"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция (СИ) - Шульман Нелли

— Мне через три дня надо рукопись отдать, автор — профессор университетский, — запротестовала Констанца.

— Ах, профессор, — Джордано поднял бровь. «Ну, тогда кто я такой, чтобы с ним спорить?».

— Садись, — Констанца сняла со стола бумаги. «Суп теплый, и даже на мясе, я костей купила задешево». Она, наконец, заметила бутылку и стоящую на полу корзину.

— Что? — она вскинула голубовато-серые, обрамленные темными ресницами глаза.

— Говоря о профессорах, — Джордано открыл вино, — перед тобой сидит один из них.

Философии, правда. Два года буду читать здесь курс по Аристотелю».

Констанца ахнула и бросилась ему на шею. Уже приникнув к его губам, она отстранилась и озабоченно спросила: «А ты можешь? Ну, об Аристотеле».

— Я, — ответил Джордано, поднимая ее на руки, — могу все. Ну, давай ты еще раз в этом убедишься.

— Давай, — Констанца забрала у него вино, и, отпив, шепнула: «А я с прошлой ночи уже и позабыла».

Он усмехнулся и снял нагар со свечи. «А потом, через месяц, она пришла ко мне в кабинет, — мы тогда уже переехали в хорошие комнаты, — села на ручку кресла и горестно вздохнула:

«Ну, какая же я дура, Джордано. Я думала, что тогда, — она покраснела, — можно было, и ошиблась. Но ты не волнуйся, я все устрою».

— Ничего ты устраивать не будешь, — жестко сказал он и потянул Констанцу к себе на колени.

Она потерлась щекой о его плечо и спросила, робко: «Ты уверен?».

— Более чем, — ответил он ласково и шепнул, положив руку ей на живот: «Спасибо тебе, любовь моя».

«И Филиппо так легко родился, — подумал Бруно, так и глядя на дочь. «Большой был мальчик, здоровый, и пошел рано. Ну почему все так, почему? Господи, хоть бы на мгновение еще раз увидеть Констанцу, его увидеть. Я ведь не верю в Бога, и в загробную жизнь тоже не верю — а все равно прошу».

Он ласково погладил дочь по голове и замер, почувствовав какое-то движение в дверях.

— Не бойтесь, синьор Бруно, — раздался мягкий, мальчишеский голос. «Где-то я его видел, — подумал Джордано, глядя на приятное лицо бедно одетого подростка. «Он похож на кого-то, знакомого».

— Я сын мистера Джона, — объяснил тот. «Вам грозит опасность, синьор Бруно. Пожалуйста, берите ребенка и пойдем».

— Куда? — спросил Джордано, поднимая дочь на руки, закутывая плотнее. Та даже не проснулась, только крепче прижала к себе книжку.

— Вы замерзнете, — вместо ответа сказал подросток, и, сняв с себя плащ, отдал его Джордано.

«Идемте, нам надо торопиться».

— Ешь, — велел Джон, выкладывая сардины на блюдо. «И пей, — он открыл вино. «Дитя, когда проснется, тоже покормим — хлеб у нас есть, и молоко на балконе стоит, свежее. Сын или дочка?».

— Дочка, — устало улыбаясь, ответил Бруно. «Констанца. Два годика ей было, в сентябре».

— А? — Джон не закончил, и посмотрел на Джордано, что сидел напротив него за большим, орехового дерева столом.

— Она в Хельмштедте умерла, я там преподавал, пока лютеране меня не выгнали, — Бруно вздохнул. «Родила маленькую и умерла. У нас еще сын был, Филиппо, тоже умер, в Праге.

— Помотало вас, — присвистнул Джон.

— Да, — Бруно помолчал, — мы и в Марбурге были, и во Франкфурте — всю Германию пешком обошли. Не уживаюсь я с начальством, сам знаешь.

— Ладно, ешь и давай, будем собираться, — приказал Джон.

— Нет, — ответил Джордано тихо. «Спасибо за то, что ты хочешь помочь, но я должен туда вернуться».

— И обречь девочку на голодную смерть в подвале? — яростно спросил разведчик. «А ну не дури!».

— Я могу взять ее с собой, — неуверенно ответил Джордано. «В этом-то они мне не откажут».

— Ее сдадут в первый же монастырь по дороге, — Джон встал и потряс его за плечи. «И там она тоже умрет! Ну не будь таким упрямым глупцом, Фагот, я прошу тебя…»

— Нет, — поднял Джордано темные, большие глаза. «Это я прошу тебя, Джон».

