Нил Сорский и традиции русского монашества - Елена Романенко

Затем вновь читали три кафизмы, канон Иисусу Христу или тот, который повелит настоятель. И опять три кафизмы, стихиры празднику, в канун которого собралась братия. Если это была воскресная служба, то читался канон Святой Троице. После канона пели молитву «Достойно есть», служили литию (общее моление, совершаемое в притворе храма), далее следовали молитвы: «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко», «Богородице Дево, радуйся» (три раза), «Буди имя Господне» (три раза) и опять следовало чтение божественных писаний. Потом звонили к заутрени, читали «Трисвятое», тропарь «Спаси Господи люди твоя», шестопсалмие, тропарь Воскресению или предстоящему празднику и 17–ю кафизму (таким образом, на скитском всенощном вычитывали 10 кафизм). После тропарей «Ангельский собор» совершался выход с Евангелием. Затем следовало чтение канона, на седьмой песни канона читали Пролог, в это время можно было сидеть. Затем следовала «Песнь Богородицы»: «Величит душа моя Господа» (ее не пели, а говорили на скитской службе), канон, «Великое славословие» (по правилу скитской службы, все молитвы, тропари, кондаки читались, пели только «Достойно есть» и «Великое славословие»), молитвы и отпуст, затем молитвы первого часа дня и отпуст. В седьмом часу утра, когда «приспеет нощь к дневным зорям», в скиту заканчивалась утреня.

Благословившись у настоятеля, иноки расходились по кельям. Затем вновь собирались на молебен, если он полагался в этот день. После молебна служилась обедня, в конце службы все просили прощения друг у друга и вновь уходили в свои кельи, пребывая в них «не исходяще.., кроме благословенных вин, дондеже паки сход будет».

«Устав скитского жития» стал известен на Руси в 80–х годах XIV в., свое практическое применение он получил при устройстве Нило–Сорского скита (1485). Однако еще до преподобного Нила Сорского на Руси уже был опыт использования этого устава — в псковском Елеазаровском монастыре. Это доказывает один из эпизодов жития основателя этого монастыря. Житие рассказывает, как однажды в Елеазаров монастырь пришел некий священник из Великого Новгорода. Он считал себя духовным подвижником и в глубине души даже гордился этим. Священник много слышал о подвигах монахов Елеазарова монастыря и решил сравнить их со своими. Весь день он трудился вместе с братией, а как село солнце, пошел на службу. Уже было глубоко за полночь, когда прочитали почти половину Псалтири, каноны и закончилось «чтение» (видимо, чтение Божественных писаний) и половина «прочего пения» (т. е. других молитв).

Такая служба вызвала удивление у священника. Не понимая ее состава и утомившись от дневных трудов, он стал впадать в малодушие. Подойдя к одному из клириков, священник спросил его: «Се уже вятши есть паче полунощи, а что есть бываемое се лико пѣние, ово псалтырь, ово же каноны, ово проудолжение чтениа, и есть ли сему престатие и конецъ спроста будет ми»[481]. Из перечисленного состава службы видно, что священник достоял только до конца вечерни. Клирик ответил: «Се час дни уврьжетьс егда (то есть в седьмом часу утра. — Е. Р.), и тогда в конець съвершается пѣниа». Все это подтверждает, что в монастыре на Толве богослужение совершалось по скитскому уставу, о чем прямо сказано в житии. Таким образом, у преподобного Нила был русский предшественник в организации монастыря скитского типа.

В историографии существует утверждение, что Нил Сорский «хулил русских чудотворцев» и противопоставлял себя русской традиции подвижничества. На скитской службе почти все читалось, некоторые песнопения из обычной службы опускались. Некоторые исследователи (А. С. Архангельский, из современных — Д. Феннел, Ф. Лилиенфельд) высказывали мнение, что Нил Сорский отрицал эстетическую сторону литургии — торжественное пение, что отличало его скит от русских монастырей[482]. Исследователи при этом не учитывали, что такова общая особенность богослужения всех скитов. Эта особенность специально оговорена в «Уставе скитскаго жития»: «…точию чтением и бдением трезвимся» (РНБ. Соф. № 1519. Л. 22 об.).

Внимательное изучение богослужебного устава Нило–Сорского скита позволяет, на наш взгляд, увидеть необоснованность и других историографических утверждений, касающихся мировоззрения преподобного Нила Сорского. Напротив, мы видим, что дни памяти русских святых в Ниловом скиту отмечались праздничными службами[483].

