Фаина Раневская. Любовь одинокой насмешницы - Андрей Шляхов

Блестящая игра Раневской оказалась единственным ярким пятном в сером спектакле «Шторм». После сцены с допросом Маньки-спекулянтки многие зрители уходили из зала, что не могло нравиться Завадскому и Вере Марецкой, игравшей в «Шторме» главную роль.

Виктор Ардов продолжает: «Я слышал, что какие-то умники собирались Вас притушить до уровня всего спектакля, мотивируя это тем, что Вы вырываетесь из пьесы, а для отрицательного персонажа это не по «чину». Кажется, даже в рецензии написано об этом. Это обычное недомыслие рецензента, а в театре, думается, тут была защита своих позиций невыразительности и серости, ибо, насколько я понял, весь спектакль производит впечатление вынутого из нафталина… Или вот так: все нарисовано тушью, а Вы одна — чистая живопись. Как зритель я желаю хоть на десять минут обрести в спектакле все краски действительности!.. Вы мне их дали, и я Вам за это благодарен».

Раневская и Ардов дружили долгие годы. Впоследствии, в 1974 году, Виктор Ардов опубликует в «Литературной России» статью, которую назовет просто и со смыслом: «Фаина Раневская. Трагическое и смешное», где напишет: «В любой роли она поражает нас тем, что беспощадна к героиням, которых играет на сцене или в кино. Смело выбирает она из жизни черты и приметы для выявления образа. И смело воспроизводит эти, подчас рискованные, штрихи… Талант Раневской и глубок, и остер, и на редкость широк по диапазону… Но актриса обладает также мощной палитрой самых разнообразных красок. К сожалению, режиссеры почти не привлекают ее на роли трагического плана. Зато уж если в образе, созданном Раневской для экрана или сцены, существуют акценты драматические, то мы наслаждаемся неожиданной для многих глубиной проникновения актрисы в коллизии судьбы, помыслы и страсти».

Фаина Георгиевна не замедлит откликнуться:

«Дорогой, добрейший Виктор Ефимович! Спасибо за то, что прислали Вашу статью. Спасибо за то, что так хорошо, так душевно, щедро написали обо мне. Я так благодарна вашему вниманию к тому, что я стараюсь делать.

Я не избалована вниманием к себе критиков, в особенности критикесс, которым стало известно, что я обозвала их «амазонки в климаксе».

В театре сейчас очень трудно совестливой актрисе, и Ваша статья мне в утешение. Новой роли у меня нет, а я так люблю рожать. Я в немилости у самодура и кривляки Завадского, который лишает меня работы новой.

Еще и еще раз благодарю. Ваша Раневская».

Когда-то, в двадцатых годах, Завадский был женат на Марецкой, у них рос сын Евгений. Расставшись, они сохранили добрые отношения. В Театре имени Моссовета Вера Марецкая была примой. С ней считались все, в том числе и Юрий Завадский.

Завадский пытался дорабатывать спектакль, смещал акценты, вводил новые сцены, но все равно всякий раз в зрительном зале слышалось:

— Когда выйдет Раневская? Скоро ли?

Билетерши и дежурные тихонько пробирались в зал к моменту появления Фаины Георгиевны на сцене, чтобы «посмотреть Раневскую».

Завадский не выдержал и сделал «ход конем» — выкинул эпизод допроса Маньки из спектакля. Раневская попробовала возмутиться, но режиссер заявил, что спектакль о чем-то большем, и этот дивертисмент со спекулянткой стал в нем инородным, и сцену обратно так и не вернул.

«Что великого сделал Завадский в искусстве? Выгнал меня из «Шторма», — горько усмехалась Фаина Георгиевна.

Вернувшись в Москву из Ташкента, Фаина Раневская поселилась вместе с Павлой Вульф и ее семьей на первом этаже двухэтажного флигеля по улице Герцена, когда-то принадлежавшего семье Натальи Гончаровой.

