Ловец человеков - Дмитрий Старицкий

— Дети собирают ягоды, орехи и прочие дары леса в горах. За тот же сушеный шиповник моряки платят дороже свинины. Если на вес считать. Еще хмель собирают для мурманов, и они варят из него свое пиво.

Слово «пиво» девушка произнесла с некоторым омерзением.

— Но тут вы не правы, шевальересс: пиво, да еще под правильно закопченную рыбу — это очень вкусно.

— Пиво — грубый напиток. По мне, ваше величество, так нет ничего лучше нашего сидра или легкого белого вина, если под рыбу. — В ее тоне читалась некоторая ехидца.

Дорога приняла заметный уклон вверх, горы как бы приблизились и стали выше. Дубовый лес сменился ореховым с вкраплениями бука, граба и каштана, активно желтеющих, в отличие от дубов. Наступала самая прелестнейшая пора года — золотая осень, которую я очень любил и в прошлой жизни. От восторга даже перевел на васконский Пушкина:

Унылая пора, очей очарованье,Приятна мне твоя прощальная краса.Люблю я пышное природы увяданье,В багрец и золото одетые леса…

— Мне говорили, что вы поэт, ваше величество, — откликнулась Аиноа на мой экзерсис.

Сказала она это без какой-либо оценки. Так, факт констатировала. Интересно, кто из моих успел ей об этом настучать?

— Да что там, какой поэт, корявенькие вышли вирши, — обозлился я на себя за то, что не мог адекватно перевести музыку великого русского поэта на эускара. Не та фонетика. Смысл стихов я передал, а вот магию звуков — нет.

— Зато какой экспромт, — польстила мне девушка.

«Да, — подумал я, — нет ничего лучше хорошо подготовленного экспромта».

Чаще стали попадаться видимые с дороги фермы с отвоеванными у леса и расчищенными полями вокруг них. Большинство полей успели уже убрать, и они желтели стерней.

Попадающиеся нам навстречу крестьяне с улыбками кланялись своей сеньоре, желая ей благословения Девы Марии. А по нам — так, вскользь мазнули глазами, и ладно. Было заметно, что свою госпожу крестьяне искренне любят.

Весь путь занял у нас три часа, судя по солнышку.

От кавалькады отделился паж шевальересс и быстрым галопом ускакал в сторону вильи. Или Кастро? Или пуэбло? До сих пор не разобрался, какая между ними разница. Это у нас все просто: есть церковь — село, нет — деревня. А тут — большая куча самых разнообразных нюансов.

Не доезжая основного селения сеньории, кавалькада свернула в горы вдоль небольшой, но быстрой речки, которая музыкально журчала среди крупных камней на дне ущелья. И еще более получаса мы били копыта лошадям по окатанным весенним половодьем голышам. Склоны ущелья сходились с приличным уклоном, поросшие густым колючим кустарником, похожим на крымскую ежевику. Выше кустарника росли сосны и пинии.

И тис.

Надо будет обратить внимание Ллевелина на этот ресурс, очень важный для изготовления больших валлийских луков.

Довольно скоро нас догнал паж Аиноа в сопровождении трех конных егерей. Их сопровождали две огромные лохматые собаки бело-палевого окраса. Я даже их породу вспомнил — пиренейская горная собака. У нас на весь город такой лохматый телок всего один был. И к нему даже из самой Москвы привозили сук вязать. По сравнению с этими собачищами кавказская овчарка — дворовая шавка. Вообще-то это тоже овчарка, волкодав, но «пиренейская овчарка» — это отдельная порода: мелкая, симпатичная, с живым темпераментом; потому этих великанов без претензий обозвали горными собаками, чтобы не путать. Так что в Пиренеях овчарки овец пасут, а спокойные горные волкодавы всех охраняют.

Егеря привезли нам завтрак. На всех. Быстро оборудовали бивуак рядом с глубоким ручьем. И накрыли «поляну» на плоском валуне. По их сноровке чувствовалось, что этот камень не первый раз служит дастарханом. Завтрак как завтрак. Ничего особенного: козье молоко, четыре сорта сыра, хамон, ноздреватый серый хлеб, виноград, яблоки и груши. Но тем, кто спозаранку всего-навсего выпил только кружку колодезной воды, это роскошный пир.

Когда мои негры, взяв котелки, пошли для нас за водой для умывания, Аиноа, оправляя юбку, спросила:

— Давно мучаюсь любопытством, ваше величество, а почему эти ваши арапы такие разные на вид?

— Может, потому что голубоглазый — нобиль, — попытался я пошутить.

— Нобиль? Инфансон? — удивилась девушка.

— Теперь да, а дома он вообще рико омбре, — ответил я.

