Фаина Раневская. Любовь одинокой насмешницы - Андрей Шляхов

Уму непостижимо, как Кошеверовой удалось добиться утверждения Янины Жеймо, чей возраст тогда подходил к сорока годам, на роль юной Золушки! Она не ошиблась — актриса блестяще справилась со своей задачей, донеся до зрителя именно такой образ своей героини, какой был задуман автором и режиссером.

Известного актера Василия Меркурьева на роль Лесничего порекомендовал Шварц. Ему возразили — как, дескать, может сыграть Лесничего актер, недавно снимавшийся в фильме «Член правительства», а до того — в картине «Возвращение Максима»? Негоже лилиям прясть, иначе говоря — не следует после появления на экране в ролях положительных героев, настоящих, как говорится, советских людей, играть труса и подкаблучника, панически боящегося своей злой и сварливой жены.

За Меркурьева вступилась Фаина Георгиевна, очень высоко ценившая его актерское дарование. Поговаривали даже, что у Раневской с Меркурьевым был роман. Достоверных сведений об этом нет, но то, что Фаина Георгиевна искренне симпатизировала Василию Васильевичу, можно судить по ее воспоминаниям: «Известие о кончине Василия Васильевича Меркурьева было для меня тяжелым горем. Встретились мы с ним в работе только один раз в фильме «Золушка», где он играл моего кроткого, доброго мужа. Общение с ним как партнером было огромной радостью. Такую же радость я испытала, узнав его как человека. Было в нем все то, что мне дорого в людях — доброта, скромность, деликатность. Полюбила его сразу крепко и нежно. Огорчилась тем, что не приходилось с ним снова вместе работать. Испытываю глубокую душевную боль от того, что из жизни ушел на редкость хороший большой актер».

Кандидатура самой Раневской сомнений не вызвала. Евгений Львович Шварц и не представлял себе никого другого в роли Мачехи. Он разрешил Фаине Георгиевне «дописывать» и менять текст своей роли так, как ей захочется. За это Раневская платила Шварцу искренней любовью, переходящей порой в обожание.

Елена Юнгер, сыгравшая капризную сестрицу Золушки — Анну, вспоминала: «С Раневской мне выпало счастье сниматься в картине «Золушка». Ее требовательность к себе не имела границ — съежившись где-нибудь в углу, прячась от посторонних глаз, она часто сердито бормотала: «Не получается… Нет, не получается! Не могу схватить, не знаю, за что ухватиться…» Во время съемок Фаина Георгиевна очень похудела и, гримируясь, безжалостно обращалась со своим лицом. Подтягивала нос при помощи кусочков газа и лака, запихивала за щеки комочек ваты. Все это было неудобно, мешало… «Для актрисы не существует никаких неудобств, если это нужно для роли», — говорила она».

Никаких неудобств!

В съемочном коллективе «Золушки» Раневскую любили. Она была для коллег этакой всеобщей заботливой мамой. Всех подкармливала, всех подбадривала и всегда умела поднять настроение веселой шуткой.

Ее любовь к людям порой была поистине безграничной. «Когда закончились съемки «Золушки», я сразу получила какую-то большую сумму денег, — вспоминала Раневская. — То есть не большую, деньги тогда были дешевы, а просто очень толстую пачку. Это было так непривычно. Так стыдно иметь большую пачку денег. Я пришла в театр и стала останавливать разных актеров. Вам не нужно ли штаны купить? Вот, возьмите денег на штаны. А вам материя не нужна? Возьмите денег! И как-то очень быстро раздала все. Тогда мне стало обидно, потому что мне тоже была нужна материя. И к тому же почему-то вышло так, что я раздала деньги совсем не тем, кому хотела, а самым несимпатичным».

Свою неистощимую фантазию Фаина Георгиевна направила на придумывание деталей, подчеркивающих те или иные черты ее героини. Фразочки и жесты били из нее фонтаном. Она находила и притаскивала на съемочную площадку самые разнообразные аксессуары. «В сцене, где готовилась к балу, примеряла разные перья — это я сама придумала: мне показалось очень характерным для Мачехи жаловаться на судьбу и тут же смотреть в зеркало, прикладывая к голове различные перья, и любоваться собой».

«Золушку» сняли дружно и быстро, но путь на экран у этой картины был тернист.

В конце апреля 1947 года Евгений Шварц писал в своем дневнике: «Чудеса с «Золушкой» продолжаются (самым первым «чудом» было обвинение драматурга в «неуважительном отношении» к классической сказке, от которого Шварцу удалось отбиться не без помощи многих деятелей искусств, в том числе Фаины Раневской и Анны Ахматовой. — А. Ш.). Неожиданно в воскресенье приехали из Москвы оператор Шапиро и директор. Приехали с приказанием — в самом срочном порядке приготовить экземпляр фильма для печати, исправив дефектные куски негатива. Приказано выпустить картину на экран ко Дню Победы. Шапиро рассказывает, что министр смотрел картину в среду. Когда зажегся свет, он сказал: «Ну что ж, товарищи: скучновато и космополитично» (во времена антисемитской борьбы с «безродными космополитами» подобное обвинение могло иметь самые фатальные последствия. — А. Ш.). Наши, естественно, упали духом. В четверг смотрел «Золушку» худсовет министерства. (24 апреля 1947 г. состоялось обсуждение фильма «Золушка» на заседании художественного совета при Министерстве кинематографии СССР. Кроме перечисленных Шварцем участников обсуждения выступили также А. Д. Головня, Ю. А. Шапорин (особо отметивший первую работу в кино композитора А. Э. Спадавеккиа), В. Г. Захаров и С. Д. Васильев. — А. Ш.). Первым на обсуждении взял слово Дикий.[4] Наши замерли от ужаса. Дикий имеет репутацию судьи свирепого и неукротимого ругателя. К их великому удивлению, он стал хвалить. Да еще как! За ним слово взял Берсенев.[5] Потом Чирков.[6] Похвалы продолжались. Чирков сказал мне: «Мы не умеем хвалить длинно. Мы умеем ругать длинно. Поэтому я буду краток». Выступавший после него Пудовкин[7] сказал: «А я, не в пример Чиркову, буду говорить длинно». Наши опять было задрожали. Но Пудовкин объяснил, что он попытается длинно хвалить. Потом хвалил Соболев. Словом, короче говоря, все члены совета хвалили картину так, что министр в заключительном слове отметил, что это первое в истории заседание худсовета без единого отрицательного отзыва. В пятницу в главке по поручению министра режиссерам предложили тем не менее внести в картину кое-какие поправки, а в субботу утром вдруг дано было вышезаписанное распоряжение: немедленно, срочно, без всяких поправок (кроме технических) готовить экземпляр к печати. В понедельник зашел Юра Герман. К этому времени на фабрике уже ходили слухи, что «Золушку» смотрел кто-то из Политбюро. Юра был в возбужденном состоянии по этому поводу… Он остался у нас обедать… Я доволен успехом «Золушки» — но как бы теоретически. Как-то не верю…»