Великая судьба - Сономын Удвал

Как только до родного кочевья Максаржава дошло послание, в котором он сообщал, что возвращается, поднялся невероятный переполох — герою готовилась торжественная встреча.

Га-гун был вне себя от радости.

— Вот уж не думал, что Максаржав удостоится такого высокого звания, — сказал он жене.

Цэвэгмид с гордостью сообщила детям, что их отец стал батором.

— Как же нам теперь быть? — волновалась она.

— О чем ты, мама? — спросил ее сынишка Сандуйсурэн.

— Да вот белого войлока-то где возьмем?

— Ну, не найдем — пусть юрта останется такой, как была.

— Белый войлок нужен обязательно. Если хозяин возвращается после долгой отлучки, а родные не покроют юрту белым войлоком, жди беды. Да и что люди скажут!

Дети по простоте душевной ни о чем, конечно, не заботились, они соскучились не отцу и радовались его приезду. В отсутствие отца старший сын всячески помогал матери, понимая, что он остался в доме за хозяина. Цэвэгмид даже не знала, с какой стороны ждать мужа и с кем он приедет.

Она часто подолгу простаивала возле юрты, вглядываясь вдаль: то на юг, то на запад, то на восток, — все надеялась увидеть знакомую фигуру. Иногда ее охватывало отчаяние: а вдруг он не приедет, вдруг что-то случилось.

Истосковавшаяся в ожидании, женщина все эти годы молила богов, чтобы отец ее детей остался на войне цел и невредим. «Да не оставят его боги своим покровительством! Подумать только, каково ему там приходится: как под градом, ходит он под пулями неприятельскими. Сохрани и помилуй его, милосердный боже! Говорят, что у него теперь большая власть и он даже наказывает плетьми и бандзой важных людей. Пусть уж они на него не гневаются. Как там у него с одеждой? Некому ведь о нем позаботиться...» Тяжкие думы не оставляли Цэвэгмид. Куда бы ни шла она — за водой ли, за дровами ли, — все оглядывалась, не покажется ли тот, кого она так ждала.

Как-то в их юрту заглянула мать Максаржава.

— Мамаша, — обратилась к ней Цэвэгмид, — говорят, что наш Максаржав наказывает плетью даже больших нойонов. Ну может ли быть такое?

— Чего ж тут удивляться, ведь он стал государственным человеком. Вот вернется сынок домой, тогда и отдохнет от больших забот.

— Да вряд ли... Не такой он человек, чтобы отдыхать.

— Ты, дочка, не волнуйся, спи спокойно. Раз подал весточку, обязательно приедет. А твои бессонные ночи все равно ему не помогут.

— Да я сплю, мамаша. Сын вот только совсем измаялся. Вам не холодно, может, затопить? Постойте-ка, что это вдруг собаки залаяли? — Цэвэгмид глянула на улицу — мимо проскакал человек, за ним еще какие-то нарядно одетые люди. «Уж не встречать ли какого важного гостя отправились? — подумала она. — А я вот уж сколько дней мужа жду, и все напрасно. Мясо трижды размораживала и трижды замораживала снова. Видно, и сегодня не приедет... Может, опять разморозить мясо-то?» Цэвэгмид взяла хранившийся на холоде кусок мяса и внесла в юрту. Затем разложила на большом блюде разную снедь и поставила на столик в северной части юрты.

— Я вот тут еды наготовила, спешила, пока не вернутся овцы с пастбища, сварила мясо, как он любит... — прошептала она.

Она еще раз тщательно подмела вокруг юрты, переоделась в нарядный дэли, заставила детей хорошенько вымыться и тоже переодеться.

— Отец не любит, когда мы в будние дни наряжаемся, — заметил Сандуйсурэн. — Пусть младшие просто наденут новые гутулы.

— Нет, нельзя. С ним, может, гости приедут. Что они скажут, если увидят, какие вы замарашки? Отцу будет стыдно за нас. Ты лучше, сынок, вот что сделай — как приедет отец, поднеси ему хадак и чашу с молоком. Ведь он у нас теперь батор.

— Так ведь отец всегда был батором.

— Что ты такое говоришь? Это звание присваивается великим ханом.

— Да я не о том. Он ведь у нас все умеет: и коней арканить, и из лука стрелять, и борец он хороший, и поет отлично. Да еще плавает как рыба.

— Что ж, по-твоему, всякого, кто многое умеет делать, батором называют?

— А может, мама, тебе самой поднести отцу хадак и чашу с молоком?

— Нет уж, лучше ты, да постарайся сделать все так, как велит обычай, — ответила Цэвэгмид и снова принялась за уборку.

Га-гун решил встретить Максаржава на границе хошуна. Там он приказал поставить юрты и палатки; поварихи готовили угощенье. Были назначены люди для участия в церемонии встречи, заготовлены подарки, приветственная речь. Начиналась она так: «Приветствуем вас со счастливым прибытием б родной хошун! Доброго вам здоровья и благополучия!»

