Секретные бункеры Кёнигсберга - Андрей Пржездомский

Вацлав Флерковский и его земляк Станислав, трудившийся рядом, испуганно переглянулись, когда в глубине торцевой траншеи, примыкавшей к каменному фундаменту стены замка, вдруг увидели отверстие, достаточное для того, чтобы в него мог свободно пройти человек. Оттуда, из подземного мрака веяло сыростью и холодом, и им обоим захотелось побыстрее выбраться из этого ужасного места, напоминающего могильный склеп. Еще более неуютно они почувствовали себя, когда в темноте пролома раздался какой-то скрежет, а затем послышались голоса людей. Не сразу стало ясно, что там тоже шла изнурительная работа — появились отблески света карманных фонариков, заплясали тени людей, что-то усердно передвигающих в глубине этой преисподней.

Под утро, когда поляки уже не держались на ногах от усталости, работа подошла к концу. На дно траншеи были уложены ровные квадраты деревянных щитов, земляные стенки выровнены и укреплены досками наподобие того, как укрепляются крутости окопов в слабом грунте. Продрогших до костей и качающихся от непосильного труда польских рабочих привели в одно из помещений замка. Станислав в сопровождении охранника принес с кухни, оборудованной в полуразрушенной угловой башне, котелок кипятка, который они, обжигаясь, пустили по кругу. Спать пришлось на холодном каменном полу, подстелив ворох грязной соломы, сваленной у входа, и какое-то дурно пахнущее тряпье. Собственно, на сон им было отведено не более четырех часов, и очень скоро охранник, покрикивая, уже расталкивал спящих людей.

До полудня поляки опять трудились в траншее, теперь уже делая на глубине прочные перекрытия из толстых деревянных брусьев и широких досок с неочищенными от коры краями. Было видно, что кое-где на дне траншеи стояли металлические емкости и большие деревянные ящики. Все это было наглухо закрыто и засыпано землей. Брусчатка в этом месте перекладывалась, видимо, не раз и уже давно потеряла свой фигурный веерный рисунок. Поэтому поляки довольно быстро восстановили поверхность мостовой, а также нарушенный участок тротуара вдоль стены замка. Пришедший проверить работу высокий немец в синем плаще, казалось, был доволен. Они отнесли шанцевый инструмент во двор замка, снова отведали кипятку с кухни фольксштурма и двинулись в обратный путь. Однако странным показалось, что вместо двух пожилых охранников их сопровождали теперь автоматчик-эсэсовец и совсем молодой парень в теплой куртке армейского образца, прихрамывающий на одну ногу. Все время, пока они шли, он держал автомат в руках. С его землистого цвета лица не сходила какая-то дьявольская улыбка, отчего у Флерковского во всем теле началась внутренняя дрожь.

Где-то в районе разбитых сооружений товарной станции, подъездные пути которой были забиты сгоревшими вагонами, смятыми, деформированными цистернами, их застал авианалет. Самолеты шли низко, и рев их моторов стелился над самой землей, заглушая выстрелы зенитных орудий. Вдалеке завыли сирены воздушной тревоги. Было видно, что охранники забеспокоились, стали подгонять поляков, все больше углубляясь в дебри разрушенных путей, пакгаузов и завалов металлолома. Стали попадаться бегущие навстречу люди — с той стороны, откуда поднимались клубы густого черного дыма. Еще немного, и вся группа оказалась в водовороте обезумевшей от страха толпы, которая буквально смяла со своего пути и охранников и рабочих из лагеря «Шихау», закружила их в необузданной стихии. Воспользовавшись паникой, Вацлав Флерковский, не имеющий никаких сомнений относительно своей дальнейшей участи, отдался во власть людского потока и очень скоро увидел, что поблизости уже нет ни охранников, ни товарищей по несчастью. Отсиживаясь в подвалах разрушенных зданий, не раз теряя сознание от голода и изнывая от жажды, он все-таки дождался освобождения. В начале апреля в Кёнигсберге начались бои, а когда взрывы и выстрелы передвинулись ближе к центру города, Флерковский вылез из своего очередного убежища, горячо благодаря советских солдат за спасение.

Как впоследствии выяснилось, в тот день, когда они попали в охваченную паникой толпу, спасся не только Вацлав Флерковский. Спустя несколько месяцев он встретил в своей деревне Станислава Гуру, вместе с которым копал таинственную траншею у стен Королевского замка в Кёнигсберге, и они крепко обнялись, снова радуясь своему чудесному избавлению.

