Остроумие мира - Владислав Артемов

– На чьем носу? – пошутил Багратион. – Если на твоем, так недалеко, а на моем, так еще отобедать успеем!

Глава 3

Не понимает человек шутки – пиши пропало!

Один из придворных чинов подал императору Николаю I жалобу на офицера, который выкрал у него дочь и без разрешения родителей обвенчался с ней. Николай на жалобе написал: «Офицера разжаловать, брак аннулировать, дочь вернуть отцу, считать девицей».

В 1844 году вышла в Париже пьеса «Император Павел», которую хотели дать на сцене. Содержание этой пьесы было направлено против русского самодержавия. Узнав об этом, Николай I кратко написал королю французов, что если не конфискуют этой пьесы и не запретят ее представление на сцене, то он пришлет миллион зрителей, которые ее освищут.

Ни один театр не отважился поставить пьесу.

Однажды на гауптвахту посадили двух офицеров. Одного из них начальник караула, по приятельству, отпустил погулять, а другой, озлобленный этим, написал донос. Провинившихся офицеров отдали под суд. Николай I после доклада ему этого дела приказал гвардейцев перевести в армию, а доносчику выдать денежную награду, но внести в его формулярный список, за что именно им эта награда получена.

Однажды на маневрах император Николай I что-то скомандовал, но его команда не была исполнена как следует, и в строю произошла видимая путаница. Государь тотчас подозвал командовавшего той частью, где произошел беспорядок, и потребовал объяснений. Оказалось, что генерал не расслышал слов команды.

– Мой голос слышит вся Европа, а мои собственные генералы его не слышат! Стыдно, генерал! – сказал Николай Павлович.

Однажды какой-то крестьянин или мастеровой, Иванов или Петров, напился до потери разума в одном из питерских кабаков и начал нестерпимо сквернословить, так что даже целовальнику стало невмочь его слушать.

– Постыдись ты, – уговаривал он пьяного, – ведь тут царский портрет!

– Что мне царский портрет, плюю я на него! – орал Иванов, очевидно не сознавая, что мелет его язык. Его, конечно, немедленно препроводили в «теплое» место. Дело приняло скверный оборот – оскорбление величества, и о нем сочли необходимым доложить императору Николаю Павловичу. Но тот только рассмеялся и сказал:

– Объявите Иванову, что я тоже на него плюю, и отпустите его.

– Ну что, доволен ты Анною? – спрашивал император Николай I одного из своих офицеров, которому только что дал орден.

– Сам я доволен, ваше величество, – ответил офицер, – да Анна очень скучает по Владимиру.

– Это ничего, – сказал император, – пусть поскучает подольше, больше будет радости при свидании.

Однажды государю Николаю Павловичу попался едущий на извозчике пьяный драгун. Сначала пьяный сильно смутился, но потом оправился и, вынув из ножен саблю, салютовал императору.

– Что это ты делаешь, драгун? – спросил император укоризненно.

– Пьяного драгуна на гауптвахту везу, ваше величество! – доложил драгун.

Находчивость драгуна понравилась Николаю, он выдал ему пять рублей и велел ехать домой.

В Петергофе в николаевское время проживал старик по прозвищу Нептун. Это был отставной корабельный смотритель и настоящая фамилия его была Иванов. Но кто-то назвал его однажды Нептуном, так за ним кличка эта и осталась.

Однажды Николай I проезжал по Петергофу и увидел, что корова забралась в цветочные клумбы на государевой даче и щиплет там траву. Беспорядок! О чем думает Нептун?

– Нептун!

Нептун вырос как из-под земли и вытянулся во фронт.

– Нептун! Твои коровы в моем огороде ходят, – заметил строго государь. – Смотри, под арест посажу!

– Не я виноват, – угрюмо ответил Нептун.

– Кто же?

– Жена.

– Ну, ее посажу!

– Давно пора, ваше величество!

Русский хирург Христиан Яковлевич Гюббенет, прославившийся во время Крымской войны 1853–1856 годов, имел брата – киевского полицмейстера, с которым у него были весьма натянутые отношения. Когда император Александр II вскоре после коронации приехал в Киев, ему в числе других профессоров университета представили и Гюббенета.

– А, так это ты брат здешнего полицмейстера? – рассеянно спросил император.

– Нет, ваше величество, – отрезал Гюббенет. – Это не я – его брат, а он – мой.

Суровый кавказский герой А. П. Ермолов иногда отпускал очень острые словечки. Так, когда он был еще командиром какой-то артиллерийской части, случилось, что он попал на смотр к знаменитому А. А. Аракчееву, и тот, найдя лошадей в плохом теле, грубо заметил Ермолову, что от этого, т. е. от состояния, в каком находятся вверенные ему кони, зависит вся его репутация.

