Город Брежнев - Шамиль Идиатуллин

Серые с Дамиром как раз такую кассету, TDK, подогнали мне на день рождения. Правда, распакованную и с примечанием: «Там на одной стороне с телевизора сборка записана, сотрешь, если не понравится». А как мне может понравиться или не понравиться, если я прослушать не могу: мафона-то нету. И не было никогда. Проигрыватель был, полгода всего – батек напрокат брал. И когда обратно отдал, я не слишком расстроился: все равно у нас пластинок ровно три штуки: сказка «По следам бременских музыкантов», диск-гигант ансамбля «Пламя» и исцарапанный сборник Робертино Лоретти в тонком бумажном конверте без картинок. Я даже не представлял, откуда они, – подарил, видимо, кто. Я их завертел до дыр и выучил наизусть, как Гениальный Сыщик верещит на сорока пяти оборотах, а «Джамайка» басит на тридцати трех. Еще несколько пластинок мы брали у соседей, в основном тоже фигню. Была только пара непозорных: «Машина времени» на голубых пластиковых листочках из журнала «Кругозор» – но я ее как-то не любил – и диск-гигант Высоцкого. Вот его я любил. И в лагере всегда просил Петровича поставить Высоцкого. А он, удод, Ротару с Леонтьевым ставил. Пока Серый не вмешался, спасибо ему, засранцу.

В двадцать второй школе у нас все торчали примерно на рядовом-сержантском уровне, а новая оказалась продвинутой, все при записях и при фоточках. А мне и пофиг. Я сперва вообще не сильно горел в новый класс вписываться, думал, мало ли где учусь, все равно дружбанами на века останутся пацаны из семнадцатого комплекса. Тем более что в новом дворе пацанов было чуть – дом здоровенный, но даже для игры в палки личного состава хватало через раз.

Дамир с Серым и впрямь зашлись от восторга, когда я в первый раз в семнадцатый прискакал. Мы сходили искупаться на карьер, это от нашего дома пехом вниз-вниз-вниз сквозь два комплекса, здоровенный пустырь и посадку в сторону Боровецкого леса. Туда вела заброшенная дорога, по которой раньше гоняли самосвалы, забиравшие из карьера песок для строек, а последнюю пару лет – только мопеды с пешеходами. Там глубоко, сразу с ручками у самого берега, а в середке вообще метров пять, – и вода сравнительно чистая и теплая, куда теплее, чем в речушке Шильне, которая текла неподалеку. В Каме-то теперь вообще не искупаешься, даже не войдешь, там, как построили ГЭС и вода поднялась, вдоль берега гниют утопленные деревья да кустарники, а вместо воды грязная жижа под ряской.

Мы с пацанами классно побалдели, потом пацаны на день рождения ко мне пришли, ништяк отметили, побесились как следует и вспоминали про это с удовольствием. Раз повспоминали, другой. На третий я усек наконец, что у пацанов уже свои дела, в которые меня, кента из чужого комплекса, посвящать не слишком интересно. Ну и не пошел я к ним больше. А они даже не позвонили.

В двадцатой школе народ строго относился к тому, пацан ты или чушпан. Но я, видимо, в целом сходил за пацана, а музыкальный момент мне прощали. Потому что никто не запретит рядовому сунуть в пятак офицеру. Кроме самого офицера, конечно. И это уже отдельная история, которая вкратце звучит так: если ты офицер – воюй. Махаться необязательно, можно и другими способами воевать – но лучше и махаться уметь.

Я вроде бы умел и даже хотел в этом убедиться на практике, а не в зале – да повода не было. Сам не нарывался, а новеньких в двадцатой школе не щемили. Меня даже Вафлей обзывать не пробовали. Пара слишком резких чуваков из параллельного класса как-то вздумала начать с этого наезд, но я даже не успел отреагировать, как привык, – а привычка-то еще какая, с детского сада. За меня сразу вписались Овчинников с Корягиным, они резких чуть на копчик не посадили. Приятно. Я ведь ни с Леханом, ни с Саней особо не корефанился. В августе спортплощадку вместе красили, в сентябре на картошку ездили – на морковку, вернее, – вот и все. Потом они разок звали меня погулять, в «Ташкенте» каком-то посидеть, но я опаздывал на первое занятие радиокружка, в который от нечего делать записался накануне. Пацаны отнеслись к этому с пониманием, но больше не приглашали, никуда. Ну и ладно.

Зато теперь я скакнул сразу на несколько звездочек. Потому что послушал у Андрюхи не только Дио, «Аксепт» и «Эйси-Диси», но и «Хеллоуин» с Оззи и вообще кучу всего.

Кассет у Андрюхи было море – штук двадцать, наверно, и все фирмовые, японские или немецкие. Мафон тоже фирмовый, «Панасоник» с квадрозвуком, и штаны фирмовые, и кроссовки, да вообще все было полная фирма и монтана. При всем при этом Андрюха оказался не буржуйчиком и не настоящим камазовцем, а нормальным таким пацаном. Толковым, веселым, не подлистым, не чушпаном ни разу. С таким и поболтать прикольно, и погулять.

