Возмездие - Семен Цвигун

Млынский повернулся и зашагал обратно. Лес был пуст, Млынский был в нем один…

Он вышел из леса и, увидев на поляне освещенных утренним светом Наташу и Ирину Петровну, невольно улыбнулся им.

— Срочная, товарищ майор. — Наташа протянула радиограмму.

— «От имени штаба фронта благодарю и сердечно поздравляю вас и личный состав отряда с успехом. Гордимся вашими героическими подвигами в тылу врага…»— читал он. Текст расплылся перед глазами. — Наташа, прочти, я что-то не разберу…

— «…Завтра в двенадцать ноль-ноль московского времени, — громко прочла Наташа, — вам надлежит явиться к коменданту Кремля генерал-лейтенанту Спиридонову…».

— Иван Петрович! — позвал от сторожки знакомый голос. Он обернулся и увидел Хвата и деда Матвея, который, задыхаясь от быстрой ходьбы, спешил к нему.

— Меня в Москву вызывают зачем-то… В Кремль, — сказал, улыбаясь растерянно, Млынский…

Просторный кабинет был залит лучами весеннего солнца. Стены от пола до середины обиты деревянными панелями, а дальше, до потолка, затянуты светлым крепом. Обстановка строгая, скромная. На большом письменном столе, покрытом зеленым сукном, лежала кожаная папка и стопка телеграмм. Рядом — аппарат ВЧ. У стола — широкое жесткое кресло с плетеной спинкой. Над ним на стене висел портрет Ленина.

На полу от входных дверей до стола тянулась красная дорожка, покрытая сверху легкой льняной тканью. Справа на стене — большая карта с обозначенной на ней оперативной обстановкой на фронтах, в левом углу — часы…

Командующий фронтом генерал-полковник Ермолаев и начальник Главного разведывательного управления Наркомата обороны генерал-лейтенант Кондаков стояли у длинного полированного стола, на котором лежала развернутая оперативная карта фронта.

Сталин в хорошем настроении неторопливо прохаживался по кабинету.

— Нам удалось, — докладывал Ермолаев, — точно выявить характер обороны противника, систему огня и дислокацию резервов группы армий фон Хорна… В настоящее время с помощью отряда майора Млынского мы должны…

— Хорошо, — прервал его Сталин. Он остановился у письменного стола и как-то незаметно нажал кнопку вызова. Секретарю, который появился в дверях, Сталии сказал:

— Пригласите, пожалуйста, товарища Млынского.

— Слушаюсь, товарищ Сталии.

Млынский вошел в кабинет. На нем была фронтовая форма — гимнастерка с ремнем, перетянутым портупеей, на груди выделялся новенький орден Красного Знамени, еще один орден Красного Знамени и «Знак Почета» с отбитой эмалью. Стукнув каблуками новых сапог, Млынский представился:

— Товарищ Сталин! Командир отряда особого назначения майор Млынский по вашему вызову прибыл.

Сталин положил трубку в пепельницу и быстро подошел к майору.

— Здравствуйте, товарищ полковник!

Млынский, смутившись, произнес:

— Товарищ Сталин, я пока что майор…

— Был майором, а стал полковником. — И Сталин, улыбнувшись лукаво, повернулся к Ермолаеву. — Подтвердите, товарищ Ермолаев, а то он сомневается…

Ермолаев и Кондаков улыбнулись.

— Спасибо, — просто сказал Млынский.

Сталин отошел от него и с удовольствием разглядывал ладную фигуру Млынского.

— Товарищ Млынский, — спросил неожиданно Сталин, — расскажите — кто вы такой?

— Я русский, — волнуясь, ответил Млынский.

— А разве мы сомневались в этом? — опять улыбнулся Сталин.

Млынский, овладев собой, продолжал:

— До войны я работал учителем, потом на партийной работе, а перед самой войной стал чекистом. Теперь бью фашистов у них в тылу.

— Какое настроение у немцев?

— Нахальства стало поменьше, трусости прибавилось, но пока воюют упорно.

Сталин рассмеялся, потом подошел вплотную к Млынскому.

— Значит, нахальства поубавилось? Это вы хорошо подметили… Трусость — плохой союзник солдата. За ней начинается паника.

Генерал Кондаков сказал:

— Товарищ Сталин, от полковника Млынского мы получили первые подтверждения данных о том, что немцы ведут работы по созданию «оружия возмездия».

Сталин медленно подошел к столу, взял трубку, набил ее табаком и, не закурив, произнес:

— Для того чтобы победить такого коварного врага, каким является германский фашизм, нужно хорошо знать не только его стратегические замыслы, но и возможности. — Затем, приблизившись к Кондакову, продолжал — Нам быстро следует разобраться, в каком состоянии у немцев работы по созданию «оружия возмездия».

