Единственный свидетель - Наталья Александрова

В этом месте Тони, до некоторой степени все же законопослушный, как все англичане, застонал и снова завел песню о повышении гонорара, но взбешенная Светлана так на него взглянула, что он прикусил свой английский язык.

Утром Лена с бьющимся от волнения сердцем вошла в отделанный черным мрамором холл банка на Флит-стрит, 18. Служащий в окошечке, которому она протянула листок бумаги с цепочкой цифр, не понял, что от него хочет дама, но как настоящий английский служащий, ни одним намеком этого не показал, а, сохранив полную невозмутимость, обратился к своему непосредственному начальнику. Непосредственный начальник тоже ничего не понял, но, сохранив еще большую невозмутимость и достоинство, вызвал из внутренних помещений мистера Ричардса. Мистер Ричарде внимательно изучил листок с цифрами и с неподражаемым изяществом и уже почти немыслимой невозмутимостью кивнул и позвал Гарри Хьюза. Гарри вышел из своего кабинета, дожевывая гамбургер, взял листок жирными пальцами, при этом мистер Ричарде еле заметно поморщился, и, прочитав цифры, воскликнул:

— А, появилась русская леди!

Затем Гарри вернулся к себе в кабинет и взял там фотоаппарат «Полароид». Он вышел в зал, поздоровался с Леной и попросил у нее разрешения сделать снимок. Лена не поняла, для чего это нужно, но не стала возражать.

Гарри Хьюз сфотографировал девушку и ушел с фотографией в свой кабинет. Служащие банка проводили его любопытными взглядами — к нему относились с некоторым недоверием — в нем не было невозмутимости и достоинства, столь необходимых уважающему себя клерку, но Гарри был как-никак начальник, и методы у него были прелюбопытные.

У себя в кабинете Гарри пропустил Ленину фотографию через сканер, а затем сравнил полученное изображение в компьютере с другим изображением, присланным ему по электронной почте незадолго до поступления крупной суммы денег из России. Компьютер подтвердил, что девушка на фотографии — именно та, которой надлежит выплатить полученные из России деньги.

Гарри удовлетворенно кивнул, снова вышел в зал и с неожиданно появившимся у него достоинством сообщил Лене, что она подтвердила свои полномочия, и он готов выплатить ей два с половиной миллиона долларов в той форме, в какой она сочтет нужным.

Услышав, какую сумму он назвал, Лена едва не потеряла сознание. Гарри уже собирался прийти на помощь привлекательной и очень богатой молодой леди, но она взяла себя в руки, поблагодарила его и попросила открыть для нее депозитный счет и поместить на него названную господином Хьюзом сумму.

Гарри был приятно удивлен: обычно так называемые «новые русские» предпочитают таскать с собой чемоданы наличных денег, что вызывает шок у каждого уважающего себя банкира.

Вообще лондонские банкиры не любят иметь дело с «новыми русскими», от них всегда можно ожидать любых неприятностей, они часто нарушают закон и попадают в поле зрения полиции, и другому русскому клиенту Гарри отказал бы в открытии счета, но данная молодая леди была очень мила, она произвела на него весьма благоприятное впечатление, а кроме того, два с половиной миллиона — очень значительный депозит, и если Гарри не пойдет ей навстречу, леди может перейти на другую сторону улицы — банков на Флит-стрит так много, и клерки, допустим, «Барклай-Банка» могут оказаться более сговорчивыми.

В общем, Гарри мило улыбнулся молодой русской леди (как раз на два с половиной миллиона долларов) и сказал, что рад ей служить. Лена в считанные минуты закончила свои дела и пошла к выходу из банка.

Светлана Строганова и Тони сидели в неприметном «воксхолле» и наблюдали за дверью «Лайон-Банка» Они наблюдали за этой дверью так внимательно, что не заметили двух широкоплечих молодых людей в одинаковых темных плащах, которые подошли с двух сторон к их машине. Наклонившись к окошку со стороны водителя, один из незнакомцев любезно сказал Тони:

— Сэр, не шевелитесь, пожалуйста, на вашу печень направлен ствол сорок пятого калибра.

Тони замер, как превратившаяся в соляной столп жена Лота. Направленный на его печень сорок пятый калибр так подействовал на его воображение, что он даже перестал дышать. Второй незнакомец распахнул левую дверцу машины и столь же любезно обратился к Светлане Анатольевне:

— Мэм, прошу вас, пройдемте с нами. Ради всего святого, не поднимайте шума, а то мне придется отстрелить вам почку.

Светлана побледнела и безвольно, как тряпичная кукла, позволила вывести себя из машины.

Ее пересадили в большой черный «гранд чероки» с затемненными окнами. Тони оставили в его «воксхолле», посоветовав на прощание не дергаться.