– Знаю я, – мрачно ответил Ермолов, – что репутация человека часто зависит от скотов.

Художники Ж. Жакотте, Регаме по оригиналу И. И. Шарлеманя. Невский проспект. Фрагмент.

Встретив во дворце известнейшего остряка николаевских времен князя А. С. Меншикова, Ермолов остановился и разговорился с ним. Меншиков, взглянув в зеркало, заметил, что у него появилась борода, которой он два дня не брил.

– Чего же ты, – сказал ему Ермолов, – высунь язык, да и побрейся!

Христофор Иванович Бенкендорф (отец известного шефа жандармов, графа А. X. Бенкендорфа) был очень рассеян. Проезжая через какой-то город, зашел он на почту проведать, нет ли писем на его имя.

– Позвольте узнать фамилию вашего превосходительства? – спрашивает его почтмейстер.

– Моя фамилия? Моя фамилия? – повторяет он несколько раз и никак не может ее вспомнить. Наконец говорит, что придет после, и уходит. На улице встречается он со знакомым.

– Здравствуй, Бенкендорф!

– Как ты сказал? Да, да, Бенкендорф! – и тут же побежал на почту.

В какой-то торжественный день Остерман давал большой обед всем иностранным послам, находившимся в Петербурге. Во время обеда графу доложили, что его желает видеть преображенский солдат, присланный из дворца с письмом от императрицы. Граф тотчас велел пригласить посланного в столовую, вышел к нему навстречу, усадил, налил вина и вежливо попросил подождать несколько минут, пока он прочтет письмо и напишет ответ. Возвратившись из кабинета, Остерман снова осыпал посланца любезностями, заставил его выпить еще стакан и проводил до дверей. Иностранные послы были крайне удивлены такой чересчур натянутой вежливостью и даже несколько оскорбились. Остерман, заметив это, сказал им:

– Вас изумляет, господа, мое слишком предупредительное обращение с простым солдатом? Но ведь счастье так изменчиво и капризно в нашей стране. Кто знает, может быть, через несколько дней этот самый солдат сделается вдруг всесильным человеком.

Граф Ф. А. Остерман, человек замечательного ума и образования, отличался необыкновенной рассеянностью, особенно под старость.

Садясь иногда в кресло и принимая его за карету, Остерман приказывал везти себя в Сенат; за обедом плевал в тарелку своего соседа или чесал у него ногу, принимая ее за свою собственную; подбирал к себе края белого платья сидевших возле него дам, воображая, что поднимает свою салфетку; забывая надеть шляпу, гулял по городу с непокрытой головой или приезжал в гости в расстегнутом платье, приводя в стыд прекрасный пол. Часто вместо духов протирался чернилами и в таком виде являлся в приемный зал к ожидавшим его просителям; выходил на улице из кареты и более часу неподвижно стоял около какого-нибудь дома, уверяя лакея, «что не кончил еще своего занятия», между тем как из желоба капали дождевые капли; вступал с кем-либо в любопытный ученый разговор и, не окончив его, мгновенно засыпал; представлял императрице вместо рапортов счета, поданные ему сапожником или портным, и т. п.

Раз правитель канцелярии поднес ему для подписи какую-то бумагу. Остерман взял перо, задумался, начал тереть себе лоб, не выводя ни одной черты, наконец вскочил со стула и в нетерпении закричал правителю канцелярии:

– Однако ж, черт возьми, скажи мне, пожалуйста, кто я такой и как меня зовут!

Генерал Сидоренко получил орден Белого орла. Государь, увидав его во дворце, заметил, что этого ордена на нем не было, и, думая, что ему, быть может, еще неизвестно о монаршей милости, так как пожалование только что состоялось, спросил его:

– Ты получил Белого орла, которого я дал тебе?

– Получал, ваше величество, – ответил Сидоренко со своим неискоренимым хохлацким выговором. – Да чем я того орла кормить буду?

Государь рассмеялся и назначил ему аренду.

Самой комической выходкой И. А. Крылова можно считать сделанную им поправку в контракте на наем квартиры. Домовладелец в контракт вставил пункт, где было сказано, что в случае, если по неосторожности Крылова дом сгорит, то Крылов обязан уплатить владельцу шестьдесят тысяч рублей. Крылов, прочитывая контракт, взял перо и приставил к цифре два ноля, так что вышло 6 миллионов. Домовладелец попрекнул его, зачем он зря марает контракт, но Крылов спокойно сказал ему, что он вовсе не думал забавляться. «Вам так будет лучше; приятнее же знать, что получишь шесть миллионов, чем шестьдесят тысяч. А для меня не все ли равно, что шестьдесят тысяч, что шесть миллионов, ведь я все равно не могу уплатить».