Песнь серафимов - Энн Райс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Клянусь, что никогда в жизни не причинял вреда ни одному человеческому существу и ни за что не причинил бы вред Лии, дочери. Клянусь, что никогда не делал ей ничего плохого, что заботился о ней с любовью, как самый нежный отчим, и что она… покинула нас.
Он взглянул на шерифа.
Шериф понял, что девочка мертва.
Но он лишь помолчал немного, затем кивнул.
— Пойдем, Флурия, — сказал шериф. Он посмотрел на Меира. — Я прослежу, чтобы ее устроили со всеми удобствами, в безопасности. Я прикажу солдатам сообщить новость всему городу. Я сам поговорю с доминиканцами. И ты тоже можешь! — взглянул он на меня. Затем продолжил, обращаясь к Меиру: — Собери деньги как можно скорее. Спиши столько долгов, сколько сможешь. Это обойдется общине в круглую сумму, но иначе нельзя.
Флурия со служанками пошла вниз по лестнице, и шериф последовал за ними. Я услышал, как внизу кто-то запер входную дверь на засов.
Хозяин недоверчиво смотрел на меня.
— Почему ты хочешь мне помочь? — произнес он.
Меир выглядел до предела подавленным и опустошенным.
— Потому что ты молился о помощи, — ответил я. — И если я смогу стать ответом на твои молитвы, я стану им.
— Ты смеешься надо мной, брат? — спросил он.
— Нисколько, — отозвался я. — Но что касается девочки, Лии… Она мертва?
Он молча смотрел на меня один долгий миг. Затем сел за письменный стол.
Я сел на темный стул с высокой спинкой, стоявший напротив. Мы глядели друг другу в глаза.
— Я не знаю, откуда ты пришел, — начал он едва слышно. — Не знаю, почему я тебе верю. Ты понимаешь не хуже меня, что твои братья-доминиканцы нарочно устроили эту травлю. Поход за святым, вот в чем их цель. Как будто маленький святой Уильям не останется в Норвиче навечно.
— Я знаю историю маленького святого Уильяма, — сказал я. — Много раз ее слышал. Ребенок, распятый иудеями в Песах. Сплошная ложь. А гробница привлекает в Норвич паломников.
— Только не говори таких слов за стенами нашего дома, — предупредил Меир. — Тебя разорвут на куски.
— Я пришел не для того, чтобы спорить с ними на эту тему. Я пришел, чтобы помочь разрешить твою проблему. Расскажи, что случилось и почему вы не сбежали.
— Бежать? — переспросил он. — Если бы мы сбежали, нас обвинили бы в преступлении и отправили бы за нами погоню. Безумие затронуло бы не только Норвич, но и любого еврея, приютившего нас. Поверь мне, в этой стране бунт в Оксфорде способен породить бунт в Лондоне.
— Да, ты прав. Но что именно произошло?
Его глаза наполнились слезами.
— Она умерла, — прошептал он. — От заворота кишок. Под конец боль прекратилась, как часто бывает. Она была спокойна. Только стала очень холодная, потому что мы обкладывали ее компрессами. Когда к ней пришли ее приятельницы, леди Маргарет и Нелл, казалось, что лихорадка прошла. Рано утром она умерла на руках Флурии, и Флурия… Но я не могу рассказать тебе всего.
— Она похоронена под старым дубом?
— Конечно же нет, — ответил он, усмехнувшись. — Те пьянчуги не видели, как мы выносили ее. Никто нас не видел. Я нес ее, прижимая к груди обеими руками, нежно, как невесту. И мы не один час шли по лесу, пока не вышли на берег реки с мягкой почвой. Вот там, в неглубокой могиле, мы предали ее тело земле, завернув в простыню, а потом вместе молились, закладывая могилу камнями. Это все, что мы смогли для нее сделать.
— В Париже есть кто-нибудь, кто сможет написать письмо, которому здесь поверят? — спросил я.
Меир поднял голову, словно очнулся от сна. Он изумился тому, что я готов потворствовать обману.
— Наверняка там есть еврейская община…
— О, конечно, — сказал он. — Мы недавно переехали сюда. Этот дом достался мне в наследство от дяди, а вместе с домом и ссуды горожанам… Да, в Париже имеется еврейская община. А еще там живет один монах-доминиканец, который, возможно, согласится нам помочь. Не потому, что ему хватит бесстыдства написать письмо, подтверждающее, что мертвая девушка жива. Просто он нам друг и останется нашим другом даже в этом деле. Он поверит нам, он станет за нас просить.
— Возможно, именно это нам и нужно. Он ученый?
— Великолепно образованный человек, учился у лучших учителей. Доктор права и теолог. Он питает к нам огромную благодарность за одну весьма необычную услугу. — Меир вдруг остановился. — А может быть, я ошибаюсь? Вдруг он выступит против нас? Всевышний знает, что у него для этого есть причина.
— Объясни мне, в чем дело.
— Нет, я не могу.
— И как же ты поймешь, будет он вам помогать или наоборот?
— Флурия должна знать. Флурия точно знает, что делать, и только Флурия может все спланировать. Если Флурия скажет, что мне надо написать этому человеку…
Он снова замолчал. Он никак не мог принять решение. Да, он ничего не решал сам.
— Нет, я не могу ему написать. Я сошел с ума, если думаю об этом. Вдруг он приедет и обвинит нас?
— Что он за человек? — спросил я. — И какое отношение он имеет к тебе и Флурии?
— О, на этот вопрос я тоже не могу ответить, — сказал Меир.
— А если я отправлюсь к нему, поговорю с ним сам? Сколько времени займет дорога до Парижа? Ты сумеешь списать достаточно долгов и собрать достаточно золота, если я дам слово горожанам, что скоро вернусь с большей суммой? Расскажи мне об этом человеке. Почему ты думаешь, что он может помочь?
Меир до крови закусил губу и откинулся на спинку стула.
— Но без Флурии, — бормотал он, — я не должен делать этого, даже если он может спасти нас. Если кто-нибудь может спасти нас.
— Ты говоришь о родне девочки по отцовской линии? — спросил я. — Это ее дед? Ты надеешься получить золото от него? Я слышал, что ты назвал себя ее отчимом.
Он отмахнулся от вопроса.
— У меня полно друзей. Деньги — это не проблема. Деньги я найти сумею. Если надо, получу их из Лондона. О Париже речь зашла для того, чтобы дать нам больше времени. Поскольку мы утверждаем, что Лия отправилась туда, письмо из Парижа подтвердит наши слова. Нашу ложь. Ложь! — Меир опустил голову. — Но этот человек… — Он снова замолк.
— Меир, этот доктор права очень помог бы нам. Доверься мне. Если влиятельный доминиканец согласится приехать, он мог бы приструнить здешнюю немногочисленную братию и остановить безумную охоту за новой святой. Ведь именно эта цель поддерживает огонь, а человек образованный и разумный сразу все поймет. Норвич — это не Париж.
На лице Меира застыла невыразимая печаль. Он не мог говорить. Он был раздавлен.
— Я всегда был ученым, — произнес он, вздыхая. — У меня нет житейской сообразительности. Тысячу марок я достану, а что касается этого человека… Понятия не имею, на что он способен. О, если бы Флурию не увели.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});