ЭДЕМ-2160 - Григорий ПАНАСЕНКО

— Неужели ты старого товарища будешь вербовать как заштатного агентишку? – Шухарт явно веселился и Евгений понял, что рыба не сорвется с крючка, потому что генерал-майору тоже была нужна эта встреча.

— С начальством не поспоришь, – Данилов вздохнул. – Поговорим, Рем? Как друзья?

— Пожалуй, – негр заказал еще водки. Взгляд его стал живее, но опьянение совсем не чувствовалось. – только давай ты выслушаешь меня, а затем я тебя.

Евгений согласно кивнул.

— Я ведь искал встречи, я знал, что ко мне обязательно кого-нибудь подошлют. Только вот не думал, что тебя, – он приподнял бокал как для тоста и пригубил. – Что я могу в своей стране? Я ведь никто. Потолка я уже достиг. Звание это аванс в будущее. Мне и этого не положено по штату. А ведь я был не плохим специалистом, помнишь? – Шухарт доверительно наклонился к Евгению. – И что с того? Такие как я не нужны государству. Карьера штабного генерала в заштатной стране! – Шухарт обидно рассмеялся.

— Разве у вас нет евгенической программы? – удивленно поднял брови Евгений.

— Нас слишком мало, потому это нам ни к чему. И профессионалы моего профиля просто сидят без работы. Евгенистов в стране почти нет, на них просто не обращают внимания, – Шухарт опрокинул в себя остатки льда из стакана и с хрустом разжевал их. – Теперь у президента Престоса любимый лозунг – опередим Китай по населению.

Евгений еще раз проверил, идет ли запись. Уже из одного этого можно было выловить столько нового, что аналитикам хватило бы на неделю работы. Он снова посмотрел на поникшего головой негра.

— Каковы твои условия?

Рем Шухарт поднял уже мутноватый взгляд и надвинулся на Евгения, дыша перегаром:

— Я хочу свалить оттуда. Куда угодно, хоть в Антарктиду. Понимаешь? – тяжелая ладонь легла на плечо Данилова.

— Только надо будет поработать, Рем, – Евгений незаметно показал бармену, что стоит подавать такси. – И хорошо поработать. Мы даже сделаем тебе легенду, будешь двойным агентом. И кое-что подкинем, чтобы не возникало вопросов у тебя дома.

Евгений изучающе вгляделся в блестящие глаза напротив.

— Ты всегда меня понимал, друг, – сказал проникновенно Шухарт. Он был очень доволен: операция, разработанная и осуществленная им лично, прошла успешно.

Глава 11

Старый вагон трясло на стыках так, что зубы выбивали дробь, а на каждом повороте стальные ребра стонали, как будто были готовы порваться. В тусклом свете оранжевой от неполного накала лампочки в дальнем углу вагона Пьер Верт с трудом мог разглядеть одинаковые пятна лиц с провалами глаз и ртов. Кто-то постоянно надрывно кашлял: он судя по всему был болен туберкулезом. Соседа слева от Пьера укачивало и поначалу француз попытался было облегчить его страдания, научив правильно дышать. Однако его грубо послали к черту и он замолчал.

Охранники-конвоиры заходили раза три за все время, пока их везли из распределителя, расположенного где-то в подземельях Швейцарских Альп, к карантинной зоне на границе с Итальянской пустыней. Здесь им предстоял пеший марш к восьмому карьеру. Пожизненная каторга. Ему дали восемь лет, но как врач, имевший допуск к секретным документам, Верт знал – на итальянских копях дольше двух лет не живут, а те, что возвращаются домой, умирают быстро.

И все же он не жалел о своем решении. Он знал, что спасти Ярослава Селецкого могло только чудо. Он волшебником не был и не смог помочь даже себе. Дочь как-то между заседаниями суда спросила его, зачем же он все-таки сделал это. Он тогда ответил, что хотел помочь ребенку и его отцу, что он устал быть судьей. Так он сказал тогда. А сейчас он ответил бы по-другому: он хотел остаться человеком. Решать судьбу других слишком тяжело. Его отец хотел, чтобы Пьер стал евгенистом: он был гордостью Бенуа Верта, да и мать тоже частенько говорила, что Пьер сделал правильный выбор.

Вот только сам Верт так не считал. Единственным, кто понимал его, был дед. Старик-священник научил его двум вещам: всегда доводить начатое до конца и быть самим собой. Если первое удавалось всегда, то со вторым не все было гладко. И все же Пьер сделал и то и другое, дед может гордиться им.

— Папаша, закурить не будет, – сидевший через проход наклонился к Верту и тот разглядел молодое лицо, принадлежащее явно итальянцу. Об этом же говорил и акцент соседа.

— Я не курю, извините, – Пьер развел руками, отчего цепь на кандалах слабо звякнула.

Итальянец усмехнулся.

— Чего извиняешься, папаша? Здесь тебе не пансионат, – хищная усмешка исказила серое лицо и в полутьме блеснули белые зубы.

Верт отвернулся и стал смотреть прямо перед собой. Итальянец некоторое время молчал, а потом, наклонившись почти вплотную к Пьеру, сказал:

— Ты держись меня, папаша. Авось что и выгорит, – и еще раз блеснул зубами в темноте.

Позже, на марше, когда их гнали по разбитому шоссе через холмы, заросшие спутанным шиповником и в рост человека крапивой, итальянец, оказавшийся опять рядом, представился, сказав, что его зовут Луиджи.

Из вежливости Пьер тоже назвал себя. Хотя возможно не только поэтому, но и еще потому, что хоть кому-то он казался нужным в этой безликой толпе каторжан.

Дорога пошла под уклон и за очередным поворотом их взгляду открылись рваные раны разработок в узкой долине пересохшей реки. Под утесами лепились неприметные издали бараки.

Им досталось не такое уж и плохое место, как объявил Луиджи, особенно когда выяснилось, что Верт – врач. А за все хорошее полагалось платить, то есть Пьер теперь был ответственным за здоровье обитателей своего нового жилища. Попутно выяснилось, что лекарств почти нет, а у тех, что есть, давно истек срок годности.

Вечером, лежа на нарах, Пьер стал вспоминать ту жизнь, которая была для него безвозвратно потеряна. За чередой ярких и теперь чужих картин выплыл разговор с Селецким.

—...Прошу прощения, если помешал вам, – статный мужчина в строгом костюме-тройке протянул руку навстречу Верту. – Меня зовут, Виктор Селецкий. Вы наверное слышали мою фамилию.

Из вежливости Пьер кивнул, хотя едва ли представлял с кем говорит. Его оторвали от работы и теперь он рассеяно блуждал взглядом по интерьеру кабинета.

— Мне можно с вами поговорить? – человек в костюме опять попытался привлечь внимание врача-евгениста.

— Вы и так уже разговариваете со мной, – Верт никак не мог понять, что нужно посетителю.

— Нет, я хотел бы поговорить конфиденциально. Поверьте, это очень важно.

Верт жестом пригласил Селецкого следовать за собой. В приемной было пусто, секретарь куда-то ушел, оставив работающим терминал. Они сели в кресла. Селецкий вынул сигарету и начал разминать ее в пальцах.