— Товарищ Сталин, — сказал Кондаков, — мы принимаем меры по усилению разведки на территории Германии, в Польше и Чехословакии. Как базу в тылу противника для заброски дальше, вглубь агентуры мы намерены использовать отряд полковника Млынского…

— Зачем ограничивать возможности Млынского? — прервал его Сталин. — Вы полностью переключите его отряд на разработку этой проблемы с подчинением непосредственно Генштабу.

— Это после выполнения задания фронта? — спросил Ермолаев. — Простите, товарищ Сталин, я вам докладывал…

— Конечно, — согласился Сталин и обратился к Млынскому: — Помогите генералу Ермолаеву, товарищ Млынский, выполнить задание фронта, очень важное для нашей победы. А после капитально займитесь «оружием возмездия». — И, с улыбкой взглянув на генералов, добавил, возвращаясь к столу: — Думаю, что он образцово справится с этим, если укрепить его отряд необходимыми кадрами.

— Мы на днях высылаем ему заместителей по строевой и политической части, — сказал Ермолаев.

— Хорошо.

Млынский осмелел:

— У меня есть просьба, товарищ Сталин.

— Слушаю. — Сталин нахмурился.

— Я прошу вернуть в отряд моего комиссара, Гасана Алиева.

— Азербайджанец?

— Так точно!

— В Баку я знал одного Алиева… Хороший рабочий… А кто забрал у вас комиссара?

— Он был ранен, а сейчас не может пройти медкомиссию…

— Врачи не очень покладистый народ, — развел Сталин руками. — Но если это надо для дела, мы постараемся убедить их пойти нам навстречу.

— Спасибо, товарищ Сталин, — вздохнул с облегчением Млынский.

«Эмка» поднялась от Яузы мимо Главного госпиталя Красной Армии, у желтой стены которого грелись на весеннем солнышке раненые. Млынский вглядывался в лица, словно искал среди них кого-то. Потом некоторое время машина ехала за трамваем и ждала иа остановке, как раз напротив проходной завода, пока из переполненного трамвая не выйдут рабочие, почти сплошь подростки и женщины.

Пожилой шофер-красноармеец вздохнул.

— Совсем еще пацаны… Сынишка мой тоже вот…

Около трехэтажного кирпичного здания, на котором висела вывеска районного детского дома, «эмка» остановилась.

Мальчишки во дворе играли в футбол. Они заметили полковника, который стоял у ворот с тяжелым вещевым мешком в руке… Игру прекратили, медленно подошли и, окружив Млынского, смотрели на него серьезно и пристально. Одеты они были одинаково в серое, выделялись круглые стриженые головы и торчащие уши… Поражали глаза детей: внимательные, широко раскрытые и в то же время недоверчивые, грустные, но с глубоко затаенной надеждой…

Девятилетний большеголовый мальчишка с мячом сказал:

— Товарищ майор… то есть, это… товарищ полковник… Дядя Вань, вы к кому?

— Мишутка? — Млынский с трудом узнал его. Он опустил мешок и, присев, прижал мальчишку к груди. — Да к тебе я, к тебе…

Мишутка едва сдерживался, чтоб не заплакать…

— Я знал, что ко мне… Я хотел, чтоб вы сами сказали.

— Как ты вырос, и не узнать… — Млынский вытер украдкой слезу. Улыбнулся. — Я скучал по тебе.

— Правда? И я скучал. Так скучал!.. Тетя Зина была у меня, ты знаешь?

— Знаю, Миша.

— Она еще обещала скоро приехать…

Млынский сказал, протянув мешок:

— У меня тут подарки…

За рукав его дернул худенький мальчик.

— Дядя, а война скоро кончится?

— Скоро, сыпок, скоро кончится.

Занге, в форме лейтенанта Красной Армии, в фуражке со звездочкой, ехал по лесу на лошади. Его под видом партизан сопровождали Алик и трое телохранителей. Все были хорошо вооружены.

— Стой! — раздался голос из зарослей. — Кто такие?

— Из отряда «За Родину», — ответил Занге, — по вызову Млынского.

На тропинку вышел Сашка Полищук.

Алик подъехал ближе.

— Узнаете меня, товарищ Полищук?

— Узнаю.

Совещание командиров партизанских отрядов проходило прямо в лесу, под высокими соснами, подпиравшими небосвод. На скамейках, стоявших в несколько рядов, сидело десятка два человек, а перед ними за столом, сколоченным из неструганых досок и накрытым красным полотном, — президиум собрания: Семиренко, Млынский, Алиев и еще один партизан, с ухоженными черными усами.

— …И после освобождения, — заканчивал выступать Семиренко, — мы по возможности сохраним отряды, чтобы организованно восстанавливать наше пострадавшее хозяйство…

Семиренко умолк, и все, обернувшись, посмотрели на вошедшего Занге. Тот остановился, как будто бы даже растерявшись, но тут же собрался и доложил, приложив руку к фуражке: