Доктор гад - Евгения Дербоглав

Он бы сказал, что он её любит куда дольше, чем она его, но говорить он больше не мог, а Эдта Андеца сжимала в руке пятнистую гремучую змею.

На Серебряной Черте ему рассказывали о подобном – с солдатами случалось такое после первого боя.

Офицеры этого не переносили, но не считали это дезертирством, и поэтому не казнили обесчеловеченных, когда те приходили в себя, а прописывали им палок. Случаи категорически не выходили за пределы военной части гралейской диаспоры, поэтому не стали достоянием науки. Так он рассказал Равиле, когда вернулись его человеческие конечности. Та снова принялась строчить в блокноте, у Рофомма было подозрение, что она ведёт его дело.

Ему удалось вернуться в себя только спустя два дня, а до того он ползал по дому, пытаясь осознать, во что вляпался. Он безумный, бракованный, склонный к саморазрушению – поэтому он должен быть один. Но за что? Ведь ему так холодно, думал он, забираясь Эдте под блузу. Змеиное тело сохраняло все человеческие чувства, даже привычные зрение и слух, но отчего-то хотелось куда больше тепла, чем обычно. Она пускала его себе под одежду, а ещё под ночную сорочку, где он елозил по возлюбленной, сжимая кольцами её груди и щекоча чешуёй между бёдер.

– Из тебя плохая змея, – шептала она, когда он склонял треугольную морду над её лицом, – нормальная змея постоянно высовывает язык. А ещё не лежит на спине.

Он лежал на спине, жёлтым брюхом кверху, с папиросой в пасти, ожидая чьей-нибудь доброй руки со спичкой – как правило, Джер ему помогал. Джер говорил ему о красоте. Говорил, что напишет их вместе, когда Рофомм будет человеком.

Она тоже если не безумна, то не в порядке, осознавал он, ползая по её телу. Делает себе больно, чтобы очиститься, – сектантский метод. Остановить её нельзя – но проконтролировать можно. Если будет жить в Кампусе, сделает с собой что угодно. А под его присмотром такого не будет. Неприлично, говорит? Приличным это сделать очень легко, додумался он, засыпая подле неё.

Проснулся он в своём теле, при всех руках и ногах. Эдта, в сползшей ниже ключиц сорочке, сидела рядом и водила кончиком пальца по волосам у него на груди. Одеяло она стащила и разглядывала его наготу.

– Нравится? – он ухмыльнулся. Дамы всегда говорили, что он красив, ему было плевать. Но Эдта – другое дело.

Он приподнялся на локтях и сел рядом с ней. Он, должно быть, небритый, и зубы надо почистить, но Эдте было всё равно. Она обвила его руками, пока он целовал её, стягивая ночную сорочку с истерзанного ремнями и лезвием тела.

Эдте он не стал заливать, что она у него первая, ей нужно было от него другое. И ей он сказал, что любит её.

Писатель прислал Равиле несколько билетов на «Взаперти», приложив письмо благодарности, и она на время отстала от друга и его проклятия, теперь уже точно уверенная, что и контракты не за горами.

– Всё у вас будет хорошо, – говорил Джер. – И ты, гремучий друг, получишь свой контракт и сможешь позволить себе цирюльника, кота и жену.

Лоннел да Кенфери, нервный и подозрительный из-за паршивого отношения шеф-врача «Хвойника», первым делом спросил, что ему будет, если он зачем-то выкрадет лечебные дела, рискуя работой и даже сертификатом.

– Представлю тебя своей сестре, – ответил Рофомм. Тионна отбрила всех женихов и поскандалила с папенькой, и тот сказал валить в столицу и без мужа не возвращаться. – Троюродной. Незаконнорождённая дочь генерала Вергуса, Тионна Рицеса, – уточнил он, видя, что Лоннел уже готов спросить, как его, обычного, пусть и качественного молодого человека, пустят в семью с гербом, да и родной сестре Рофомма было на тот момент всего семь лет.

– Значит, – он жадно прищурил болотные, прямо как у мамаши-наперсницы, глаза, – я тебе – пациентовы дела, а ты мне – породистую даму? А если я ей не понравлюсь?

– Ну что за чушь, Лоннел, ты же Сын Высоты, – ухмыльнулся Рофомм. Кожник успокоился. Он был потрясающе тщеславен. Его даже не беспокоило, что Тионна может не понравиться ему. Рофомма это тоже не беспокоило – Тионна неведомым образом походила на омму да Кенфери.

С покладистым, хитрым Лоннелом шальная девка уживётся, а вот со свекровью – никогда.

Генерал дал ей с собой визомер – рамку со стеклом с отметками и насечками там, где должны находиться черты пропорционального лица. Визомер с собой в театр и на балы носила знать в Принципате и их конфедератские родственники, и Лоннел, когда на него наставили стекляшку, подтаял от восторга. Тионна, прихлёбывая вино, попросила родича замерить кожника «по-братски». Телесные параметры следовало выслать в Акк папеньке на одобрение.

– Ну если только по-братски, – Рофомм занёс пальцы над рулетками и штангенциркулем. – Раздевайся, приятель.

– Ты же незаконнорождённый? – девушка оценивающе изучала его сухой стройный торс. – Я тоже, но я – это другое.

– Конечно же, я незаконнорождённый, – лениво протянул кожник, стягивая с себя одежду. Он быстро осваивался и подбирал нужные ноты. – Моя мама зачала меня от стрелка на День Высоты. Говорит, подралась за него с тремя женщинами.

– Сын Высоты, – одобрительно кивнула Тионна. – А папаша мне всякую дрянь притаскивал. А этот ещё и доктор. Чего ты мне раньше не сказал, что у вас тут такие особи, Рофомм? Одна претензия – ты бедный. Бедным быть крайне не советую. Я не пробовала, но, говорят, ничего хорошего, особенно в Гоге. Познакомлю тебя с южными блудоделами, чтобы ты перестал быть бедным. В Гоге вся верхушка только и делает, что сношается, а потом бегает по кожникам. Будешь светским доктором, чтобы мне не пришлось работать.

Как только генерал, рассмотрев телесные параметры Сына Высоты, дал добро на брак, Лоннел одним днём уволился из «Хвойника» и уехал в Гог, ни с кем не попрощавшись. А в тот же вечер почтовая вигони, гружёная кучей папок, скреблась копытом по крыльцу Дома-с-манекеном.

Не все пациенты «Хвойника» болели чем-то постыдным. Но чиновник из Патентной Конторы и ещё тринадцать человек пытались вылечить там блудные болезни. После публикации «гнойного списка» в «Жёлтой ленточке» четырнадцать известных и уважаемых граждан – чиновников, шеф-артистов популярных театров, всемирщиков, писателей – потеряли посты и семьи, а восемь из них покончили с телесным, в том числе и сотрудник Патентной Конторы.

Рофомм и Равила снова обратились за патентом – их вёл уже другой чиновник. Им ответили, что принято первичное положительное решение, так как «душескоп» являет собой всемирно-прогрессивное изобретение и причин для отказа в патенте не обнаружено.

Когда им обоим прислали контракты, он наконец-то решился. Он теперь спал с Эдтой каждую ночь, ненароком проверяя, как заживают её порезы и бледнеют синяки – больше