За звездным горизонтом - Сергей Котов

Навигатор почесал бородку.

— Да, — кивнул он, — наблюдается остаточная радиоактивность. Фон выше естественного для этой местности раз в десять, но не настолько, чтобы представлять опасность для человека при таком коротком контакте.

— Это повлияло на съёмочное оборудование, — сказал Гордей, — насколько я помню допуски наших коммуникаторов, такое возможно только если фон приближается к опасным значениям.

— Съёмка велась не на штатный коммуникатор, — пояснил Координатор, — это была панорамная сверхчувствительная камера. Там допуски раз в десять ниже.

— Ясно, — кивнул Гордей. — А что с неисправностями? В чём они заключаются?

— Сбои электронных реле в климатизаторах, — ответил Координатор, — плюс неполадки в цепи аналитических датчиков, из-за чего скакнуло содержание углекислоты в жилом модуле. Вроде бы ничего серьёзного, но своими силами неисправность не выявили. Заменили блок контроля.

— После этого всё было в порядке? — уточнил Гордей.

— Да, — ответил Координатор, — до сегодняшнего утра. В смысле, утра по корабельному времени, в точке высадки это была ночь. Проблема повторилась. У них осталось ещё два запасных блока, и мы бы хотели иметь полную картину о причинах неисправности.

— Ясно, — кивнул Гордей.

— Допустим, с анализом последствий открытия для экипажа я справлюсь, — снова заговорила Белла, — но я не совсем понимаю, для чего мне высаживаться на планету?

— Ваша высадка и не предполагалась, — Координатор пожал плечами, — вы тут исключительно для решения озвученной задачи.

— Вот как? Хорошо, — Белла откинулась в кресле и скрестила руки на груди.

— Мы вынуждены экономить время, — пояснил Координатор, — интуиция подсказывает мне, что затягивать с решением этого вопроса не стоит.

— Ребята знают особенности протокола первой высадки? — уточнила социолог.

Мерецков вопросительно посмотрел Гордея с Евгением. Те переглянулись.

— В случае, если на финальном этапе адаптации будет выявлена неразрешимая проблема, мы рискуем остаться на планете, — сказал Гордей нейтральным голосом.

— Верно, — кивнул Координатор, — поэтому состав первых экспедиций — дело сугубо добровольное.

Гордей заметил, как Евгений напряг кисти рук, вцепившись в подлокотники кресла.

— Пять человек… — сказал Гордей. — Кто они, Координатор?

Мерецков внимательно посмотрел на него.

— Захар — один из биологов, — ответил он.

Евгений и Гордей снова переглянулись.

— Значит, член правления счёл риск достаточно низким… — сказал навигатор.

— Мы в другой ситуации, — заметил Гордей, — потенциальная проблема уже проявилась. Мы рискуем значительно больше.

Евгений нахмурился и потёр переносицу. Белла старательно делала вид, что её нет в помещении. Даже Мерецков опустил взгляд.

— Как я сказал, я не могу от вас этого требовать. Но мы должны что-то предпринять, как можно раньше. Пока ещё что-то можно сделать.

— Если что-то можно сделать, — поправил Гордей.

Координатор промолчал.

Костяшки пальцев Евгения побелели от напряжения, но мимику он контролировал хорошо, сохраняя невозмутимое выражение лица.

— Я полечу, — неожиданно для самого себя ответил Гордей.

— Скорее всего, неисправность связана с радиоактивностью… — будто рассуждая вслух сказал Евгений, — ничего такого… а скажите, Координатор, вы сами как считаете: то, что нашли учёные — это последствия ядерного взрыва? Уже пытались оценить время события и мощность?

Координатор вздохнул.

— Мы… не уверены до конца. Определённо, там был выброс энергии, связанный с ядерными реакциями. Но последствия довольно нетипичны. Время события тоже разнится — от одного до тридцати миллионов земных лет, в зависимости от выбранной модели.

— Что-то похожее уже нашли? — спросил Гордей, — кроме этих развалин?

— Да, — кивнул Координатор, — когда стало понятно, что искать, мы провели дополнительное зондирование спутниками на низкой орбите. Таких мест довольно много.

— Я полечу, — повторил Гордей.

Координатор вопросительно посмотрел на Евгения. Тот, в свою очередь, взглянул на Гордея, после чего глубоко вздохнул и ответил:

— Я согласен.

— Хорошо, — кивнул Координатор, — часа на сборы вам хватит?

Гордей и Евгений синхронно кивнули.

В своей каюте он долго колебался прежде, чем решился активировать сферу. Изображение Кирилла появилось на экране основного монитора. В этот раз он был одет в простые джинсы и футболку, перед ним стояла довольно большая дорожная сумка, а на заднем плане застыла суета зала ожидания — то ли в аэропорту, то ли на вокзале.

