Технология власти - Абдурахман Авторханов

Стэн: Ленин тогда говорил только об использовании государства, ничего не говоря в критике Бухарина о "взрыве".

Сталин: Ошибаетесь, "взрыв" государства есть не марксистская, а анархистская формула. Смею заверить вас, что речь идет здесь о том, что рабочие должны подчеркнуть, по мнению Бухарина (и анархистов), свою принципиальную враждебность ко всякому государству, стало быть и к государству переходного периода, к государству рабочего класса…"

Стэн не ошибался, но не ошибался и Сталин. Последний сознательно выдергивал отдельные слова из писаний Бухарина, чтобы, в конце концов, заявить, что "Бухарин против диктатуры пролетариата!". Для этого Сталин шел на сознательную фальсификацию и Ленина, рассчитывая с полным основанием на невежество большинства членов пленума в чересчур теоретических проблемах. На такой операции Стэн и поймал Сталина. Но Сталин не был из тех, кто, будучи на месте пойман с поличным, поднимает руки вверх и говорит: "Сдаюсь!". Наоборот, в таких случаях он умел напускать вокруг себя такую дымовую завесу, сквозь которую не было видно ни вора, ни поймавшего его "блюстителя порядка". Только слышны громкие, самоуверенные, возмущенные окрики "пойманного". И тогда вы должны были невольно спрашивать себя — кто же кого поймал: вор — "блюстителя порядка" или "блюститель" — вора?

Так случилось со Сталиным и сейчас. Вопреки железным фактам, несмотря на неопровержимые документы о том, что Бухарин был вместе с Лениным автором программы партии о "диктатуре пролетариата" -1919 года;

1) Бухарин был автором, а Ленин соавтором теории о "взрыве" буржуазного государства, — Сталин утверждал обратное. Пойманный с поличным и раздраженный этим Сталин начал целыми страницами цитировать Ленина, а все цитаты как бы нарочито говорили за Бухарина и против Сталина[63].

Когда и этот прием не произвел должного впечатления, Сталин начал цитировать Бухарина. На этот раз Сталин хотел доказать пленуму, что Бухарин считает себя, как теоретика, выше Ленина. Прием этот был чисто демагогическим. Продолжая свой спор со Стэном, но обращаясь к пленуму, Сталин спрашивал[64]:

"Вы не считаете это вероятным, товарищи? В таком случае послушайте". После этого интригующего вступления Сталин процитировал примечание Бухарина к его статье в "Интернационале молодежи", перепечатанной после революции в сборнике "Революция права". В этом примечании Бухарин писал:

"Против статьи в "Интернационале молодежи" выступил с заметкой В. И. (т. е. Ленин). Читатели легко увидят, что у меня не было ошибки, которая мне приписывалась, ибо я отчетливо видел необходимость диктатуры пролетариата; с другой стороны, из заметки Ильича видно, что он тогда неправильно относился к положению о "взрыве" государства (разумеется, буржуазного), смешивая этот вопрос с вопросом об отмирании диктатуры пролетариата…

Когда я приехал из Америки в Россию и увидел Надежду Константиновну (это было на нашем нелегальном VI съезде, и в это время В. И. скрывался), ее первыми словами были слова: "В. И. просил вам передать, что в вопросе о государстве у него нет теперь разногласий с вами". Занимаясь вопросом, Ильич пришел к тем же выводам относительно "взрыва", но он развил эту тему, а затем и учение о диктатуре настолько, что сделал целую эпоху в развитии теоретической мысли в этом направлении".

Приводя эту цитату Бухарина, Сталин с сарказмом заявляет[65]:

"До сих пор мы считали и продолжаем считать себя ленинцами, а теперь оказывается, что и Ленин и мы, его ученики, являемся бухаринцами…" Но приведенная цитата, засвидетельствованная присутствующей тут же женою Ленина — Крупской, доказывала обратное: Бухарин считал себя учеником Ленина, воздавая должное, а в данном вопросе даже и больше своему учителю, но продолжал мыслить самостоятельно, как и при Ленине, а это как раз и не полагалось при Сталине.