Немного оправившись в джипе от потрясения, Светлана стала обдумывать ситуацию. Куда ее везут и самое главное — кто? Полиция? Но английская полиция оружия не носит, и, наверное, ни одна полиция в мире не пользуется такими дорогими джипами. Неужели здесь, в Лондоне, ее достали «братья» Косые? Для их молодчиков слишком приличные манеры… Хотя черт их знает, может, они держат специальных воспитанных бандитов со знанием английского языка для таких вот загранкомандировок… Как бы там ни было, но Светлана явно влипла. Не говоря уже о том, что она упустила Лену Барташову со всеми деньгами. Тони, идиот, конечно, сидит сейчас в машине мокрый от страха и не посмеет ничего предпринять… Да если бы у него и хватило решимости похитить выходящую из банка Лену — ему одному с такой задачей не справиться, а главное, если деньги будут при ней и Тони чудом их отнимет, Светлане все равно придется о них забыть: что-что, а уж хапнув миллионы, Тони ни за что с такими деньгами не расстанется.

Светлана тяжело вздохнула и мысленно призналась самой себе, что операция провалилась окончательно и бесповоротно. Деньги, из-за которых она убила мужа и любовника, причем последнего — собственными руками, уплыли от нее в голубую даль. Кейс с изобретением профессора Барташова останется в Париже невостребованным. На мечтах о великолепной необычной жизни с огромными возможностями можно было поставить крест.

Джип вырулил на мрачную окраинную улицу, застроенную кирпичными и железобетонными складскими помещениями. В одном из зданий подняли огромные металлические ворота, и машина въехала внутрь. Дверцы джипа распахнулись, и Светлану вытолкнули наружу. Всю вежливость ее конвоиров как ветром сдуло.

В нескольких метрах от машины Светлана заметила силуэт человека в инвалидном кресле.

В помещении было полутемно, и пока глаза не привыкли к освещению, она не могла разглядеть сидящего. Зато она сразу узнала звучный язвительный голос, который произнес:

— Ну здравствуй, невестушка. Как доехала?

Светлану прошиб холодный пот. Глаза привыкли к полутьме, и она узнала женщину в кресле — свою свекровь Александру Викторовну Строганову. Она всегда недолюбливала эту женщину и боялась ее. Надо сказать, что нелюбовь была взаимной, и когда свекровь в годы перестройки уехала за границу по официальной версии поправлять здоровье, по неофициальной — по каким-то таинственным делам, а на самом Деле, как считали многие — жить спокойно в цивилизованной стране с нахапанными партийными деньгами, Светлана вздохнула с облегчением.

Время от времени они с мужем получали короткие открытки и посылки без обратного адреса к разным праздникам — сначала к революционным, потом — на Рождество и на Пасху, и Светлана начала думать, что ей со свекровью повезло.

Так она думала до сегодняшнего дня.

Свекровь рассматривала ее внимательно и безжалостно, как энтомолог рассматривает отсутствующую в своей коллекции бабочку перед тем, как наколоть ее на иголку.

— Да, невестушка, постарела ты, подурнела.

Ну да это роли уже не играет, больше ты не постареешь. Что ж, давай, рассказывай, как ты сына моего убивала.., дурака этого несчастного… не послушался он меня, женился на тебе.., сыночек мой единственный…

Голос старухи дрогнул, и Светлане показалось даже в полумраке склада, что на ее щеках заблестели дорожки слез.

— Я ни при чем, — начала было Светлана, но ее жалкая попытка оправдаться была пресечена в корне.

Жестким и безжалостным голосом, в котором и намека не было на дрожь и слезы, Александра Викторовна остановила ее:

— Не надо, невестушка, воздух зря сотрясать.

Я свое расследование провела и все про тебя знаю.

И про шашни твои с Юриком Костроминым — упокой. Господи, душу неблагодарного дурака!

Сколько мы для него сделали, а ты только пальцем поманила, деньгами позвенела — и забыл парень все хорошее! И про то знаю, как ты его самого зарезала. И самое главное — про то знаю, как вы с ним Сашеньку моего приговорили и на тот свет отправили. Нет большего горя, чем собственного ребенка пережить. Врагу не пожелаю. Впрочем, тебе, невестушка, это не грозит. И детей у тебя нет и не было — пустоцветом ты прожила, — и пережить ты уже никого не переживешь, последний твой час уже настал. Как узнала я про Сашину смерть, — продолжала Александра Викторовна, — так хотела туда, в Россию, ехать, но обезножила вот, от горя-то. Поручила верным людям расследование провести. А как узнала, что ты сама сюда пожаловала, так обрадовалась — есть Бог на свете, внял он моим молитвам!