Ной. Всемирный потоп - Иосиф Кантор

Изделия кузнеца Гидвона славились на всю округу своей прочностью и тем, что долго сохраняли свою остроту после заточки. Если обычный нож надо было точить о камень каждую седмицу, то выкованный Гидвоном выдерживал без заточки целых три седмицы. Ной подумал так – если и есть где-то рядом метатель ножей, могущий убить человека на расстоянии, не приближаясь к нему, то ножи он станет заказывать у Гидвона, потому что более не у кого. Было еще два кузнеца Уюр и Мсех, но Уюр был стар и больше портил, чем делал, а Мсеху было далеко до Гидвона.

Гидвон, огромный, рыжебородый, громогласный, казался сам сделанным из железа, потому что был неутомим. Огонь в его кузнице горел и днем и ночью, и все это время, с редкими перерывами, слышался оттуда стук молота. Если Гидвона спрашивали, когда он спит-отдыхает, он, смеясь, отвечал: «Подниму молот и засыпаю, чтобы спать до тех пор, пока не придется поднимать его снова, так и высыпаюсь». Подмастерьев, готовых помогать бесплатно, в обмен на обучение, Гидвон никогда не брал. У него был всего один работник, глухонемой дурачок, имени которого, кажется, не знал и сам Гидвон. Поговаривали, что кузнец занимается колдовством и потому держит такого работника, который не может рассказать ничего из увиденного им. Выплавка и ковка железа – непростое ремесло, без колдовства тут не обойтись. Ной не верил в колдовство кузнеца, любой человек, искусный в своем ремесле, кажется окружающим колдуном.

В кузнице было жарко настолько, что сравнение с пеклом напрашивалось само собой. Гидвон, стоявший в центре кузницы, у наковальни, встретил Ноя без особого радушия, но молотом махать перестал. Из одежды на нем были полотняные штаны, прожженные во многих местах и перепачканные сажей, да кожаный фартук, начинавшийся от шеи и спускавшийся немного ниже колен. Тело Гидвона густо заросло курчавым рыжим волосом, и оттого казалось, что под фартуком на нем была надета одежда из овечьих шкур, вывернутых шерстью наружу. Гидвон жестом велел работнику принести воды для охлаждения железа вместо испарившейся, затем вывел Ноя за порог своей кузни и начал говорить с ним там. В том не было оскорбления для Ноя, потому что Гидвон не намекал гостю, чтобы он ушел поскорее, а просто вышел с ним из жаркого помещения на свежий воздух, где разговаривать было несоизмеримо приятнее.

После обмена приветствиями и положенными вопросами о состоянии дел, Ной спросил:

– Известны ли тебе, Гидвон, люди, искусные в метании ножей? Может, для кого-то из таких тебе приходилось делать ножи или ты просто знаешь?

– Хочешь научиться этому или спрашиваешь по другой причине? – спросил, вместо того чтобы ответить, Гидвон. – Что за дело тебе до этой забавы?

– Есть дело – вот и спрашиваю, – уклонился от ответа Ной, но Гидвон был не из тех, кто легко отступается.

– Нет мне дела до твоих дел, если ты спрашиваешь, а сам отвечать не хочешь! – сказал он, хмуря лохматые брови. – У меня своих дел хватает! Если тебе больше ничего не нужно, то я пойду…

Характер у Гидвона был под стать ремеслу – тяжелый и огненно-вспыльчивый.

– Неужели нельзя просто ответить? – мягко укорил кузнеца Ной. – Если бы ты сразу ответил, Гидвон, то я бы уже ушел и не мешал тебе.

– Я спрашиваю, потому что сам иногда забавляюсь этим, – ответил Гидвон. – Пошли, покажу.

Взяв Ноя за руку, он повел его в кузницу и показал на один из столбов, поддерживающих закопченную балку, что шла посередине потолка, поддерживая крышу. Примерно в четырех локтях от земляного пола на столбе был вырезан чем-то острым неровный круг, размером чуть больше куриного яйца. Снаружи дерево было гладким, с налетом копоти, как и все в кузнице, а внутри виднелись многочисленные следы от острия ножа.

– Я бросаю от двери, – с затаенной гордостью сказал Гидвон. – Вот, смотри.

Он отошел к порогу, взяв по пути с чурбана, стоявшего подле наковальни, один из недавно выкованных ножей. Обернулся, покачал рукой, словно взвешивая нож, а потом перехватил его за острие и сильно, с размахом метнул.

Нож пролетел мимо Ноя, вонзился в дерево и тягуче-пронзительно «запел», колеблясь. Деревянных накладок на рукояти ножа еще не было и оттого «песня» звучала громко. Лезвие ножа было длиной в полторы пяди и вошло в твердое дерево примерно на треть. Ной подумал, что в тело человека нож вошел бы по самую рукоять, так, как вошел нож в тело Ирада.

