Последний министр. Книга 3 - Валерий Гуров

Хотя в чем то он не договаривал — все это уже началось. Но хотелось, чтобы Адександра Фёдоровна наконец собралась.

— Понятно, — выдавила Императрица.

— Я совершенно не хочу, чтобы вы учавствовали в этом и не допущу этого.

— И я не хочу, — живо откликнулась Аликс.

— Будет здорово, если вы поможете уговорить Государя поехать в безопасное место с вами. Это правильно...

— Никки не поедет, — достаточно грубо и резко перебила Александра Фёдоровна. — Мой муж не станет перекладывать свою ответственность на плечи кого бы то ни было. Он не такой.

Протопопов понимающе закивал.

— Значит поедете вы и дети.

— Мне страшно.

— Я защищу вас, — Александр Дмитриевич с этими словами крепче сжал руку императрице. — И не позволю, чтобы случилось так, что мы с вами больше не увидимся.

Императрица кивнула в ответ.

Протопопов поднялся, нехотя отпуская руку Александры Фёдоровны. Та если и не взбодрилась, то в целом выглядела уже не такой подавленной.

Тем временем Николай дал несколько распоряжений своим телохранителям, выслушав их донесения до конца. В приёмную зашли ещё двое из дворцовой полиции, которые подошли к Алексееву и унесли его из кабинета. Его приподняли подмышки, поволокли к выходу. С ними же по всей видимости был третий — дворцовый врач, предварительно осмотревший генерала.

Как и в прошлый раз, Николай даже не повёл бровью, когда Алексеева проносили мимо него. Алексеев хоть и не пришёл в себя до конца, пытался оглядываться и в принципе понять, что с ним приключилось. Но пока попытки были крайне робки.

— Дела плохи, — Николай вернулся к Александру Дмитриевичу. — Сюда прибыл полковник Губин со второй сотней из своего знаменитого полка. Так вот он требует выдать всех вас, обвиняя в государственной измене. Единственное, что его ещё сдерживает, так это присутствие здесь Алексеева.

— Алексеева пока нельзя выпускать, — на всякий случай предупредил Протопопов.

-Не выпустят. Ему положен постельный режим. На ближайшие несколько часов — принудительно, — успокоил министра внутренних дел Государь. — Но долго дворцовая полиция не удержит казаков. Особенно, когда они узнают, что произошло с Алексеевым, и что в этом конфликте я продержал вас... Вы вправду нанесли казакам смертельное оскорбление?

— Я ответил Губину ровно той монетой, какой он того заслужил, — заверил Протопопов. — Кто и как воспринял это среди других — не скажу.

— Понятно.

Уточнять причины Николай не стал. Но раз озвучивал появление сотни Губина в Царском селе как проблему, значит так он и было. После Федя по отмашке принёс на подпись Государю распоряжения принятые на совете и каждое из них оформленное отдельным приказом.

— Я вынужден вам сказать кое что важное и не сочтите мои слова, как проявленное неуважение, — сам для себя незаметно, Протопопов снова перешёл в общении с Государем на «Вы». Момент, когда было необходимо общаться на «доступном языке» и на равных теперь остался позади. И теперь требовалось вернуться к привычным канонам.

— Говорите, Саша.

— Так вот, Государь, ещё раз прошу простить за свои слова. Но я вынужден вам напомнить, что сейчас, возможно, последний шанс для вас принять другое решение, — отчеканил Александр Дмитриевич. — Я ни к чему вас не склоняю ни в коем случае, тем более ни отчего вас не собираюсь отговаривать, но вы должны это знать.

— Решение принято, — отрезал Государь, ни секунды не раздумывая. — Аликс и дети выезжают. Я остаюсь.

— Уверены, что вам лучше оставаться? Я не смогу гарантировать, что вы будете пребывать в безопасности, оставшись.

— Я не ищу безопасности, Саша. И это я должен гарантировать вам безопасность в моей стране.

Протопопову на это нечего было ответить. Мощно сказано, хотя, быть может, и безрассудно... что до безопасности августейшей особы, то Протопопов действительно не мог гарантировать царю полной защиты.

Разговор на этом оказался завершён.

Решение действительно казалось конечным. Не продуманным, вряд ли взвешенным, но непоколебимым.

В конце Государь подписал все необходимые бумаги.

В комнате появились дети императорской четы, которых Протопопов видел впервые, чтобы вживую.

Младших привели старшие дочери Николая — самая старшая Великая княжна Ольга Николаевна, которая сама была уже взрослой девушкой за двадцать. И вторая Татьяна Николаевна, тоже Великая Княжна. Обе девушки показались Протопопову чертовски красивыми в своей естественной красноте. Две другие дочери — Мария и Анастасия были чуть помладше, но тоже вполне взрослые и симпатичные девушки.

Дети были всерьёз перепуганы, наверняка им никто и ничего толком не объяснял. Не до того было. Ну а когда тебя с утра пораньше поднимают из тёплой кровати и заявляют, что надо уезжать и все это без должного объяснения причин — становится не по себе. В любом возрасте кстати.

Старшая Ольга держала за руку наследника — царевича Алексея, бледного и болезненного мальчика, к тому же довольно щуплого для своего возраста. Татьяна завидев мать бросилась к ней в объятия со слезами на глазах. Хорошо было известно, что она из всех дочерей была наиболее близка с Александрой Фёдоровной.

Обнялись.

Мария и Анастасия тоже едва не плакали. Слез не было лишь на лице у юного царевича.

— Ну надо ведь собраться, Ники, не поедем же мы вот так в чем есть, — Адександра Фёдоровна лихорадочно пыталась сообразить, что следует предпринять дальше.

И в ее понимании перед отъездом действительно требовалось собрать вещи и приготовиться к дороге. Всегда раньше она это делала, привыкши к комфорту абсолютно во всем и разумеется Императрица не хотела отказываться от своих привычек. Не потому что зажралась, а потому что комфорт было ее привычным состоянием.

— Куда мы поедем? — она продолжала задавать вопросы, видимо прикидывая как следует собрать свой гардероб.

— Вы узнаете, мои любимые, вас сопроводят телохранители. Я велел подавать поезд тут же. Время для того чтобы покинуть Царское село ещё есть. Но сделать это следует прямо сейчас.

— В таком виде...

Николай подошёл и вместо ответа поцеловал свою жену в лоб. Следом поцеловал своих дочерей, а сына потрепал по голове, взъерошив волосы мальчику.

— А вы куда? — спросила великая княжна Ольга Николаевна.

Протопопову показалось, что в этих словах старшей дочери затаилась обида на то, что отец