— Что-то нашли на планете? — сходу спросил он, грустно усмехнувшись, — и тебе обязательно надо спуститься?

— Какие-то радиоактивные руины, — ответил Гордей.

— Ясно, — Кирилл вздохнул, — если хочешь мой совет: не соглашайся спускаться. Пока не отменят все протоколы первого контакта с чужой биосферой.

— Я уже согласился, — сказал Гордей.

— Плохо…

— Я оставлю вас здесь.

— Ты же понимаешь, что можешь не вернуться, да? — уточнил Кирилл.

— Да.

— Хорошо. Спасибо, что не тащишь нас с собой.

— Я хотел, — ответил Гордей, — и в чём-то это было бы справедливо. Но не могу.

— Тоже понимаю, — кивнул Кирилл, — но всё равно спасибо.

Записи экипажа, файл 4578993

Из личных воспоминаний Гордея Захарова, инженера силовых систем и специалиста по общественной безопасности межзвёздного корабля «Москва»

Приёмку всех систем «Москвы» осуществляли лично члены экипажа. Это была долгая и муторная работа. При этом мы не жили постоянно на борту. Нас забирали группами, доставляли к месту монтажа буксирами, и мы пару недель лазали по помещениям будущего корабля, строго в соответствии с планом приёмки, который был рассчитан на пару лет.

Разумеется, основная нагрузка ложилась на инженеров, но и учёным находилась работа: например, все приборы, предназначенные для научных изысканий в пути, тоже принимали лично члены экипажа.

Думаю, в таком графике был и психологический момент. Людей постепенно приучали к обыденности жизни внутри астероида, который из себя представляла «Москва». Частые командировки психологически делали корабль частью Земли, единого земного пространства. А потом, после старта, выходило так, что это не люди остались одни на одни с бескрайним космосом, а это Земля начала расширяться.

Надо сказать, это, плюс другие меры, отлично сработали. Всего пара инцидентов на психологической почве за всё время полёта…

В ту командировку мы летели вдвоём с Михаилом, ещё одним инженером систем жизнеобеспечения. С момента инъекции прошло уже полтора года, и никто уже не ждал неприятностей. Но биология — до сих пор не точная наука. Каждый из нас это знал, принимая решение.

Мы занимались дефектовкой системы осевой регенерации, которая не прошла приёмку в прошлый раз. Тогда мы обнаружили трещину в одной из несущих колонн, предназначенной для демпфирования повышенных нагрузок при манёврах. На замену агрегата ушло полтора месяца, и вот: повторная приёмка.

Часть помещений «Москвы» уже была герметизирована, но система осевой регенерации должна была оставаться в вакууме до самого момента запуска основных контуров жизнеобеспечения. Поэтому мы должны были провести двенадцать часов в жилой части, где были установлены герметизированные времянки монтажников, для положенной адаптации после пространственного перелёта. И только потом можно было получить допуск до вакуумных работ в скафандре.

Монтажники относились к нам не то, чтобы враждебно — но отстранённо. Я пытался представить себе, что может ощущать человек, который, построив межзвёздный корабль для потенциально бессмертных обитателей, вернётся потом на Землю, чтобы дожить свой короткий век. Странное дело: мне кажется, я бы испытывал на их месте что-то вроде облегчения. Не зависть, не злость — а именно облегчение.

Нас поселили в двухместной каюте в секторе, который обычно выделялся под командировочных, на отшибе. Основную часть временного жилого модуля занимали вахтовики.

Вращение ещё не запустили, и на борту царила невесомость, однако тут, в отличие от челнока, были настоящие кровати — для финального этапа монтажа. К ним полагалось пристёгиваться на время сна, но чаще всего люди пренебрегали этим правилом. До теста системы вращения и двигателей оставалось ещё порядочно времени, так что неожиданным ускорениям взяться было просто неоткуда.

И всё же Михаил пристегнулся. Он вообще был каким-то очень правильным. Во всём всегда старался следовать инструкциям. А в быту был немногословным и сухим: никогда не шутил сам, а на юмор мог отреагировать в лучшем случае полуулыбкой.

Поужинав в общей столовой и приняв по очереди волновой душ, мы легли спать. А среди ночи я почуял неладное. Окликнул соседа, но он не ответил. Мне показалось, что дышит он как-то слишком часто. Я включил свет в изголовье своей кровати.

Он лежал, пристёгнутый ремнями к своей кровати, и его била мелкая дрожь. Сначала мне показалось, что его лицо покрыто волдырями, и только потом я сообразил, что это капельки пота, которым некуда