То самое чувство - Лия Роач

Мы заезжаем к нему домой, где он поднимается в квартиру – я остаюсь сидеть в машине, – переодевается из костюма, в котором посещает универ, в джинсы и короткую стеганую куртку, а потом едем в Торговый центр.

Не торопясь, обедаем на фудкорте, а я жду, что вот сейчас он мне всё расскажет. Но он молчит. Допиваем чай и идем на этаж мужской одежды – ему нужен новый ремень.

– Кира, у тебя все нормально? – спрашивает он, повернувшись ко мне лицом, когда мы едем на эскалаторе вниз. – Ты какая-то не такая. Чересчур задумчивая, нет?

– Нет, ничего, все в порядке, – я делаю над собой усилие и улыбаюсь.

Кажется, получается у меня неплохо, потому что он отворачивается и больше подобных вопросов не задает, и подозрительных взглядов в мою сторону не бросает.

Ремень он выбирает достаточно быстро, чему я несказанно радуюсь: шоппинг – это совсем не моё. Походы за обновками для подруги Юльки всегда были для меня наихудшей из пыток. Я устаю уже на третьем бутике и плюхаюсь на первый попавшийся пуфик, томительно ожидая, когда же уже можно будет уйти. За покупками для себя я люблю ходить с мамой. У нее отличный вкус, и мы всегда быстро определяемся с выбором. С Юлькой же или с Алисой шоппинг неизменно заканчивается ссорами и спорами, что мне идет, что мне стоит носить и прочая мозговыносительная ерунда. В итоге я ухожу злая и с пустыми руками.

Учитывая педантичность и некоторую занудность Никиты, которую я успела в нем заприметить, я опасалась, что меня ожидает примерно то же, что и с перфекционисткой Юлькой, и еще сильнее опасалась, что он станет спрашивать моего совета. Я в женских-то шмотках не разбираюсь, а уж в мужских тем более. Но он выбрал сам, и лишь уже по пути на кассу поинтересовался у меня, нравится ли? Я отвечаю кивком.

Решив оставить машину на паркинге ТЦ, мы идем прогуляться по сумеречному городу. Я люблю свой город, особенно зимним вечером, подцвеченный огнями и фарами машин, но сегодня мне не до его красот. Чудесный вечер мне отравляют мысли о том, что Никита так и не говорит мне об их с Викой разговоре.

Мы успеваем прошагать пару кварталов, когда он вдруг останавливается передо мной и говорит:

– Кир, ну серьезно. Что не так? Ты весь вечер как не со мной.

– Ничего.

– Неправда. Отвечаешь односложно, улыбаешься через силу, в мою сторону даже не смотришь. Что случилось?

– Ничего.

Даже одно это слово дается мне с трудом. За длительное время молчания снова проявилось это мое бесячее бультерьерское свойство – челюсти словно замкнуло, и что-либо говорить невыносимо трудно, практически невозможно.

– Это я уже слышал. Ты поэтому молчишь вот уже час? Из-за "ничего"?

– Нет, – с силой разлепляю я губы. – И я не молчу.

Я пытаюсь обойти его и идти дальше, но он меня не пускает.

– Мы никуда не пойдем, пока ты не скажешь, что произошло.

– Все нормально.

Я хочу еще что-нибудь добавить. Типа "правда, нормально", "не волнуйся", "я в порядке", да что угодно, лишь бы убедить его, что я действительно в норме, и ему не из-за чего беспокоиться.

Я не хочу начинать этот разговор и не хочу его продолжать. Не хочу признаваться в том, что меня на самом деле беспокоит, что весь этот день я жду, когда он скажет мне о звонке Вики, расскажет свою версию. Да, от нее я знаю, что он не принял ее предложение, не повелся на заверения в любви и совершенной ошибки. Но это ее слова, а мне хотелось бы услышать это от него.

Но сейчас и это уже не так важно. Я перегорела, или одумалась, или… не знаю. Но сейчас я куда сильнее чувствую стыд за то, что так веду себя с ним, чем обиду за его скрытность.

Хочу лишь, чтобы он перестал задавать вопросы, а для этого нужно суметь сказать что-то большее, чем пресловутое "ничего". Но я не могу произнести больше ни слова.

И злюсь на себя, что допустила включение этой своей дурацкой особенности, что дообижалась, домолчалась до этой стадии, до искусственной немоты. Я бы и рада ее отключить, да не умею.

– Второй ответ в рейтинге моих самых любимых, – его голос сочится цинизмом.

Теперь он тоже злится.

Держит меня за плечи и изучающим, испытующим взглядом смотрит в глаза, я их не отвожу, отвечаю со всей прямотой, надеюсь убедить его хотя бы взглядом. Потому что обида уже и в самом деле начинает из меня выходить, отпускать, но на то, чтобы я снова могла говорить, чтобы расслабились челюстные мышцы, нужно еще немного времени.

Вот как ему это объяснить?

Он ждет, долго ждет, напряжение между нами буквально искрит. Никита все же не выдерживает и нарушает обоюдное молчание:

– Что я сделал или сказал не так?

– Ничего.

Я понимаю, как это звучит, и сама себя за это "ничего" ненавижу, но ведь это правда. Сейчас я говорю искренне.

Он действительно ничего такого не сделал, и ничего не сказал. Вообще ничего не сказал. Но, может, и не должен был. Я уже не знаю, как было бы правильно. Может, зря я всего этого напридумывала и сама – как обычно – себя накрутила и обиделась.

Блин, ну почему я девочка-такая-девочка, когда это совсем не нужно?!

Я вижу, что Никита начинает закипать, теряя последнее терпение. Он поворачивается, чтобы продолжить движение, но теперь уже я останавливаю его и, медленно, практически выцеживая каждое слово, признаюсь, что меня мучает.

Он с глухим стоном запрокидывает голову назад.

– Вика рассказала, что звонила мне? И что?

– Сам ты не сказал мне этого!

– А зачем? Это важно? – я вижу, что он реально не понимает и пытаюсь объяснить.

– Тебе звонит бывшая девушка и просит вернуться, – с каждым произнесенным словом говорить всё легче.

Я физически чувствую, как расслабляюсь и скидываю с себя эту глупую немоту. Видимо, старый добрый "клин" работает и тут.

– Как это может быть не важно?

– А она не сказала, что я ей ответил?

– Сказала.

– И..? Ты хотела услышать это от меня?

– И да, и… вообще. Сегодня ты говоришь "поздняк", а завтра можешь передумать.

– И почему я должен передумать?

Меня начинает утомлять этот пинг-понг вопрос-ответ-новый вопрос. И злит необходимость объяснять очевидные, на мой взгляд, вещи.

"Потому что Вика классная, тощая как модель, блондинка, и опыта с парнями у нее в сто раз больше. Будь я сама парнем, и