Двадцать тысяч лье под водой (пер. Вовчок) - Жюль Верн

— Это самая лучшая монета, — ответил Консейль.

2 января мы уже сделали одиннадцать тысяч триста сто сорок миль, то есть пять тысяч двести пятьдесят лье с момента нашего выхода из Японского моря. Перед «Наутилусом» расстилались опасные воды Кораллового моря у северо-восточного берега Австралии.

Наше судно шло на расстоянии только нескольких миль от опасного барьерного рифа, где едва не погибли корабли Кука 10 июня 1770 года. Судно, на котором был Кук, ударилось о скалу, и если не затонуло, то только потому, что кусок коралла, отколовшийся при ударе, остался в пробоине корабельного корпуса.

Мне очень хотелось побывать на этом рифе длиной триста шестьдесят лье, о который вечно волнующееся море разбивалось с такой яростной силой, что, казалось, вас оглушают раскаты грома. Но в это время «Наутилус» унес нас на большую глубину, и мне не удалось увидеть эти высокие коралловые стены вблизи. Пришлось удовольствоваться образцами рыб, попавших в наши сети.

Между этими рыбами я заметил крупных тунцов с голубоватым брюшком и поперечными темными полосами, которые исчезают, как только рыба умирает. Эти рыбы следовали за нами целыми косяками и в готовом виде были чрезвычайно вкусны. Мы поймали также довольно большое количество морских карасей длиной пять сантиметров, имеющих вкус златоспинной дорады, и рыб-летучек, настоящих подводных ласточек, которые в темную ночь своим фосфоресцирующим блеском попеременно освещают то воздух, то воду.

Между моллюсками и зоофитами я нашел в неводе различные виды альционарий, морских ежей, ракушек-молотков, церитов и стеклушек.

Представителями флоры явились прелестные плавучие водоросли, ламинарии, макроцистисы, покрытые слизью, которая сочилась сквозь их поры. Тут же я нашел чудную Nemastoma, которая считается большой редкостью.

Два дня спустя после нашего перехода через Коралловое море, 4 января, мы увидели берега Новой Гвинеи. По этому случаю капитан сообщил мне, что он пройдет в Индийский океан через Торресов пролив.

Нед с удовольствием отметил, что мы приближаемся к европейским морям.

Торресов пролив считается опасным для мореплавателей не только из-за обилия подводных рифов, но и из-за характера дикарей, которые часто появляются на его берегах. Он отделяет Австралию от большого острова Новая Гвинея.

Этот остров простирается на четыреста лье в длину, на сто тридцать лье в ширину и имеет площадь семьсот восемьдесят пять тысяч квадратных километров. Он лежит между 0°192 и 10°22 южной широты и 128°232 и 146°152 долготы. В полдень, когда помощник капитана Немо определял высоту солнца, я разглядел цепи Арфальских гор, подымающиеся террасами и увенчанные остроконечными пиками.

Остров был открыт в 1511 году португальцем Франциско Серрано; затем его посетил дон Хозе де Менезес в 1526 году, в 1527-м — Грихальва, в 1528-м — испанский генерал Альвар де Сааведра, в 1545-м — Хуго Ортес, в 1616-м — голландец Саутен, в 1753-м — Николас Срюик, в 1792-м — Тасман, Дампир, Фюмель, Картере, Эдвардс, Бугенвиль, Кук, Форрест, Мак-Клур, в 1792-м — д'Антркасто, в 1823-м — Дюппере и в 1827-м — Дюмон-Дюрвиль. «Это очаг всех малайских негров», — сказал де Риенци о Новой Гвинее.

«Судьба может столкнуть нас с андаманами! А андаманы шутить не любят!» — думал я.

«Наутилус» приблизился ко входу в опаснейший пролив земного шара, которым самые отважные плаватели едва рискуют проходить. Пролив открыл Луис Ваэс де Торрес, возвращаясь из южных морей в Меланезию. В этом проливе в 1840 году корветы Дюмон-Дюрвиля сели на мель и чуть не погибли. Сам «Наутилус», пренебрегающий всеми опасностями, принял, однако, некоторые предосторожности у коралловых рифов.

Торресов пролив длиной около ста тридцати километров и шириной сто семьдесят километров загроможден бесчисленным множеством островов, островков, рифов и скал, которые делают его почти непроходимым.

Капитан Немо, как я уже сказал, принял все возможные меры предосторожности; «Наутилус» на малой скорости плыл по поверхности воды, лопасти винта, как хвост китообразного, медленно разбивали волны.

Воспользовавшись случаем, мы с Недом Лендом и Консейлем вышли на палубу, которая, как всегда, была пуста, и встали за штурвальной рубкой. Мне показалось, что сам капитан Немо лично управляет «Наутилусом».

У меня в руках была великолепная карта Торресова пролива, начерченная инженером-гидрографом Дюмуленом и мичманом Куван-Дебуа, теперь адмиралом, который состоял в штабе Дюмон-Дюрвиля во время его последнего кругосветного путешествия. Эта карта, как и карта капитана Кинга, самая лучшая: она вносит ясность в путаницу прохода. Я следил за рифами и сверял их по карте самым тщательнейшим образом.

Вокруг «Наутилуса» яростно бушевало море. Волны нес лись с юго-востока на северо-запад со скоростью двух с половиной миль и с грохотом разбивались о коралловые вершины, которые то тут, то там выступали из вспененной воды.

— Вот скверное море! — сказал мне Нед Ленд.

— В самом деле, скверное, — отвечал я, — и вовсе не пригодное для плавания такого судна, как «Наутилус».

— Надо полагать, что наш странный капитан очень хорошо знает дорогу! Посмотрите-ка, вон целая куча коралловых громадин: любая может разбить корпус на тысячу кусков.

В самом деле, положение было опасным, но «Наутилус» скользил, словно по волшебству, среди подводных рифов. Он не пошел по роковому для Дюмон-Дюрвиля маршруту «Астролябии», взял севернее, прошел около берегов острова Мёррея и вернулся на юго-запад, к Кумберландскому проходу. Я думал, что «Наутилус» войдет в этот проход, но он вдруг повернул назад на северо-запад и стал лавировать между множеством малоизвестных островов и островков, направляясь к острову Тунда и каналу Мове.

Я уже думал, что сумасбродный капитан Немо хочет погубить свое судно в этом проходе, где разбились корветы Дюмон-Дюрвиля, когда он еще раз изменил направление и, перерезав дорогу на запад, направился к острову Гвебороар.

Было три часа пополудни. Морской прилив почти достиг своего высшего уровня. «Наутилус» приблизился к этому острову, который и сейчас еще живо представляется мне со своими висячими гирляндами мха и зелени. Мы плыли вдоль его берега не менее двух миль. Вдруг от сильного толчка меня свалило с ног. «Наутилус» наткнулся на подводный риф и встал неподвижно, слегка накренившись на левый борт. Когда я поднялся, то увидел на палубе капитана и его помощника. Они осматривали положение судна, говоря на своем, как выражался Нед, «дьявольском» наречии.

Вот каково было положение: в двух милях справа виднелся остров Гвебороар, его берег тянулся на северо-запад, как гигантская рука; на юго-востоке из воды показались верхушки коралловых рифов, которые уже открывал морской отлив. Мы сели на мель в таком месте, где приливы бывают весьма малы. Судно не потерпело никаких повреждений — до того прочным был его корпус, но даже если в нем не было пробоин, то он рисковал остаться навсегда пригвожденным к подводному рифу.