Всё изменяет тебе - Гвин Томас

— Заткни, парень свою паршивую, подлую пасть! Ты рвешь мне на части барабанную перепонку. Сейчас же перестань подмигивать и пришептывать, а не то я запущу в тебя скамейкой.

— Только не обижаться, арфист! Я просто рад твоим успехам. Восхищен ими. Какая, черт возьми, это была бы замечательная шуточка! На нее зарится Радклифф, на нее зарится этот франтоватый капитан, за ней гоняется половина родовитых охотников графства и «кто их там знает, чего они лают» всякий раз, как она появляется. И вдруг какой — то оборванец — арфист, прах его подери, заходит им в тыл и утаскивает у них из — под носа этакий лакомый кусочек!

Опершись о столик, я занес было руку назад, собираясь вышибить дух из Лимюэла, — и вдруг увидел Эйбеля: он наклонился над стойкой и напряженно следил за моими движениями. И тут я вспомнил, как собирался использовать лавочника, а заодно представил себе бурный и неожиданный шквал, только что пронесшийся через крохотные и затхлые душевные кладовые этого человека, — и улыбнулся.

— Ладно, парень. Солнце жизни с лихвой вознаграждает меня за былые лишения. Знаю, что в тебе моя тайна надежно похоронена. Пусть себе дама развлекается. А если зайдет с ней разговор о вознаграждении за услуги, я потребую его в двойном размере, с тем чтобы и ты мог получить свою долю в благодарность за то, что ты нем, как могила.

Клюнув на эту приманку, Лимюэл катался по скамье от удовольствия.

— Вот это дело, арфист. А ну — ка, обведи ее вокруг пальца, эту гордячку, эту всемогущую потаскуху! Тут можно продвинуться вперед. А что в самом деле толку всегда околпачивать только одних и тех же бедных дурачков?

— Уж не забыл ли ты о Плиммон Холле?

— Я ни о чем не забыл. Моя голова не менее крепка на пиво, чем твоя. Ты не знаешь, какую выучку я прошел в Тодбори. О боже, что было бы, если бы мистер Боуэн хоть разок увидал меня в те времена! Братец Утроба — так прозвали меня тогда ребята, что околачивались вокруг нортгейтских конюшен. Славные, милые, разгульные денечки то были, арфист!

— Готов, брат, вполне поверить тебе. Выпей — ка последнюю кружку.

— Два глотка — и ты диву дашься: куда только пиво девалось?

— Как ты нашел Флссс?

Поперхнувшись на половине глотка, Лимюэл затрепетал.

— О боже, — вырвалось у него, — вот женщина тебе под пару!

— Даю голову на отсечение, что ты и раньше частенько встречался с ней! Я ведь вижу тебя насквозь, Лем. Ничуть ты не похож на монаха. Думается мне, что ты и после Тодбори поддерживал с ней постоянную связь. Об этом нетрудно догадаться хотя бы по тому, как она смотрит на тебя. Для нее ты король, Лимюэл.

— Конечно… — начал он, очевидно, раздумывая, как бы похлеще соврать.

— Держу пари, — сказал я тихо и льстиво, — что ты не раз чувствовал, как тебе недостает ее. Держу пари, что тебе хотелось побыть с ней и в тот раз, когда Бледжли хватил Сэма по голове, а ты заставил Флосс дать ложные показания.

Кружка Лимюэла звякнула о край стола, а сам он так резко отшатнулся, что стукнулся головой о спинку стула. Лицо, искаженное страхом, побледнело и перекосилось.

— Не смей говорить об этом, арфист!

Лимюэл собирался, видимо, крикнуть, но внезапно охрип, как лягушка, и не мог произнести ни звука. Я наклонился к нему поближе, и мой голос звучал на самых низких нотах — убаюкивающе и внушительно — спокойно.

— У каждого из нас есть свои маленькие тайны, Лимюэл. Что касается дочери Пенбори и меня, то этот секрет в твоих руках, и, по — моему, хорошо, что в твоих. Это нас сближает. А вот ты и Флосс…

Волна подозрений, возникших у него, снова отхлынула, и он заулыбался, размяк, а глаза засветились торжеством:

— В ту ночь она ждала меня на вершине горного ската, — в ту самую ночь, когда Бледжли поднялся туда вслед за Сэмом. Я пришел проверить, сможет ли она дать показания о Сэме. Ей достаточно было глянуть на меня, чтобы увидеть, как иссохла и потрескалась моя душа от тоски и страсти. Вот и решила она одним выстрелом двух зайцев убить…

Лимюэл захохотал, отчаянно взвизгивая.

— Слышишь, арфист? Двух зайцев одним выстрелом!.. А Сэм там, в этой проклятой лощинке… Флосс уже стала затягивать меня в свой жаркий омут, как вдруг раздались крики Сэма. Я так испугался, что бегом бросился домой. Ведь я, арфист, ненавижу всякую грубость, в любой форме!..

— Что за бестактный парень этот Сэм!

