Горы и оружие - Джеймс Олдридж

— Н-нет. Но у него есть комитетские удостоверения и полномочия. И там специально оговорено, что все другие документы, в том числе и ваши, аннулируются.

— Кази не мог дать Дубасу никаких полномочий, а тем более аннулируя при этом мои, — сказал Мак-Fperop, стараясь сохранять спокойствие. — Это полностью исключено.

— Возможно. Но документы выданы Дубасу кем-то от Комитета. Уверяю вас, они — не подделка.

— Как можете вы быть уверены в их подлинности?

Кюмон не сразу ответил на прямой и резкий вопрос Мак-Грегора.

— Мы располагаем собственными средствами проверки. Весьма надежными.

— А также и средствами проверки того, чья Дубас креатура? — рассерженно спросил Мак-Грегор.

Кюмон положил на стол стариковские веснушчатые руки.

— Да, — сказал он. — Мы отлично знаем, что за Дубасом стоит англичанин Фландерс. А Фландерс, как вам известно, — агент англоамериканского консорциума.

Этого Мак-Грегор не знал, а лишь подозревал. Он пристальней вгляделся в умные старые глаза Кюмона.

— Известно ли вам, кто в конце концов заплатил дельцам за это оружие? — спросил Кюмон.

— Нет.

— Именно Фландерс.

— Представитель общества «Чилдрен анлимитед»?

— Да. Так что, как видите, налицо столкновение интересов, — продолжал Кюмон. — Мы не знаем, в руках какой курдской группировки сосредоточена теперь власть. Мы слышали, что кази укрылся в горах. Дубас настаивает на том, чтобы оружие было, отправлено его отцу. Дело здесь, видимо, темное. Потому мы и послали Шрамма в Курдистан. И пока он не вернется, я не смогу заняться с вами обсуждением вопроса.

— Верить Дубасу нельзя, — с нажимом произнес Мак-Грегор. — Он никого не представляет, кроме своего отца.

— Мы не то чтобы верим ему, — промолвил Кюмон. — И не то чтобы ему не верим. Повременим до выяснения. — Кюмон переждал, пока стихнет грохот проезжавшего по набережной грузовика. — Как вы считаете, удастся ли Шрамму разыскать кази? — спросил он. — Допуская при этом, разумеется, что Шрамм благополучно прибыл в курдские районы.

— Возможно, и удастся. Но сомневаюсь, — ответил Мак-Грегор.

— А вы сами не согласились бы съездить туда для выяснения обстановки? — Кюмон помедлил. — То есть чтобы найти там Шрамма и доставить его к кази. Уж тогда мы сможем решить вопрос без отлагательств.

— Не уверен, так ли я вас понял, — сказал Мак-Грегор. — Разве нельзя выяснить обстановку иным способом?

— Не вижу такого способа. А я бы тут принял меры, чтобы груз тем временем не покидал пределов Франции. Если вы отправитесь туда... — Кюмон взглянул на Мак-Грегора, который ни словом, ни кивком не выражал согласия, — ...то должны будете вернуться к тридцать первому мая, поскольку после этой даты я не смогу уже ничего сделать.

— Времени осталось маловато.

— Мы можем вас отправить авиарейсом в Тегеран завтра в пять утра, если вы успеете собраться.

— В данный момент мне уехать непросто.

— Понимаю вас, — сказал Кюмон.

— Я подумаю и, решив, позвоню.

— Если решите ехать, то и звонить не надо, — сказал Кюмон. — В Орли вас будет ждать билет на лайнер «Эр Франс».

Обменялись рукопожатием, и Кюмон возвратил комитетские аккредитации, так и не прочтя их.

— Еще об одном должен упомянуть, — сказал он. — О неких курдских юношах в Париже, замышляющих взорвать марсельские вагоны с грузом. Полагаю, вам это известно.

— Известно.

— Если вам знаком кто-либо из этих безголовых юнцов, то прошу предостеречь их. Мы не потерпим такого безобразия во Франции.

Выходя уже, Мак-Грегор снова спросил Кюмона, как удалось получить для Шрамма визу в Персию, в курдские районы.

— Шрамм поехал в качестве корреспондента одной из наших популярных газет, — улыбнулся Кюмон.

— И иранцы впустили его?

— У нас есть и другие каналы влияния — сейчас, после визита нашего премьер-министра.

— Теперь понятней, — сказал Мак-Грегор.

— Как бы ни было, Шрамм вам обрадуется. Его пленяет вся эта средневековая niaiserie[19]. Притом он восхищается вами. Так что вы с ним в Курдистане составите любопытный дуэт. Но, прошу вас, будьте осторожны. Не забывайте о вашей прелестной жене и юных детях.

Глава двадцать седьмая

Когда он сказал Сеси, что хочет съездить в Иран на неделю или на две, она тут же возразила:

— А что скажет мама?

— Она поймет, — сказал Мак-Грегор. — Есть веские причины.

— Ты не слишком на это полагайся, — предостерегла Сеси. — Женщин трудно убедить мужскими вескими причинами.

