История одиночества - Дэвид Винсент
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В то время как одиночные виды досуга, переплетенные с социальной домашней жизнью, были по большей части альтернативными способами наслаждаться благополучной жизнью среднего класса, частная молитва являлась, по сути, отказом от беззаботности и потакания своим желаниям. Если в молитвах могли содержаться благодарность за уже полученные блага и просьбы о новых дарах, то сам процесс требовал временного отказа от комфорта. Моул в «Тайной молитве» ясно дал читателю понять необходимость жертвы: «Теплая постель, когда мы просыпаемся, яркий огонь поздним вечером, удовольствие от книги или беседы или что бы то ни было еще – должны отступить, если мы хотим перед сном узреть лик Царя Небесного»[508]. Уединение было одновременно и условием интенсивного разговора с Богом, и способом скрыться из поля зрения других членов семьи. Едва только дверь в заднюю комнату или спальню была закрыта, никто не знал, что именно делает исповедник. По замечанию Моула, в этой практике было «своеобразное искушение лености и небрежности – оттого лишь, что она секретна»[509]. Благоустроенная спальня способствовала неправильным побуждениям. Немало чернил ушло в пособиях на обсуждение практического вопроса о том, где молиться. В самом начале и в конце дня очевидным местом была сама постель или, если времени было мало, место переодевания. Но физическое тепло и расслабленность считались не отвечающими требованиям этого занятия. Лучше было быть минимально одетым и стоять на твердом полу, покрыт он ковром или нет. Состояние тела было крайне важным для хода духовного диалога. «Когда вы одеты, – советовал преподобный Эдвин Гобсон, – встаньте на колени в том месте своей комнаты, где вы можете сделать это наиболее удобно и благоговейно; если у кровати, то избегайте сидячей позы, помня, что если избрать ленивый, снисходительный к себе способ стоять на коленях, то это непременно приведет к вялой и слабой молитве»[510].
Определенный уровень дохода делал частную молитву одновременно удобной и более затруднительной. Молитвенное одиночество было настоящим трудом, который стал возможен благодаря росту благосостояния. Пособия составлялись профессиональным духовенством для домов представителей среднего класса. Было признано, что указанные в них ритуалы уединения зависят от определенного качества жилья. Менее благополучные семьи либо игнорировались, либо им советовали найти место для общения с Богом за пределами переполненного жилища. «Бедные люди, у которых есть лишь одна квартира, – писал преподобный Биккерстет, – могут причащаться этому духу, молясь везде, где могут быть одни. Для Исаака молельной комнатой было поле»[511]. Едва ли это была уместная аналогия для тех, кто жил в тесноте растущих городов. Пусть удобства и делали одиночное соблюдение обрядов более затруднительным, но их отсутствие делало его практически невозможным.
Сестринские общины и женские монастыри
Частная молитва была средством воспитания христианской веры в условиях семейной жизни, полной отвлекающих факторов. Более радикальной реакцией был отказ от дома. Британия XIX века унаследовала глубоко укорененную враждебность по отношению к закрытым религиозным общинам. Эпохальный билль об эмансипации католиков 1829 года не затрагивал монастыри. Деятельность подобных учреждений была по-прежнему запрещена законом, и любой находящийся в стране член заморского ордена подлежал депортации[512]. Хотя католические женские монастыри и не подвергались специальным санкциям, предполагалось, что на них распространяется тот же запрет, и казалось маловероятным, что протестантские деноминации заведут у себя практику, столь сильно напоминающую худшие проявления папистской религии. Однако за десять с небольшим лет после билля как признанная церковь, так и ее римско-католическая соперница создали обнесенные стеной учреждения, которых в Британии не было со времен Томаса Кромвеля. Первая обитель, открытая в Англии после Реформации, была основана сестрами милосердия в Бермондси в 1839 году[513]. В 1844-м было завершено строительство цистерцианского аббатства Маунт-Сент-Бернард, а годом позже в трущобах вокруг Кингс-Кросса было основано англокатолическое сестричество Парк-Виллидж[514]. После восстановления католической иерархии в 1850 году кардинал Уайзмен создал пятнадцать мужских и двадцать три женские общины[515]. Темпы создания монастырей все возрастали, и к середине 1870-х в Соединенном Королевстве уже насчитывалось более двухсот католических монастырей, в которых жили три тысячи монахинь[516]. Англиканская церковь сделала еще большую ставку на женские общины: к 1900 году у нее было уже более девяноста сестринских общин или подобных учреждений. С момента основания Парк-Виллиджа более десяти тысяч женщин в то или иное время покинули семьи, чтобы присоединиться к закрытому протестантскому ордену[517].
Сторонники новых институтов рассматривали личную изоляцию не как результат, а как причину отказа от семейной жизни. Движущую силу роста сестринства исследовал сочувствующий англиканский епископ А. П. Форбс:
У тысяч и тысяч людей нет никакой родни; других бросили бессердечные родители; у третьих был кто-то, кто служил им опорой, но смерть забрала у них эту опору; четвертые были оставлены своими защитниками, вступившими в новые связи. Такое положение дел наблюдается более или менее во всех классах общества. Всюду есть те, кто в силу обстоятельств оторван от домашних связей или чьи связи настолько слабы, что они находят законное занятие, которое несет в себе сострадание и любовь многих и сестринское отношение святости и чистоты, истинное благословение. Если не задуматься об этом как следует, едва ли можно представить себе, сколько в этой стране одинокости от всех этих причин; и мы без сомнения утверждаем, что, сравнивая с другими государствами Европы, ни в одном нет таких дома и приюта, какие дают эти сестринские общины, или столь же благословенных, как эти[518].
Под «одинокостью» Форбс имел в виду нечто близкое к тому, что сегодня понимается под одиночеством и что будет рассмотрено нами в седьмой главе. Это не были женщины, решившие сбежать от общества. Скорее они были