— Вот за такого синеглазого я бы вышла замуж, — выдала Аиноа неожиданную сентенцию, глядя вслед худой фигуре Гырмы.

Женщина есть женщина. Вчера только клялась, что выйдет замуж исключительно за баска, а с утра уже на экзотику потянуло.

— Увы, милая шевальер, это невозможно, даже при всем моем содействии — он монах.

— Монах? — округлила девушка красивый ротик. — Но он же кабальеро!

— Госпитальеры — тоже кабальеро, но и монахи одновременно.

— Откуда столько негрос омбрес в вашей свите?

— Все просто, шевальересс. Я освободил их из сарацинского плена. Домой они вернуться не могут. Их земля далеко на юг за морем, за Египтом и Суданом. А там живут их злейшие враги — такие же черные на лицо поклонники Магомета. Так что теперь они как бы посольство от ордена Антония Великого при ордене Горностая.

После завтрака прошелся за валуны, в кустики лещины, лишнюю воду из организма отлить, затем решил сполоснуть руки в ручье, но неожиданно поскользнулся и плашмя ушел под воду всей тушкой. Берега у ручья были крутые.

Встал, уперев ноги в дно ручья, с зажатым в руке булыжником, захваченным машинально с этого дна. Я со злостью зашвырнул каменюку на берег, где тот раскололся о валун.

Воды в ручье мне было по грудь.

Поохотился, ёпрть!

Аиноа взвизгнула почти на ультразвуке.

Микал с Марком налетели, выдернули меня из воды, стащили с меня насквозь мокрую одежду и обувь, а Гырма отдал мне свой синий шерстяной плащ — наготу скрыть и согреться. Вода в ручье была очень холодной.

И аккуратно меня усадили у валуна на солнышке, которое хоть и светило ярко, но уже не очень-то грело по зрелой осени.

На соседнем валуне Микал раскладывал на просушку мои выжатые тряпки.

Филипп протирал мое оружие от воды.

Марк зверски вращал глазными яблоками и, выкрикивая непонятные нам слова, искал того злобного горного духа, который скинул меня в воду. С явным намерением прибить его своим топором. Потом, спохватившись, стал истово креститься и шептать что-то вроде «Отче наш» на жуткой латыни.

Что-то мешало мне нормально сидеть. Стуча зубами, приподнявшись от земли, я вынул из-под собственной задницы черный камень. Тот самый, который сам же кинул из ручья. На свежем сколе камень искрил под солнцем голубовато-белыми зайчиками. Фактура его была очень характерной. И очень знакомой.

В руке у меня был зажат кусок антрацита.

Наверное, только зубная дробь помешала мне повторить вопль радости североамериканского индейца в исполнении Гойко Митича. Учитывая, что буквально рядом, в окрестностях Бильбао, есть залежи богатой железной руды, — это был божественный подарок судьбы. Полное решение энергетического вопроса. Антрацит — он же, как и кардиф, самый жаркий энергетический уголь. И хотя сам по себе он не лучшим образом коксуется, но мы на этом перетопчемся, потому как местные руды содержат до половины металла. И обходятся тут без домен, прямым восстановлением железа из руды. А «свинская железяка» — чугун, тут всего лишь отход производства, а не первый передел. Значит — предельно дешев.

Я погнал Филиппа за горячим красным вином, а сам сидел, привалившись к валуну, и с дурацкой улыбкой гладил кусок угля. Не-е-е… это просто оргазм.

— Ваше величество, с вами все в порядке? — спросила Аиноа с легкой ревностью.

Шевальересс присела на корточки рядом со мной, протягивая мне еще один плащ — уже свернутый для удобства моего седалища.

— Все в порядке, Аиноа. Просто я радуюсь тому, что ты теперь будешь богата.

И показал ей кусок антрацита на ладони, как драгоценность.

— Ой, да кому он нужен этот горючий камень, кроме как пастухам зимой отогреваться в кошарах. — Девушка презрительно выпятила нижнюю губу.

— Так он тут встречается не только в этом ручье?

— Тут его мало, — ответила мне шевальересс и подозвала егеря.

Егерь, повертев в руках кусок угля, с достоинством сказал:

— Сеньора, больше всего этого бросового камня в левом отроге ущелья. В одном месте так целый пласт выходит на поверхность. Но там охота плохая.

— Там есть быстрый и мощный ручей, на который можно поставить водяное колесо? — спросил его уже я.

— Даже не один такой ручей там найдется, ваша милость.

— Мы едем туда, срочно, — приказал я.

Но тут подбежали Микал и Филипп с котелком горячего недоглинтвейна и кубками в руках.

— Хоть согрейтесь сначала, сир. И подождите, пока ваша одежда высохнет. А то так и до беды недалеко, — захлопали вокруг меня крыльями эти наседки.