И Мак-Грегор знал, что Сеси права. В два часа дня позвонила из Лондона Кэти и сказала, что доктор Тэплоу не нашел у нее ничего, кроме мышечного утомления. Мак-Грегор обрадовался. Но заговаривать о своей поездке не стал. Он понимал, что спокойного обсуждения дела у них не получится, надежды на это уже никакой, а ставить Кэти перед fait accompli[20] тоже не хотел.

— Да, вот что, — послышалось в трубке. — Тебе сегодня вечером предстоит пойти в «Опера комик» с Жизи Маргоз.

— С кем?

— С сестрой Ги Мозеля. Не притворяйся — ты ее отлично помнишь.

— Да, да. Помню.

— Я давно уже приняла приглашение, а потом забыла предупредить, что не смогу из-за отъезда. Я звонила ей сейчас, Жизи сказала, что не беда. Муж ее в отъезде тоже, и она с тобой вдвоем пойдет.

— Это так уж необходимо?

— Да, необходимо. А что, разве ты занят?

— Нет.

— Вот и выполни это, пожалуйста.

Не желая спорить из-за такой маловажной уже сейчас вещи, он спросил, где надо будет ему встретиться с Жизи.

— Заезжай домой к ней в шесть — на коктейль.

Голос Кэти звучал не сердито. Самочувствие ее улучшилось. Но Мак-Грегор знал, что между ними теперь — непрекращающееся состояние сдержанных умолчаний. Он вышел из дому и стал бродить по воскресным улицам, решая, как быть с поездкой в Курдистан. Но воскресный Париж ничего ему не подсказал. Так и не приняв решения, он вернулся домой переодеться: приближалось уже время ехать за Жизи Маргоз, везти ее в театр.

Он кончал одеваться, когда Эндрью крикнул из холла, что пришел мегрикский курд Дубас и хочет его видеть. Мак-Грегор надел пиджак, спустился вниз.

— Дорогой друг! Вот я и в Париже, — объявил Дубас на безупречном французском, по-мальчишечьи щеголяя утонченностью манер. При нем не было сейчас хлыста, и он стоял в холле с видом молодого парижанина, подкатившего к подъезду в спортивном дорогом «ягуаре».

Мак-Грегор провел его в «утреннюю» комнату, и там Дубас, справившись о здоровье мадам Кэти, принялся произносить учтиво-примирительные фразы, а Мак-Грегор ждал, когда он перейдет к делу.

— Взгляните-ка, что я привез, — сказал Дубас. И показал Мак-Грегору удостоверение, выданное Комитетом. Мак-Грегор очень внимательно прочел текст, вгляделся в шесть подписей под печатью Комитета. Среди них не было подписи ни кази, ни Али.

— Кази нездоров. Ранен, — пояснил Дубас. — Поэтому он не смог подписать. Я послан, чтобы снять с вас неприятную обязанность по розыску курдских денег. Вот, прочтите.

Он подал Мак-Грегору другой документ, написанный красными чернилами и адресованный иранскому отделу французского министерства иностранных дел. Выспренно-литературным стилем имама[21] или мусульманского ученого в нем уведомлялось, что все предыдущие доверенности и мандаты, выданные курдским Комитетом, теряют силу.

— Для меня все это не имеет веса, — сказал Мак-Грегор, возвращая Дубасу оба документа.

— Для вас — нет. Но для французов имеет, — сказал Дубас.

— Я не собираюсь принимать к сведению эти бумаги, — сказал Мак-Грегор. — И французы их не примут, поскольку без подписи кази они ровно ничего не стоят. Вы сами это понимаете.

— Кази нездоров, ранен... — повторил Дубас.

— Что произошло с кази, я знаю. Но если отец ваш думает с помощью оружия прибрать к рукам Комитет...

— Упаси боже! — воскликнул Дубас.

— Этого оружия ваш отец не получит. Я приложу все старания, чтобы не получил.

— Ну, для чего вам наши грязные, голые курдские горы — вам, живущему с семейством здесь, в безопасности и комфорте? — сказал Дубас. — Зачем вам так упорно вмешиваться в наши убогие дела, друг мой? Я просто вас не понимаю.

— Нет смысла вести этот разговор, — сказал Мак-Грегор и направился к дверям. Дубас нехотя последовал за ним. Мак-Грегор сошел во двор, открыл ворота. Был теплый парижский вечер, слегка увлажненный дождем. В конце улочки виднелась помятая легковая машина американской марки, к ней прислонились двое каких-то людей. Мак-Грегор постоял, поглядел на них.

— Друзья ваши? — спросил он.

— Родня из Женевы, — ответил Дубас. — Полицейский не пустил их ближе. Чего вы боитесь, mon ami[22]? — насмешливо сказал Дубас.

Мак-Грегор указал на большое пятно сожженной краски на воротах, светлевшее, точно плешина-шрам на человеческой коже.

— Вот полюбуйтесь на эту мерзость, — сказал он, следя за выражением лица Дубаса, и хотя не отметил притворного ужаса, но и признаков непричастности тоже не отметил.