— С той самой ночи я не переставал думать о Флосс. Удачное дельце получилось с Сэмом, и Флосс здорово держалась все время, до самого конца, даже когда этот ненормальный, Уилфи Баньон, стал ее бить и угрожать невесть чем. Она хорошо обделала свое дело, и нам с тобой тоже еще не раз подвернется случай обделать дела, прежде чем мы распростимся с Мунли, не правда ли, арфист?

— Положись на меня, Лем. Как задумаешь что сварганить— только скажи словцо!..

Мы вышли из таверны. Лимюэл пошатывался. Я нес корзину. Сумерки медленно сгущались, синева неба становилась более глубокой. Ночь еще больше пьянила Лимюэла, усиливала его легкомыслие. И минуты не прошло, как он уже начал подробно рассказывать, что говорила вдова Сэма и какой безумный вид у нее был в первые минуты горя.

— И Кэтрин обезумеет, как ты думаешь, арфист, а?

Он ухватился за меня обеими руками. Я крепче сжал ручку корзины, а глаза мои, устремленные на темную линию горизонта, невольно закрылись.

— Когда? — спросил я.

— А когда она узнает, что Джон Саймон получил наконец то, на что все время напрашивался.

— А на что он напрашивался?

— На то, чтобы ему прошибли башку. Теперь, когда твои дела в хозяйском доме да в парке так удачно складываются, ты первый должен был бы сказать, что Джону Саймону не место среди живых. Ты уже не друг ему, арфист. Я в этом нисколько не сомневался с самого твоего возвращения в Мунли. Ты скорее на мой лад скроен, такой, знаешь, умный, осмотрительный…

— Вот именно. Он слишком ничтожен, чтобы я был ему друг. Он против музыки, против любви. Беспорядки — вот единственное, что интересует его- Да и тех, кто путается с мужними женами, я тоже не уважаю. Может, я и не произвожу на тебя впечатление правоверного христианина, Лимюэл, но я ведь за домашний очаг, за верность и всякое такое прочее. Изредка можно, конечно, малость побаловаться, но подальше от собственного очага — с кем- нибудь вроде Флосс. Если только домашний очаг от этого не пострадает, то ведь Флосс как ветер — налетела, и нет ее, даже и в расчет ее нечего принимать. Но с мужними женами— ни — ни! Я — за мир и прогресс, за железо, а время от времени и за войны. Да и закон чту.

— Вот это прекрасные чувства, благородные истины! Да уж не наслушался ли ты речей мистера Боуэна?

— Пожалуй, что так. Ведь сам я думаю только по високосным годам.

— Тебе, значит, не жаль потерять Джона Саймона?

— Будь я о двух сердцах, то и тогда ни одного из них я не стал бы тревожить сожалением о нем. У меня, Ли — мюэл, своя линия, только для себя. А где теперь Джон Саймон?

— Больше мы о нем не услышим.

— Умер?

— Впредь ему уже не удастся беспокоить мистера Пенбори.

— Умер?

— Никогда уж ему не подбивать людей на разговорчики о дороговизне хлеба и прибылях торговцев.

Я остановился, схватил Лимюэла за шиворот и тряхнул его.

— Я ж тебя спрашиваю: умер Джон Саймон?

— Думаю, что да. По крайней мере должен был умереть.

— Кто убил? Ты?

— Упаси боже, нет! Я не из таковских, арфист. Я же говорил тебе, что я против насилия. Честный доход от моих трудов — вот все, что мне надо.

— Так кто же убил его?

— Один человек. Ты его не знаешь.

Лимюэл громко засопел, точно испугавшись, что он слишком много выболтал.

— Огромный такой детина? — спросил я. — Беспалый?

— Откуда тебе известно?

— Я приметил, как он пошел за Джоном Саймоном. Мы все трое одновременно вышли из Мунли, даже не подозревая друг о друге. А видел ты его, этого беспалого, с тех пор?

— Бледжли? Ему велено было двигаться дальше. И нигде не задерживаться. Ему дали понять, что возвращаться в Мунли неблагоразумно.

— Это он сказал тебе, что Джон Саймон убит? Что — то не слышно, чтоб здесь нашли чей — нибудь труп.

— Пока Бледжли еще не давал знать о себе, но мы получим от него весточку, получим. Ну и мастак же этот Бледжли! Сильный и хитрый, всем бы нам быть такими. Жаль, что ты не видел Сэма Баньона, очень жаль! О, было на что посмотреть! А ты долго шел за Бледжли, арфист?

— Как они вошли в лес, я тут же вернулся. Ведь все это происходило в вечер пения и пляски. У меня было немало дела в Мунли.

— Да и в парке… Не забывай о парке, арфист!..

Он хихикнул и снова схватил меня за руку.

— Не сбивайся на парк, держись Джона Саймона и того леска, Лимюэл.

— Правильно. Лес… Именно там он, верно, и сделал свое. дело. Не сомневайся. Бледжли, уж конечно, выбрал местечко поудобней и поспокойней. Сила и хитрость — вот это завидные качества, арфист! Ну, давай заглянем в лес и поищем Джона Саймона. Мне давно уже невтерпеж преподнести людям эту новость, просто зудит. Мы найдем Джона Саймона в том виде, в каком Бледжли оставил его, и в таком состоянии, в каком ему следовало находиться всю жизнь: навеки упокоенным и уже неспособным тревожить других.