«Уж не Гидвон ли убил Ирада? – подумал Ной, оглядываясь на кузнеца. – Но что ему до Ирада? И нужен ли Гидвону нож, если он так же силен, как и Сим и может убить ударом кулака или свернуть шею? Но для того, чтобы убить кулаком, надо подойти близко, а нож бросают издалека… Вот, теперь и Гидвон у меня на подозрении… Господи, Отец наш небесный, пора бы уже проясниться этому делу, ведь мало осталось времени у меня!»

– Ну как? – спросил Гидвон, подходя к Ною.

– Ловко, – ответил Ной.

Гидвон легко, без усилий, выдернул нож, словно тот застрял не в дереве, а в масле, отдал его подбежавшему помощнику и выжидательно посмотрел на Ноя.

Ной, в свою очередь, посмотрел на открытую дверь.

– Больше мне нечего делать, как ходить туда-сюда, – проворчал Гидвон, но снова вышел с Ноем за порог.

Ной шел за ним и напряженно размышлял.

– Я спрашивал потому, что соседа моего Ирада убили ударом ножа в спину, когда он работал в поле, – сказал Ной, все еще продолжая сомневаться в том, надо ли открывать Гидвону истинную причину своего интереса.

Но если не открыть, то и разговора не будет, Гидвон ясно дал это понять. Выбора у Ноя не было. Если это Гидвон убил Ирада, то он смутится или еще как-то иначе выдаст себя, потому что Гидвон простодушен. Если же убийца не он, то может посоветовать или подсказать что-то дельное.

– Ах, вот оно что! – воскликнул Гидвон и рассмеялся.

Он смеялся долго, во весь голос, положив крупные руки на колыхающийся живот и запрокинув голову. Смеялся от души, непритворно, и Ной почувствовал, что Гидвон не убивал Ирада. Если бы убил, то не стал бы смеяться. Но почему он смеется? Над кем он смеется? Над Ноем или над покойным Ирадом? Искренним, но неуместным был смех Гидвона, ведь речь шла о вещах несмешных, об убийстве шла речь.

Вдоволь насмеявшись, Гидвон отер вспотевшее лицо полой своего фартука, и сказал:

– Чем начинать разговор так издалека – взял бы сразу и спросил, не знаю ли я, кто убил Ирада. Правильно говорят про тебя, Ной, что совсем ты лишился ума.

– А ты знаешь? – не веря своей удаче, спросил Ной, не обращая внимания на грубость.

– Знаю, – кивнул Гидвон.

– Откуда? – был следующий вопрос Ноя.

– Один из тех, кто хоронил Ирада, забрал нож, которым его убили себе и на следующий день принес его мне для того, чтобы очистить от проклятья. Некоторые люди верят в то, что оружие, которым убивали, должно переходить к новому владельцу чистым, без лежащих на нем проклятий. Я снимаю накладки с рукояти, раскаляю нож докрасна, затем кладу на наковальню, легонько ударяю по нему молотом, остужаю в воде, затачиваю, прикладываю накладки и отдаю. Этот ритуал символизирует смерть старого ножа и рождение нового. Некоторые верят, что, не очистившись от проклятий, нож принесет новому владельцу беду.

Гидвон пожал плечами, показывая, что это их дело во что они верят.

– А откуда берутся проклятия? – спросил Ной.

– Когда человека убивают, он всегда успевает проклясть орудие, которым его убили, – ответил Гидвон и замолчал.

– Так откуда же ты знаешь, кто убил Ирада? – спросил Ной, боясь, что кузнец сейчас уйдет в кузню.

– Что я не узнаю ножа, который делал и не вспомню, для кого я его делал?! – Гидвон покачал головой, словно говоря: «Плохого же ты обо мне мнения, Ной».

– Разве ты можешь помнить все ножи, что сделал за всю жизнь? – удивился Ной, не предполагавший такого. – Их же сотни!

– Их тысячи! – поправил Гидвон. – Но я помню все и узнаю каждый, подобно тому, как хороший полководец узнает в лицо всех своих воинов, сколько бы ни велико было их число, и помнит их имена! Собери множество ножей, свали их в кучу и позови меня! Я выберу те, что сделаны мною, и расскажу, когда и для кого я их делал! И будь я проклят всеми семью проклятиями, если ошибусь хоть раз!

«Какой же я глупец! – сокрушенно подумал Ной. – Что только не выдумал, а до такого простого дела, как взять нож и обойти с ним в руках всех кузнецов, не додумался! Не мог предположить, что можно узнать самый обычный нож, каких тысячи! Вот уж действительно сплоховал, так сплоховал! Правы те, кто утверждает, что разум давно покинул меня!»

– Так чей же был нож? – спросил Ной, видя, что Гидвон не торопится называть имя.

– Предлагаю тебе откровенность в обмен на откровенность, – ответил купец. – Я назову тебе имя, а ты расскажешь, что такое ты строишь и для чего. Люди говорят, что ты безумен, но я не могу поверить в то, что безумны все твои дети, и жены их, и жена твоя тоже безумна. У вас есть какая-то цель и строите вы неспроста. Удовлетвори мое любопытство, и я удовлетворю твое.