Когда спустя много лет Вацлаву Флерковскому попалась на глаза заметка в газете «Глас Ольштынский», в которой граждан Польши призывали помочь в поиске похищенных гитлеровцами в годы войны культурных ценностей и сообщить об известных им случаях укрытия немцами каких-либо предметов на территории бывшего Кёнигсберга, он обратился в местный совет. Так по цепочке различных инстанций информация достигла Калининградской экспедиции и послужила основанием для проведения целой серии поисковых мероприятий.

Вникнув в содержание воспоминаний Флерковского и Гуры, Вы не можете не обратить внимания на тот факт, что в них опять фигурирует северное крыло замка, но теперь в несколько ином аспекте — как исходная точка для подземного сооружения, в котором были спрятаны предметы неизвестного назначения. Причем сделано это было очень своеобразно: через пробитое отверстие в подвальном помещении, на глубине, достигающей по меньшей мере трех-четырех метров (помните, рабочие не могли выбрасывать лопатами землю на поверхность, в связи с чем была сооружена специальная площадка, служившая промежуточным звеном для выемки грунта!).

Если принять воспоминания Вацлава Флерковского и Станислава Гуры за основу, то необходимо прежде всего определить, из какой же части северного крыла Королевского замка мог сооружаться такой подземный ход. Как я уже рассказывал, глубокие подвальные помещения в этом крыле размещались только в двух местах: под некоторыми залами «Блютгерихта» восточнее башни фогта Лиделау, и в той части, примыкающей к западному крылу, где под складскими помещениями винного погребка были оборудованы столярные и слесарные мастерские. Судя по описаниям Флерковского, отверстие в фундаменте могло быть проделано с внешней стороны подвалов нижнего яруса под упоминавшимися уже залами «Малый ремтер» и «Конвент». Таким образом, воспоминания поляков приводят в ту же точку Королевского замка, что и свидетельства Пауля Зонненшайна. Думается, это далеко не случайно, хотя и расходится с данными, сообщенными Магдой Путтерс, согласно которым место захоронения ценностей в нашей интерпретации находилось метрах в пятнадцати от «Малого ремтера» — под капеллой Святой Анны.

Я поведал читателям пока только о трех свидетельствах, указывающих на то, что в северном крыле Королевского замка, а точнее — в месте расположения винного погребка «Блютгерихт» — в 1944 и 1945 годах были проведены тайные работы по укрытию экспонатов и других ценностей, ранее находившихся в музейных и складских помещениях бывшей королевской резиденции. В двух случаях (Зонненшайн и Путтерс) речь однозначно шла о Янтарной комнате или ее отдельных элементах, в воспоминаниях же Флерковского и Гуры фигурировали только какие-то большие ящики, укрывавшиеся с чрезвычайной тщательностью и осторожностью. Для того чтобы нам, не впадая в фантазии, более реально оценить изложенные факты, настало время рассказать о событиях, которые происходили в замке в последние недели перед падением Кёнигсберга под сокрушительными ударами советских войск.

Глава десятая

Нацистский «алькасар»

…Мы идем на тебя непреклонно,Город-крепость, город-склеп.Громовою пальбой потрясенный,Кёнигсберг от огня ослеп…

…Мы на веки вечные связаны с судьбой крепости Кёнигсберг. Или мы дадим перебить себя как бешеных собак, или мы сами перебьем большевиков у ворот нашего города…

После того как в январе 1945 года Кёнигсберг был прочно блокирован советскими войсками, а единственной ниточкой, связывающей его с портом Пиллау, стала трехкилометровая полоска суши вдоль залива Фришес Хафф, всем стало ясно, что дни немецко-фашистских войск, дислоцированных в городе-крепости, сочтены.

Это понимали не только опытные военные, но и руководящие функционеры НСДАП, опиравшиеся на безликую массу фанатически преданных «фюреру» номинальных руководителей фашистской партии. Абсолютное же большинство гражданского населения уже не сомневалось в близком крахе гитлеровской Германии и надеялось только на благосклонность судьбы и милость победителей. Общая деморализация достигла апогея, когда один за другим стали тонуть транспорты, пытавшиеся выбраться из находящегося под постоянным огнем Пиллау. Ведь наша авиация и флот к этому времени уже господствовали на Балтике, подавляя ожесточенное сопротивление частей люфтваффе и военно-морских сил Германии.