В 1948 году Фаина Георгиевна разъехалась с Павлой Вульф, когда та со своей семьей перебралась на Хорошевское шоссе (трудно поверить, но в те времена это была чуть ли не окраина Москвы). Раневская пожелала остаться в центре, рядом с театрами, почему и переехала с улицы Герцена в Старопименовский переулок, в комнату в большой коммунальной квартире. Комната была еще та — ее окно фактически упиралось в стену соседнего дома, отчего и ночью и днем у Раневской всегда горели электрические лампы.

Желая казаться неисправимой оптимисткой, Фаина Георгиевна и здесь находила повод для шутки. «Живу, как Диоген — днем с огнем!» — говорила она гостям, в частности художнику Иосифу Игину.

«Впервые я рисовал Фаину Георгиевну у нее дома в Старопименовском переулке, — вспоминал он. — Я пришел к ней весенним днем 1948 года. Ее комната в большой коммунальной квартире упиралась окном в стену соседнего дома и освещалась электричеством.

— Живу, как Диоген, — сказала Раневская, — как видите — днем с огнем.

С первых ее слов возникла атмосфера той непосредственности и простоты, какая возникает обычно, когда встречаешься с человеком, наделенным незаурядным чувством юмора.

Она была в темном халате, курила папиросу и рассматривала альбом рисунков Гросса.

Фаина Георгиевна огорчалась, что ничем не может меня угостить.

— Доконала популярность, — жаловалась она. — Невозможно зайти в магазин. Меня сразу узнают, и вместо того чтобы делать необходимые покупки, приходится бежать. Хорошо еще, что у меня нет телефона, а то и дома покоя бы не было.

Чтобы облегчить судьбу актрисы, я прервал работу над рисунком и купил в ближайшем магазине мясные полуфабрикаты. Фаина Георгиевна тут же положила их на сковороду.

Правда, пока я доводил рисунок, мы заговорились, и полуфабрикаты сгорели. Пришлось идти обедать в Дом актера.

На Пушкинской площади Раневская вдруг наклонилась ко мне и шепнула:

— Видите высокого человека в спортивной куртке? Это поэт Сергей Васильев.

— А вам не приходит в голову, — спросил я, — что в этот момент кто-то показывает на вас и говорит: «Видите эту импозантную даму с красивой сединой? Это…» Фаина Георгиевна испуганно оглянулась и быстро вошла в подъезд Дома актера».

Пришедшей к ней Марии Мироновой Раневская сказала:

— Это не комната. Это сущий колодец. Я чувствую себя ведром, которое туда опустили.

Разумеется, дважды лауреату Сталинской премии нельзя было долго оставаться в таких условиях. В начале пятидесятых Раневская получила двухкомнатную квартиру в высотном доме на Котельнической набережной. Новая квартира не шла ни в какое сравнение с былым «колодцем». Апартаменты Раневской именовались «квартирой высшей категории» и, надо сказать, носили это высокое имя по праву.

Две просторные смежно-изолированные комнаты, большая комната метров двадцать пять, а маленькая, узкая и вытянутая в длину, — около восемнадцати. Огромный холл, такая же огромная, выложенная от пола до потолка белым кафелем (другого в те времена, кажется, и не было) кухня, кладовка размером чуть ли не с все прежнее жилище Фаины Георгиевны. В ванной стояло удивительное по тем временам сантехническое сооружение — биде. Всюду, как и положено, — лепнина, дубовые наборные паркеты. Высота потолков — три с лишним метра. Коридор разделен пополам чем-то вроде прямоугольной арки, где все непременно вешали тяжелые шторы. В доме был даже подземный гараж для машин жильцов. Неслыханная роскошь по тем временам! Вдобавок — «блистательная плеяда» именитых соседей, с некоторыми из которых, такими как известный поэт Александр Твардовский, знаменитая балерина Галина Уланова и не менее известный композитор Никита Богословский, Раневская дружила. Кстати, жил в этом доме и актер Михаил Жаров.