Право на свободу мысли отныне имел только Сталин. Все остальные должны были мыслить по Сталину. Юдины мыслили по Сталину — и поднимались в гору. Стэны и Бухарины мыслили по-своему и катились в пропасть. В этом и была вся "философия эпохи!" "Играть в Сталина" — стало модой фанатиков, карьеристов, приспособленцев. Партия вступила на путь политического хамелеонства. Начался естественный отбор сталинских приживальщиков. Нигде этот "отбор" так ярко не свидетельствовал о своей истинной природе, как у нас в Институте. Как только у нас узнали, что Бухарин снят с работы в "Правде", а Томский — с поста председателя ВЦСПС, тотчас же началось брожение среди правых в Институте. Многие из тех, кто еще вчера громче всех кричали о правоте правых или просто дипломатически отсиживались в ожидании развития событий, столь же громко начали кричать о правомерности "генеральной линии" партии и ее "генерального секретаря". Карьеристы с их тончайшим чутьем ловить колебания партийного барометра, приспособленцы с их удивительным даром применяться к любому месту, конъюнктурщики с их гениальным умением сбывать старые и приобретать новые акции на партийной бирже, — все двинулись в поход против собственной совести, чести и простой порядочности, чтобы завоевать свои права под восходящим "солнцем Сталина". Объявленная "генеральная чистка" не только в партии, но и во всех частях государственной машины (в советском аппарате, профессиональных союзах, в армии) еще больше подогревала страсти людей из этой породы. Историческим решением апрельского пленума Сталин накалил железо докрасна. Теперь дело было за ковкой. И его аппарат ковал.

Когда через несколько дней после пленума и XVI партийной конференции секретарь ЦК Каганович делал доклад для теоретиков и пропагандистов партии в Коммунистической академии, в зале собрания уже царила другая атмосфера, чем в декабре прошлого года. Да и Каганович меньше всего опровергал "теории" правых.

Партия политически похоронила правых на своем пленуме. Если о них нужно разговаривать, то только как о покойниках, но не в плане старой оппортунистической поговорки, что "о покойниках ничего не говорят или говорят только хорошее". Совершенно наоборот, о дрянных покойниках надо говорить только дрянь. Если мы сегодня говорим о них вообще, то в назидание тем скрытым врагам внутри нашей партии, идеологом которых выступал Бухарин. Обращаясь к ним, мы говорим: не выходит, не вышел и не выйдет ваш номер. Партия железной метлой будет выметать вас из своих рядов. Ошибутся и те из них, кто подумает, что в горячих боях партии за строительство социализма в нашей стране они постоят в тени до лучших времен. Таких мы будем брать за шиворот, подводить к огню и ставить перед выбором: или в бой за дело партии, или вон из партии Ленина.

Партия научилась читать душу своих членов по их делам. Кто начнет кривить душой в надежде обмануть партию, тех ждет глубокое разочарование. Когда же, разочаровавшись, они пощупают под собою почву — они ее не найдут: они окажутся на дне троцкистско-белогвардейского болота. В этом болоте найдется место для всякой сволочи. Приблизительно таким был академический язык Кагановича на собрании "коммунистических академиков".

Вызывающий, угрожающий и победоносный тон речи свидетельствовал не столько об уже одержанной победе, сколько о наступающей новой главе в истории большевизма. Об этой главе при гробовой тишине и подобострастно-напряженном внимании слушателей Каганович сказал:

— Наша партия сейчас сильна как никогда. Сильна тем, что она после смерти Ленина через ряд серьезнейших потрясений и суровых испытаний нашла, наконец, своего истинного, волевого и мужественного вождя. Вождь этот товарищ Сталин!

Слова эти были сказаны с таким подъемом, а напряжение на собрании было настолько высоким, что разрядка последовала автоматически — в зале раздались бурные аплодисменты. Какая ирония политической борьбы, какая сила политического хамелеонства! Еще несколько месяцев тому назад тот же зал, при тех же слушателях, столь же бурно аплодировал одному появлению Бухарина, а тому же Кагановичу вызывающе сорвал собрание. Теперь Каганович торжествующе мстил ему за это.

Каганович говорил долго, говорил с энтузиазмом, убежденно, говорил формулами лозунгов, когда напрашивался на аплодисменты, языком протокола, когда констатировал величие Сталина, тоном приказа, когда олицетворял в Сталине партию. Приказ № 1 Кагановича для теоретического фронта гласил: за "культ Сталина!" За "культ Сталина" в партии, за "культ Сталина" в политике, за "культ Сталина" в истории, за "культ Сталина" в стране. Конечно, этих слов не было, но смысл был этот. До сих пор было принято говорить о "коллегиальном руководстве" партии, о "ленинском ЦК", о "вождях партии", об "учениках и соратниках Ленина". Отныне родилась новая формула: "вождь нашей партии т. Сталин" и никаких других "вождей нашей партии" нет! Потом родились и другие формулы (правда, значительно позже): не "партия Ленина", а "партия Ленина — Сталина", не "ученики и соратники Ленина", а "ученики и соратники Сталина", не "учение Маркса — Энгельса — Ленина", а "учение Маркса Энгельса — Ленина — Сталина", пока дело не дошло до того, что Ленин оказался лишь "великим", а Сталин "гениальным".