Хотя лучше бы я не гулял.

Музыка в основном мне не покатила, хотя я, конечно, притворялся, что тащусь, временами даже жмурился, как Андрюха, и руками будто на гитарке подыгрывал. На самом деле играть на гитарке я умел только «В траве сидел кузнечик». Большему научиться так и не сумел, хоть и пробовал: во втором классе еще. В двадцать второй школе открылся музыкальный кружок, и Сан Саныч, его руководитель, объявил, что при кружке будут два ВИА, из старшеклассников и младших классов. Полшколы сразу вписалось туда с воплями «чур я на гитаре!», я в том числе – только Максик, оригинал, сказал, что будет на ионике. Фиг нам гитара, фиг и ионика – инструменты обещали закупить через полгода. А пока, сказал Сан Саныч, будем осваивать народные инструменты. Мы стали ансамблем ложкарей, пару раз выступили в ЖЭКах под умиленными взглядами завитых теток, один раз даже в ДК «Автозаводец». А потом Сан Саныч свалил – кажется, поссорился с директором. И осталась школа без кружка, школьники без ВИА, а я без понятия о том, как играть на гитаре. Три аккорда знал, конечно, но играть стеснялся. А вот так, как Андрюха, – теребя пупок правой щепотью и бешеным паучком гоняя пальцы левой – чего ж не сыграть.

И поиграл, и мелодии постарался запомнить, невпопад шевеля губами да извилинами, и даже несколько названий песен списал – русскими буквами, чтобы в произношении не запутаться, Андрюха специально сперва вкладыши к кассетам показал, где все это выведено чертежным шрифтом, а потом прочитал вслух и медленно. С пониманием отнесся, а не ржал, что я сам прочитать не могу. Я объяснил, что немецкий учу, а он рассказал, что, вообще-то, не только «Скорпионс», но и «Аксепт» с «Варлоком» немецкие, очуметь. Так что теперь я мог рассуждать про рок и метал по чеснаку, а не как раньше – вроде бы авторитетно, а на самом деле кривясь в душе от неловкости. Возможно, почти у всех так, но все – это все, а я – это я. Ненавижу врать и накалывать тоже не очень люблю.

И очкуном выглядеть. Многие группы входили в запрещенные списки. Рассказывали, что если у тебя найдут запись из такого списка, то самого поставят на учет в детскую комнату милиции, а родителей оштрафуют и могут уволить. Дамир свистел, что у знакомого его знакомого отца посадили даже, но это явно туфта была – хотя я сперва поверил, честно говоря. Я вообще, как дурак, многому верю.

Больше не буду верить никому и ничему. Особенно бабам.

2. Шапку натяни

– Айда погуляем, – сказал Андрюха.

Не сразу сказал, а когда мы уже заслушали все, что он хотел мне прокрутить, и все, что я хотел заслушать хотя бы краем уха. Из всей стопки кассет мне на самом деле только одна песенка понравилась – ладно хоть сказать об этом не успел. Андрюха пояснил:

– А вот под это бабы прутся.

Тут и предложил погулять. Пабам, сказал он, пора по бабам.

И я, конечно, ответил: пора по бабам, юпап-пуба. Сам подумал, какие там бабы, я, вообще-то, Анжелку люблю, – но не сказал. Пора так пора, Андрюха брешет явно, месяц как переехал, какие там у него бабы – я в Брежневе десятый год сижу, и никаких баб, одни одноклассницы, с которыми мы знай собачимся.

Мы целенаправленно рванули в сорок пятый комплекс, не те дома, что через проспект Вахитова от моего дома, а поглубже, пару пустырей перемахнули – и на месте. Сам бы я дорогу ни в жисть не нашел, даже в ранних прозрачных сумерках, а Андрюха, чувствуется, натоптал путь, как пожилой конь. Он бежал почти не глядя и не глядя же перепрыгивал кочки, ограды и торчащие из земли петли толстой ржавой проволоки. Я еле успевал, а Андрюха еще и болтал как заведенный – в основном про баб и про то, что с ними важно и как с ними нужно – когда нежно вздыхать, а когда прочно брать за сиську. Хорошо, в общем, что меня только на пыхтение хватало, ведь по существу мне нечего ответить.

Про баб все всегда треплются, но именно треплются, и дальше «я такой засосал, а потом защупал» отчеты не выводят. Андрюха не отчитывался. Он в основном жаловался. На Ленку, которая давать не хочет, и на какую-то то ли шавку, то ли шапку, которая достала до усрачки, – я споткнулся на полном ходу о торчавшую арматурину и чуть носом в бордюр не прилетел, так что пропустил начало рассказа. И все равно подозревал, что Андрюха гонит.