На траве расстелили белую кошму, всем было указано, кто где должен сидеть. Определили и того, кто будет вручать герою хадак. Слух об этих приготовлениях быстро распространился по всему хошуну, поэтому к месту встречи собралось много людей — все хотели приветствовать знаменитого земляка. Повсюду только и разговоров было, что о Максаржаве.

— Недаром говорится, что человеком становятся с детства. А он еще в детстве был пареньком смышленым. Помпите, как ловко он заарканил норовистого пегого? И в Селенге плавал словно рыба!

— Да, многое теперь можно припомнить.

— Помните, как на надоме в Обо он бросил наземь знаменитого борца Намдага?

— Ив землепашестве мало кто сравнится с Максаржавом!

— А в нашей джасе он как-то выпил разом двадцать чаш кумыса, — вступил в разговор какой-то пожилой мужчина.

— Ну, это ты привираешь, — зашумели стоящие рядом. — Такие «подвиги» скорее под стать Очир-бээсу.

— Послушай, пока ты тут болтаешь, у тебя корова убежала!

— Как там с кумысом?

— С солнечной стороны перегревается. А с теневой — все хорошо.

— Переверни бочку другой стороной да взбивай как следует.

— Смотри-ка! Что это там темнеет?

— Да дерево, кажется.

— Нет, что-то движется...

— Едут, едут!

В стане началась суматоха.

Максаржаву, конечно, было приятно, что земляки с таким почетом встречают его, но, с другой стороны, как-то неловко, оттого, что ради него люди бросили все свои дела и съехались сюда. Когда он высказал это вслух, ему ответили:

— О чем ты говоришь? Ведь не каждый человек становится батором. Если кто-то добился славы и почестей, остальные радуются за него, такой уж у нас обычай.

На белой кошме, расстеленной перед юртой, был вышит силуэтный портрет Максаржава и орнамент, символизирующий благоденствие. По кошме были рассыпаны ячменные зерна.

Когда всадники подъехали к стану, им помогли слезть с коней. Со всех сторон раздавались приветственные возгласы, пожелания благополучия, счастья и добрых деяний.

— Добро пожаловать, уважаемый Хатан-Батор тушэ-гун! — С этими словами перед героем распахнули полость юрты.

По традиции, первым отведав угощепия, Максаржав открыл пиршество, пожелав всем добра и благополучия. А затем отправился дальше, домой, где его ждали родные.

Семья Максаржава пока еще не перекочевала на зимнее пастбище. В аиле по-прежнему было две юрты. Скота в хозяйстве заметно прибавилось, на лугах паслось несколько коней. Сын, ставший совсем уже взрослым, все эти годы нас овец. По случаю приезда знатного родственника собрались родные.

— Ну, как вы тут жили? — обратился Максаржав к своим гостям. Ему дружно ответили, что дома все хорошо, все живы и здоровы.

— Слава богу, что ты, сын мой, цел и невредим вернулся, — заговорила старуха мать. — Мне, матери, радостно видеть, что судьба одарила тебя благополучием и удачей. А Цэвэгмид в твое отсутствие показала себя хорошей хозяйкой, ее стараниями аил содержится в порядке.

Старший сын подошел к отцу и, как учила мать, поднес ему хадак и чашу с молоком.

— Это тебе, папа, за победу над врагами и за почетное звание.

Растроганный Максаржав поцеловал своего первенца, а за ним и остальных детей.

— А теперь, дети, ступайте все в восточную юрту. Смотри-ка, какие на вас новенькие и красивые гутулы! Слушаетесь, наверное, матери, вот она и балует вас.

— Сандуй наш — теперь главный мой помощник в доме. Иногда, конечно, и балуется, случается, и пожуришь его, а он обижается, — заметила Цэвэгмид.

— Разве можно обижаться на родителей? — нахмурился Максаржав.

В юрте было душно и тесно — пришли не только родственники, но и соседи. Максаржав встал и обратился к гостям:

— Давайте-ка, друзья, споем. Давно я не слышал чудесных песен нашего края.

Пир продолжался весь день. Лишь поздно вечером гости понемногу разошлись. Цэвэгмид рассказала мужу о детях, о том, как они жили без пего. Дети не отходили от отца, самый младший устроился у него на коленях да так и уснул. Цэвэгмид улыбалась, глядя на эту картину. Максаржав сидел в хойморе. На плечи его был небрежно накинут дэли. Присутствие хозяина словно наполнило жизнью это жилище. Того давно уже улегся спать в соседней, восточной юрте. Наконец угомонились и дети, Максаржав и Цэвэгмид тоже легли. Но долго еще в ночной темноте слышался их шепот.