееся через неплотно задвинутые шторы, припекает щеку и лезет в глаза. Идея выключить телефон, отвернуться и досмотреть сон, где я в платье Миланы дефилирую по школе, как никогда соблазнительна, но мама осторожно приоткрывает дверь и громко шепчет:

— Нель, ты почему не реагируешь? Борю разбудишь! Поднимайся, быстро!

Мама знает, что я поздно легла, а она не одобряет ночных посиделок — от них якобы портится кожа и изнашивается организм. Но что поделать, если Глеб вышел на связь только ближе к вечеру. Я так и не определилась с фильмом, и тогда мы решили посмотреть старую добрую классику: «Бойцовский клуб», а потом — «Вечное сияние чистого разума». Глеб сказал, что не ожидал от меня такого выбора, но потом улыбнулся и признался, что именно этого и ожидал, и был бы разочарован, если бы я предложила ванильную мелодраму. Мы смеялись как ненормальные, ругали или оправдывали героев, ставили фильм на паузу, обсуждали спорные моменты и ели попкорн. Я прикончила все ведро и теперь минимум месяц не смогу выносить запах жженной карамели.

Было весело, легко и спокойно — наваждение, что мы рядом, подменило собой реальность, и я вдруг осознала кое-что ценное и очень важное: я не хочу быть на месте Миланы. Мне гораздо комфортнее на своем месте — спешить после школы домой, с замиранием сердца проверять диалог, говорить с Глебом про фильмы, музыку, звезды и обыденные вещи, становящиеся с его ракурса необычными и прекрасными, видеть его светлую улыбку и темный взгляд, чувствовать поддержку. Хаос отступил, на несколько часов воцарилась гармония, но после пожелания спокойной ночи и милого смайлика я с горечью припомнила, что диван возле меня по-прежнему пуст. На пледе лежал только белый плюшевый котенок с трогательной мордочкой и умоляющими глазами.

Мне давно не пять лет, и я ненавижу розовые сопли, но этот зверь всю ночь спал на моей подушке.

Пока завтракаю, мама вдруг вспоминает о родительском долге — случается с ней и такое. Садится напротив и, прищурившись, приступает к пыткам:

— Как дела в школе? С Людой больше не было стычек?

Снова пожимаю плечами и отправляю в рот большущий кусок бисквита — чтобы не врать или не скатиться к упрекам. Лично я бы напряглась, если бы моя дочь резко стала нелюдимой и полюбила черный цвет, но мама легко списала метаморфозы на переходный возраст. Ей было удобно оправдывать мои очевидные странности проблемами роста.

— До сих пор в ужасе от той вашей драки. И ведь ничто не предвещало, верно? — полуспрашивает-полуутверждает она. — Люда ведь неплохая девочка.

— Угу. — На сей раз говорить мешает огромный глоток какао. Горжусь своей силой воли, выдержкой и актерскими способностями. Благодаря им мама не знает и половины того, что все эти годы происходило со мной в школе.

Сонная растрепанная Алина выползает из комнаты, хрипло желает нам доброго утра и шаркает к холодильнику: самое время готовить кашу Борису, а мне — собираться на занятия.

Злость и обида из-за вчерашней выходки Орловой и ее прихвостней все еще сидят в глубине души, но уже не задевают так остро, как могли бы. Я сожалею из-за тупости Миланы — раз она опустилась до уровня детского сада, значит, иных аргументов не осталось.

Форму, накануне развешенную на стульях у обогревателя, привести в порядок не успеваю — совсем забыла о ней, а теперь придется идти в мятой. Однако она обнаруживается на вешалке идеально выглаженной, и я благодарна маме так сильно, что наворачиваются слезы.

Все же мои близкие — лучшие люди на земле и, что бы ни случилось, я буду их защищать.

Наспех побросав в рюкзак учебники и тетради, иду в прихожую, но, спохватившись, возвращаюсь и привязываю подарок Глеба — милого котенка — на металлическое колечко возле внешнего бокового кармана.

По обыкновению, после издевательств надо мной Милана пару дней настроена благодушно — словно вампир, напившийся крови невинных жертв. Она никак не комментирует мое появление в классе и вчерашний инцидент — видимо, и сама понимает, что теряет хватку и обсуждать там совершенно нечего.

Зато Савкин, углядев котенка на рюкзаке, тут же подпрыгивает:

— Кузя, это кто? Твой Квами?

Паша явно не смотрел «Темные начала» и не выкупает скрытый смысл, зато нечаянно выдал обществу свой маленький грязный секретик.

— Вот это познания в девчачьих мультах, ты меня поражаешь, Паш! — я искренне смеюсь, а он краснеет как рак и бубнит:

— У меня младшая сестра по Супер Коту тащится...

Со всех сторон раздается хихиканье, опозорившийся Савкин окончательно сникает, а я, смакуя сладкий вкус победы, плюхаюсь на стул и расслабленно откидываюсь на жесткую спинку.

В кармане коротко вибрирует оповещение о входящем, Клименко оборачивается и кивком указывает на свой телефон. Мне неинтересно, что он там прислал, но Артем смотрит на меня долго и упорно, и угроза запалиться еще никогда не была настолько явной.

Прячу телефон под партой и раскрываю наш не шибко интересный диалог.

«Привет! Сегодня после первого урока откроют ящик. Елена и директор хотят обойтись без сюрпризов, поэтому заранее предупредили Орлову, а она по секрету рассказала мне. В общем, те, кто прошел во второй тур, должны будут с ходу показать, умеют ли танцевать. Но это формальности. Победит все равно Милана».

В кои-то веки я рада ее грядущей победе: спокойно пересказываю параграф по физике, решаю задачки и даже иду к доске. Но тревога, как навязчивая оса, то приближается, то отдаляется и не дает покоя. Милана бросила в короб пачку бюллетеней, якобы от людей, проголосовавших за меня. Замысел очевиден: если я тоже наберу достаточное количество сторонников, должна буду без подготовки станцевать вальс перед преподами и человеком из министерства. Естественно, я не сумею: ошибусь, упаду, отдавлю ноги несчастному, поставленному мне в пару, а она запишет мой позор на телефон и разошлет по чатикам.

В панике роняю маркер, под мерзкие смешки поднимаю его и стараюсь мыслить связно. Пока что я никуда не вышла. Да и позориться мне не впервой. В отличие от Глеба, я никогда не была уверена, что вывезу в открытом противостоянии с Миланой, а анкету заполнила только для того, чтобы показать ему: он не один.

Мир играет новыми, яркими красками, я не хочу никому мстить. Но признаться в этом не могу: нельзя, чтобы Глеб посчитал меня слабачкой и предательницей. Он бесстрашно борется за справедливость, и я тоже должна...

После звонка спешу в актовый зал, где происходит торжественный подсчет голосов. На сцену водрузили три парты, за ними сидят Елена, четверо незанятых уроками учителей и ботаники-активисты из классов помладше. Перед каждым располагаются небольшие стопки бумаг, листки из которых перекочевывают в стопки поменьше. Завидев меня в дверях, Елена Николаевна отвлекается от ответственного мероприятия и пристально глядит поверх очков, будто припоминая всю мою подноготную и оценивая степень общественной опасности. Благоразумно линяю — жизнь научила держаться подальше от педагогов вне занятий.