Фаина Раневская. Любовь одинокой насмешницы - Андрей Шляхов

Летом 1945 года Фаина Георгиевна попала в Кремлевскую больницу с подозрением на злокачественную опухоль. К радости Раневской опухоль оказалась доброкачественной, и в сентябре того же года актриса вернулась на сцену Театра драмы. Впечатления Раневской об этих тягостных днях как нельзя лучше передает ее письмо к Анне Ахматовой, написанное 28 августа 1945 года, сразу же после дня рождения Фаины Георгиевны. После только что перенесенной операции Раневская была еще очень слаба, и письмо писал кто-то из медицинского персонала под ее диктовку:

«Спасибо, дорогая, за Вашу заботу и внимание и за поздравление, которое пришло на третий день после операции, точно в день моего рождения в понедельник. Несмотря на то, что я нахожусь в лучшей больнице Союза, я все же побывала в дантовом аду, подробности которого давно известны.

Вот что значит операция в мои годы со слабым сердцем. На вторые сутки было совсем плохо, и вероятнее всего, что если бы я была в другой больнице, то уже не могла бы диктовать это письмо.

Опухоль мне удалили, профессор Очкин предполагает, что она была не злокачественной, но сейчас она находится на исследовании.

В ночь перед операцией у меня долго сидел Качалов В. И. и мы говорили о Вас.

Я очень терзаюсь кашлем, вызванным наркозом. Глубоко кашлять с разрезанным животом непередаваемая пытка. Передайте привет моим подругам.

У меня больше нет сил диктовать, дайте им прочитать мое письмо. Сестра, которая пишет под мою диктовку, очень хорошо за мной ухаживает, помогает мне. Я просила Таню Тэсс Вам дать знать результат операции. Обнимаю Вас крепко и благодарю».

Лучшей ролью Раневской в Театре драмы стала роль Берди в пьесе Лиллиан Хелман «Лисички», поставленной в 1945 году.

Драма американской писательницы, активной участницы антифашистского демократического движения, дважды посещавшей Советский Союз, рассказывает о семействе нуворишей, одержимом жаждой наживы. Действие происходит в период реконструкции Юга.

Вечная тема — губительная власть денег — неспроста так заинтересовала Раневскую. Может быть, читая эту пьесу, Фаина Георгиевна вспоминала свою собственную семью, свое детство, свою юность? Одиночество главной героини по прозвищу Берди (англ. — «птичка»), задыхающейся в гнетущем мирке, основанном на власти денег, не могло не затронуть сокровенных струн в душе актрисы.

Как горько звучали в устах Раневской слова: «Двадцать два года и ни одного счастливого дня!»

Берди со своими мыслями не нужна никому, в том числе и своему мужу Оскару Хаббарту. В семействе Хаббартов Берди считают странной, а когда она объявит, что решила уйти от своих близких, ее и вовсе сочтут сумасшедшей. «Лисы», окружающие Берди, живут только ради выгоды, и выгода руководит ими всегда. «Перестань трещать!» — говорят они Берди, когда та заводит разговор о «глупостях».

«Почему так злы люди?» — вопрошает Берди, но вопрос ее остается без ответа.

Добрая чуткая женщина, она презирает собственного сына Лео, жестокого, расчетливого и бездушного субъекта, как две капли воды похожего на собственного отца. Когда семейство Хаббартов возжелает выгодно женить Лео на Александре, доброй, милой, чуткой девушке из богатой семьи, Берди вмешается, чтобы «открыть глаза» Александре.

За что и получит пощечину от собственного мужа, оказавшегося невольным свидетелем этого разговора, после чего не сможет более оставаться с ним под одной крышей.

Пьеса, повествующая о проблемах в богатом американском семействе, пришлась ко двору в Советском Союзе. Как для верхов, которым надо было лишний раз показать низам, что жизнь в мире капитала полна слез, так и низам, которые с удовольствием наблюдали жизнь современных американцев.

Актриса Театра драмы Клавдия Васильевна Пугачева вспоминала о Раневской: «За время ее работы в Театре драмы мы сидели в одной гримировальной уборной. На гастролях нас часто селили в одном номере… Я получала много радости от общения с ней, хотя характер в общежитии у нее был нелегкий. Фаина интересовалась литературой, поэзией, музыкой, любила писать масляными красками пейзажи и натюрморты, как она их называла, «натур и морды». Она любила говорить образно, иногда весьма озорные вещи. Высказывала их с большим аппетитом и смелостью, и в ее устах это звучало как-то естественно. Она знала, что я не любила и никогда не употребляла подобных слов и выражений, и поэтому, высказавшись от души, добавляла: «Ах, простите, миледи, я не учла, что вы присутствуете». Я не обращала на это внимания. Я полюбила ее человеческую прелесть, ее редкостное дарование, юмор, озорство.

Лучшая ее роль в те годы была Берди в «Лисичках» Лиллиан Хелман. Стержнем спектакля стала схватка двух женских характеров — Реджины (которую играла прекрасная актриса Клавдия Половикова) и Берди. Образ Реджины, подлинной главы клана бизнесменов-нуворишей Хоббартов, противостоял образу Берди, мечтательницы из среды бывших аристократов американского Юга. Как сказал Охлопков, обыгрывая фамилию Раневской: «Лисички» — американский «Вишневый сад», только там еще и по морде бьют». Действительно, Берди получала пощечину от мужа, брата Реджины. Обе актрисы превосходно сыграли труднейшие партии: Половикова — поражение в победе, Раневская — победу в поражении. Ибо ее Берди — осмеянная, поруганная, униженная — оставалась символом человеческой чистоты и достоинства».

В Театре драмы Раневская сыграла и много других ролей — от бабушки Олега Кошевого в спектакле «Молодая гвардия» по одноименной книге Фадеева (Александр Фадеев, видевший Раневскую в этой роли, однажды признался Николаю Охлопкову: «Образ бабушки Олега Кошевого создал не я, а Фаина Георгиевна») до жены ученого Лосева в пьесе Александра Штейна «Закон чести».

Вспоминает Клавдия Пугачева: «В пьесе Штейна «Закон чести» нам с Раневской неожиданно пришлось играть одну роль — Нины Ивановны, жены профессора. Первоначально на эту роль была назначена Фаина. Ее первый выход сразу же пленял публику. Она выходила, садилась за пианино, брала один аккорд и под звучание этого аккорда поворачивала лицо в зал. У нее было такое выражение лица с закатанными кверху глазами, что публика начинала смеяться и аплодировать. Она брала второй аккорд и с бесконечно усталым выражением опять поворачивалась к залу. Смех нарастал. Дальше играть было уже легко, так как зрители были в ее власти. Играла она эту роль прелестно, как все, что она делала на сцене. Она вообще была актрисой вне амплуа, она могла играть все.

И вдруг Раневская заболевает, и на эту роль Охлопков назначает меня. Я отказывалась как могла. Но тогда спектакли не отменяли, требовали срочных вводов. Охлопков настоял на своем, дал мне слово, что не будет вмешиваться и что в этой роли я могу придумать что хочу. И еще добавил: «Ты профессорша? Профессорша. Вот себя и играй».