Сохранился «ветхий соборничек» (РНБ. Соф. № 1469) Нило–Сорского скита, в котором находятся избранные жития и «Слова» святых отцов, обычно читавшиеся на службах. Здесь — «жития и подвиги» преподобных Димитрия Прилуцкого, Варлаама Хутынского, Сергия Радонежского, Кирилла Белозерского, преподобной Марии Египетской, святителя Николая Чудотворца, повесть о Владимирской иконе пресвятой Богородицы, «Слова» преподобного Андрея Критского и святого Иоанна Богослова на праздники Рождества и Успения Пресвятой Богородицы и др. По содержанию «Соборничка» видно, что в основном в его состав входят тексты из житий северных русских святых: Варлаама Хутынского — наиболее чтимого в Новгородской земле, Кирилла Белозерского и Димитрия Прилуцкого — святых основателей самых крупных монастырей Вологодской земли.

В дни памяти этих святых в Ниловом скиту служилось всенощное скитское бдение. «Соборничек» датируется первой половиной XVI в., это дает возможность предположить, что особое отношение ко дням памяти этих святых установлено самим преподобным Нилом Сорским. Вряд ли за столь короткое время после смерти преподобного мог измениться порядок служб Нило–Сорской пустыни.

В «Скитском патерике» неоднократно приводятся высказывания святых отцов, объясняющие, почему недопустимо на скитских службах торжественное пение. Так, в Патерике есть рассказ, как подвижник скита Павма послал своего ученика в Александрию продать рукоделие. Ученик вынужден был ночевать на церковной паперти, «и видев уряд весь соборныя церкве», вернулся смущенным. «Глагола братъ старцу: въистину, авва, леностию прелщаемь днии своя въ пустыни сеи, ниже каноны, ниже тропаря поемъ. Видехъ чины церковныа, како поютъ и въ мнозе скръби есмь, почто убо и мы не поемь каноны и тропаря» (РНБ. Кир. — Бел. № 20/1259. Л. 108 об.). На это старец ответил ученику: «…горе намъ, чадо, понеже постигошя дние, въ них же оставять иноци крепкую пищу, реченую Святымъ Духомъ, и послѣдствують песнемъ и гласовомъ. Кое умиление, кыа слезы раждаются от тропарей, кое умиление приходить иноку, егда въ церкви или в келии стоить и възвышають гласы свои, якоже волове? Аще убо пред Богомъ стоимъ, многымь умилениемь длъжни есмы стояти, а не глумящеся. Ибо не изыдошя иноци въ пустыню сию прѣдстояти Богу глумлящес и пѣти песни, и исчитающе възношениа гласом, и трясти, и рукы и ногы предлагати. Но сице длъжни есмы съ страхом многымъ и трепетом, слезами же и въздыханми, благоговениемь, умилениемь и смереннемь гласом молитвы Богу приносити» (РНБ. Кир. — Бел. № 20/1259. Л. 109). Интересно, что именно такую службу патерик называет «твердой пищей» для монахов. Неудивительно, что она оказалась «не по зубам» для новгородского священника, посетившего монастырь Евфросина Псковского.

Первое время, пока в скиту не было церкви, инокам полагалось ходить в храм близлежащего монастыря или собираться в соборной скитской келье. Тогда монахи должны были «проводить нощь псалтырем и прочими, елико возможно будет вместити». Если по каким–то обстоятельствам один инок оставался вне церкви и «не умел книг прочитати», тогда он должен был «трезвиться всю ночь», читая Иисусову молитву и занимаясь рукоделием в своей келье (ГИМ. Епарх. № 349/509. Л. 5 об.).

Скитские иноки могли, как пустынники и отшельники, причащать себя сами Святыми Дарами, которыми запасались, будучи на службе в монастыре. Преподобный Нил Сорский выписал это правило святого Василия Великого в свой сборник и, видимо, руководствовался им в то время, когда в скиту еще не было храма и регулярных служб (Там же. Л. 15 об.).

Все время, кроме общих служб, скитники находились каждый в своей келье. В Скитском уставе сказано, что монахам скита «не прилична сут таковым съборнаа пениа, рекше часовы и каноны, и трепари, седалны, прокимны и прочаа, иже въ церкви предана сут. Но токмо труды, иже по Бозе, и трезвение ума, темъ же и каждо ихъ в келиах своих имеаху трезвение и попечение о себе же и своем правиле» (РНБ. Кир. — Бел. № 25/1102. Л. 208).

Каждому полагалось иметь в своей келье иконостас: «аще ли невозможно есть кому святых икон стяжание, а он поне, крест. И тако при нем пети установлении канон в келии своей и кадити иконостас по обычаю во время пения соборных» (РНБ. Кир. — Бел. № 25/1102. Л. 221 об.).

Келейное правило иноков скита было большим. Но мера для каждого монаха могла устанавливаться отдельно — каждому «противу силы своея», а «немощьным несть Устава». «Да аще кто от сих не может съвершати вес преданый уставъ, а онъ половину сего. Аще ли ни сей и онъ третию часть или четверътую.., кождо противу своей крепости». «И о реченных, колико могут вмѣстити, да вместят» (РНБ. Кир. — Бел. № 25/1102. Л. 215).