Разведчик долго молчал, отвернувшись от него, и потом ответил: «Мог бы и не просить, понятно, что мы заберем дитя. Я просто хочу, чтобы ты ее воспитывал, ты, отец. Я хочу, чтобы ты был жив, Джордано. Ради нее, ради всех нас».

— У меня там рукописи, — угрюмо сказал Джордано.

— Не сходи с ума! — Джон опять встряхнул его за плечи. «У тебя девочка, подумай о ней.

Напишешь заново, велика беда. Все, на рассвете выезжаем. Нечего терять время».

— Я не могу, — Джордано посмотрел на кровать, где мирно сопела девочка. «Я не могу, Джон.

Ты хоть знаешь, что ее мать…, - она прервался и подошел к окну. В Сан-Поло было тихо, канал скрывался во мгле, и только откуда-то, издали был слышен скрип весел.

— Десять лет, — внезапно проговорил Джордано. «Десять лет скитаний. Меня же отовсюду увольняли, — он горько усмехнулся, — характер у меня сам, знаешь какой. И хоть бы раз за десять лет Констанца мне что сказала, хоть бы раз потребовала: «Брось эту науку, осядь где-нибудь, зарабатывай на хлеб по-другому». Нет, Джон, она собирала свой сундучок и шла за мной — пешком шла, ногами, потому, что денег на лошадь не было.

Разведчик, молча, присел на кровать и посмотрел на лицо девочки — некрасивое, живое, во сне оно разгладилось, улыбалось и она нежно, неглубоко дышала.

— И она работала, — Бруно все еще смотрел в окно. «Работала, чтобы я мог писать. Стирала, полы мыла, всякую чушь переписывала, за чужими детьми присматривала. А ее, Джон, шлюхой обзывали, потому что я за десять лет так и не выбрал времени с ней повенчаться!

Так что же я теперь за человек буду, — Бруно, наконец, обернулся, и Джон увидел слезы на его лице, — если вот так оставлю все и убегу!

— Тебя не услышат, — горько сказал Джон.

— Констанца меня слышала, — спокойно ответил Джордано. «И она, — Бруно кивнул на девочку, — она той же крови, она поймет, почему я это сделал. Не смогу я ее воспитывать, как должно, если сейчас память ее матери предам».

Он наклонился над кроватью и долго смотрел на маленькую Констанцу. «Ты будь хорошей девочкой, счастье мое, — ласково проговорил Бруно, целуя дочку в смуглую, теплую щечку.

«Прощай».

Он распрямился и протянул руку Джону. «И ты прощай, — Джордано помедлил, — спасибо тебе за все. Ей расскажи про меня, ладно?».

Разведчик пожал ему руку и уже когда Джордано был на пороге, сказал: «Забери рукописи и возвращайся».

Бруно аккуратно, тихо, закрыл за собой дверь.

Джон подошел к окну, но за ним уже ничего не было — только мрак и туман, скрадывающий звуки шагов. Он вдруг почувствовал, как устал — невыносимо, до самых костей, казалось, устал. Он лег на кровать, вдыхая молочный запах девочки, и та, сонно прижавшись к нему, пробормотала: «Папа…»

— Папа, — он с трудом открыл глаза, и увидел, что на пороге стоит сын. «Папа, а где синьор Бруно?».

Джон приказал себе подняться. «Синьор Бруно больше сюда не вернется, — он вздохнул, — вот такой уж он человек».

— Но как, же это? — прошептал мальчик. «Ведь это же его дочь…»

— А то, — Джон кивнул головой за окно, — его честь и его убеждения, — он помолчал и велел:

«Принеси наш паспорт и чернильницу с пером».

— Но что, же мы теперь будем с ней делать? — потрясенно спросил подросток, глядя на большую кровать, где мирно спала девочка.

— Воспитывать, учить, замуж выдадим, — губы Джона чуть улыбнулись. «Ну, последнее уже будет на твоей ответственности, я не доживу».

— Папа, — мальчик сглотнул, — зачем ты так…

— Затем, что я всегда трезво смотрел на вещи и тебе советую поступать так же, — ворчливо ответил Джон. «Мне лет двенадцать осталось, ты, к тому времени, уже взрослый мужчина будешь, слава Богу. Ну, что ты стоишь, марш за бумагами, а то еще его светлости дожу вздумается проверить — все ли тут в порядке».

— Почему? — спросил сын, принеся все нужное.

— Потому что он приставил ко мне соглядатая, — ответил Джон, устраиваясь за столом. «Он, правда, сейчас валяется без сознания на куче отбросов неподалеку от моста Риальто, но, рано или поздно его найдут. А теперь смотри внимательно, я тебе покажу, как это делается».