Алекс Туча - Бугаёв Максим

артефакты. И это была ещё одна улика. Улика, что оставалась не только в физическом состоянии вещей, но и в ощущении, что этот мир, возможно, пережил нечто существенное, разрушающее.

Получается, в тот момент, когда он наугад кинул Ларис про двадцать лет, он был отчасти прав. Светичи действительно на этих землях существовали не столь давно. Одним десятком лет больше, одним меньше, не имеет значения. Та цифра двадцать семь, скорее не случайно его терзала в первородном сне тёмных вод. И не просто так засела в его подсознании.

В этот момент парень бросил взгляд на Мираду. Он внимательно посмотрел на костограя и в голову полезла весьма любопытная мысль. А может ведь так статься, что Светичи вовсе не исчезли как он решил. Да, покинули эти места, переместились в другие края, но не исчезли. А эта башня, просто немое напоминание о их существовании.

***

Алекс стоял в центральном зале давно покинутой башни, в её самом сердце, где застоявшийся воздух был пропитан гнетущими эманациями давно ушедших хозяев. Стены зала, покрытые глубокими трещинами и поросшие тонкими нитями мха, казалось, шептали о былых битвах, о криках и заклинаниях, что некогда сотрясали эту твердыню. Башня не только хранила в себе забытые истории и эхо давно ушедших времён, но и мрачные свидетельства её падения — останки смертоглядов, некогда грозных стражей, чьи тела были хаотично разбросаны в тенистых углах зала.

Их обугленные кости, местами всё ещё покрытые чёрными пятнами закалённой чешуи, напоминали о последней битве. Здесь, под сводами некогда неприступной крепости, их мощь и величие стали ничем перед чем-то более древним и неумолимым. Некоторых из них, словно в последней агонии, скрутило так, что их острые когти впились в каменные плиты пола, оставив глубокие борозды.

Центральный зал словно застыл во времени. В центре его возвышался массивный постамент, будто вырубленный из цельного блока черного оникса. На нём покоилась древняя книга, чьи потемневшие страницы светились тусклым серебристым сиянием, которое, казалось, било в глаза и манило одновременно. Алекс знал, что это — "Лик Всеведенья", реликвия, которую хранили пуще любых других артефактов.

Считалось, что только избранный мог прикоснуться к её страницам и остаться в здравом рассудке. За века своего существования книга обрела статус не только ключа к высшему знанию, но и проклятия для тех, кто был недостаточно силён, чтобы вынести её истину.

Однако Алекс, новоиспечённый навник-мракоход, оказался достойным для её прочтения. Он чувствовал, как внутри него пробуждается нечто большее, словно сама книга признавала его право на прикосновение к её тайнам. Честно сказать, гордость буквально распирала его изнутри от этого факта. Особенно приятно было ощущать захлестнувшие его чувства со стороны Мирады и Фирса после признания.

Быть тем, на кого кто-то возлагает надежды и оправдывать подобные чувства всегда приятно. Иными словами — момент своей славы и истинного признания был незабываемым для Алекса. Окрыляющим, можно сказать. И бонусом к этому, стал нетронутый тайник, который обнаружить оказалось и не так сложно. Спасибо Фирсу, здесь больше его заслуга была.

Тайник для кого-то был бесполезным набором стеклянных колб с разновидными жидкостями, разными ингредиентами в стеклянных сосудах, десятилитровыми бутылями крови и прочей атрибутикой. Но только не для Алекса в тот миг. Этот клад, был спасением его жизни и даром для обретения плоти насущной другим. Это было тем спасением, о котором Туча тогда и мечтать не мог.

И под конец для Мирады настоящим чудом стал сам факт, что Алекс, как навник-мракоход, мог прикасаться к погасшим томам чернокнижия. По её словам, это было одним из самых впечатляющих событий, тогда как Туча не разделял восторга костограя. Он тогда не увидел в этом ничего особо грандиозного и списал сей факт на банальную данность.

Эйфория восторга и радости прошла и вот навник-мракоход уже третьи сутки стоял над раскрытой книгой. Знания, льющиеся из страниц древнего артефакта, не отпускали его. Алекс лишь мог сделать небольшой перерыв на еду и воду, и выйти в туалет. Правда последние действие сопровождалось некоторыми неудобствами. Приходилось в одиночку спускаться по винтовой лестнице башни, выходя в заброшенный двор и с опаской делать своё дело под дальними кустами. Ведь, по сути, он остался один. Мирада и Фирс неподвижными статуями стояли башне, а скелетов-воинов он был не в силах сам удерживать стоя над книгой.

В свете мерцающих лучей, пробивающихся сквозь пыльные окна, его взгляд не сходил с древнего манускрипта — книги бытия смертоглядов. Справа от Алекса стояла Мирада под плотным балахоном с диадемой на голове, а слева Фирс, точно в таком же состоянии. Сейчас эти двое напоминали две фигуры, которые накрыли плотным полотном, скрыв их полностью от внешнего мира. Именно так и должно было быть, согласно книгам знаний и книге плоти, к помощи которых пришлось прибегнуть.

Два бутыли крови, через тонкие стеклянные трубки, которые уходи к застывшим фигурам под балахонами, капля за каплей источали свои запасы. Время от времени, Алексу нужно было окунаться в поток и черпая из него ману, переливать его струйки в Мираду и Фирса. Но на это много времени не уходило и как оказалось, все предупреждения и переживания Мирады насчёт сложности самой задачи были напрасными. Всего-то надо было соблюдать точную последовательность пения “шепота яви” и в точных пропорциях дозировать ману из нужного потока бытия.

На четвёртый восход солнца сознание Алекса начало мутнеть. Тяжесть век давила на глаза, а тело, измождённое ночами без сна, ныло от усталости, требуя передышки. Но книга не отпускала. Она словно завладела каждым его помыслом, удерживая его взгляд на своих древних страницах. На изящной подставке из чёрного оникса книга покоилась, окружённая мягким, таинственным светом, который не мог исходить от известных источников. Этот свет был словно дыхание самой древности, живое, но пугающе безмолвное.

Страницы, изогнутые от времени, шуршали, едва ощутимо перекликаясь с вибрациями окружающего пространства. Их поверхность покрывала тончайшая вязь символов, меняющихся и светящихся едва заметным серебряным мерцанием. Это сияние, казалось, проникало прямо в разум, обжигая его своим присутствием и одновременно маня, как неутолимая жажда.

Алекс чувствовал, как тайны книги шептали ему, зовя за пределы человеческого понимания. Он не мог понять ни слов, ни образов, но всё же знал — это было знание, которое могло изменить всё. Временами ему казалось, что страницы словно подрагивают, притягивая его руки к себе, но каждая попытка прикоснуться вызывала вспышку энергии, обжигающую пальцы и оставляющую чувство благоговейного страха.

Воздух вокруг