Расплата - Александр Стрыгин

Кочергин рискнул завязать бой с арьергардом казаков, который в открытую занялся грабежом в студенецком пригороде.

Дерзкий налет отряда Кочергина застал казаков врасплох.

В перестрелке были легко ранены Кочергин и его помощник.

С богатыми трофеями Кочергин привел отряд на площадь перед "Колизеем". Обыватели, привыкшие с почтением встречать всякую новую власть, качали его на руках, кричали "ура", подобострастно называли его "товарищем комиссаром".

Над балконом "Колизея" Кочергин вывесил красный флаг, установил пулемет, расставил часовых и послал конные дозоры на выезды из города.

В кабинет Чичканова, где год назад получил из рук председателя Губисполкома письменную благодарность, Кочергин вошел с тайным радостным трепетом. Он, Кочергин, теперь власть в Тамбове. Вот сейчас сядет за стол Чичканова и напишет им в Совет Укрепрайона докладную записку. Так, мол, и так... Я первый вошел в Тамбов со своим отрядом, восстановил советскую власть и вывесил красное знамя мировой пролетарской революции...

Кочергин поставил у двери часового и сел за стол.

Стук в дверь оторвал его от дела. Вошел часовой с каким-то горожанином.

- Вот, командир, к тебе просится.

Кочергин узнал Вольского, который когда-то приносил ему чинить обувь, наставлял жизни и хорошо платил. Кочергин любил Вольского. Раньше он был эсером, потом, говорят, вошел в партию большевиков.

- А-а, учитель! Здравствуй! - встал из-за стола Кочергин и дал знак часовому оставить их одних.

- Герой, герой, Петя! - подошел к нему Вольский. - Освободитель наш! Второй раз отличаешься! Пора бы и награду! - Он похлопал его по плечу.

Кочергин расплылся от радостного ощущения своей славы.

- Не то что эти трусы из штаба! Вояки! - презрительно говорил Вольский. - Пора и справедливость установить. Ты должен губернию в руках держать, а не Чичканов.

- Да если бы я в Совете Укрепрайона был, то... - запетушился Кочергин.

Вольский цепко ловил взгляды Кочергина.

- А почему бы тебе не создать ревком и не стать председателем ревкома?

На лице Кочергина так и застыла довольная улыбка.

- Грамоты не хватает, а то бы...

- А я что? Не помогу разве? - в самую точку, без промаха выпалил Вольский. - Я, учитель твой, к твоим услугам. Чтобы подозрения у людей не было, будешь ко мне приходить за советами вечерами. Бумаги тебе писать буду. Да мы с тобой, Петя!.. - многообещающе заключил Вольский. - Только согласись, сейчас в колокола ударим. Соберем народ. Вагонные мастерские меня знают. Рабочий класс тебя выдвинет, я подскажу.

Кочергин ошалело краснел и улыбался.

- Если так, можно и председателем... раз рабочие выдвинут. За них жизни не пожалею, всегда впереди. Вот так и в докладной пишу!

- В какой докладной?

- В штаб Укрепрайона.

- Зачем тебе это нужно? Пусть сами поклонятся.

- Ты так советуешь?

- У тебя какие-нибудь мандаты есть? Людям зачитаю.

- А вот они. Эту бумагу в прошлом году за спасение губернской власти сам Чичканов подписывал, и Губком, и Губчека...

- Как раз то, что надо.

Через три часа на площади состоялся митинг. С речами выступили Чухонастов и Вольский. Кочергина единогласно избрали председателем ревкома. Членами ревкома утвердили Чухонастова и помощника Кочергина Равченко.

Новая власть торжественно заняла кабинеты "Колизея". Наступила ночь. Тишина.

Конные дозоры шныряли по окраинам города.

3

Рано утром 22 августа автомобиль Чичканова остановился у "Колизея".

Чичканов подошел к часовому, тот узнал председателя Губисполкома, козырнул ему.

- Где Кочергин?

- На втором этаже, в вашем кабинете.

Часовой перед кабинетом не знал Чичканова, преградил ему дорогу:

- Идет заседание ревкома, нельзя.

Чичканов метнул взгляд на часового:

- Какого ревкома, что за ревком? Я - Чичканов. - Он отвел винтовку часового и открыл дверь.

За столом перед Кочергиным сидели Чухонастов, Равченко и Вольский. Кочергин, увидев Чичканова, невольно встал.

- Молодец, Кочергин! - Чичканов подошел к нему, пожал руку. - Опять отличился. Благодарю от имени Совета Укрепрайона. Ты почему же не известил штаб о своих действиях? И что это за ревком у тебя?

Кочергин растерялся от похвалы Чичканова, не знал, что ответить, глянул на Вольского. Тот насупил брови.

- Нас народ избрал, - ответил Кочергин. - Я председатель ревкома, а это члены.

Чичканов оглядел всех троих, остановил взгляд на Вольском.

- И ты здесь? Ну вот что, Кочергин. За храбрость благодарю и тебя, и твой отряд. А ревком именем советской власти я упраздняю. Ты немедленно сдашь отряд Укрепрайону и вернешься в Тверь командовать своим батальоном.

- Как вы смеете! - горячась, подскочил со стула Равченко. - Он законно избран! И мы тоже. Был митинг, были рабочие. Покажи, Петр, ему протокол.

Кочергин вынул из ящика протокол, подал Чичканову, тот отстранил его.

- Никаких протоколов. Освободите мой кабинет. Иначе как заговорщиков против советской власти арестую и отдам под суд.

- Кого судить? - вдруг истерически крикнул Кочергин и рванул на груди гимнастерку. - Меня судить? Кочергина? А кто тебя от смерти спас? А? Кто тебя из тюрьмы вызволил и опять в "Колизей" посадил? А? - Кочергин кричал, распаляя себя, махал руками. - А ты удержал эту власть? А? Не удержал! Я ее опять вырвал из рук врагов. Второй раз тебе не отдам, сам править буду, меня народ избрал! Я не убегу, как ты! Насмерть буду стоять против контров!

- Брось кривляться, Кочергин! Поддался лести тамбовских эсеров! Вспомни, что ты командир Красной Армии и должен выполнять приказ.

- Ты для нас больше не начальник, - крикнул Чухонастов. - Уходи!

Чичканов осмотрел лица приятелей Кочергина. Встретившись с колючими глазами Вольского, презрительно усмехнулся:

- Твоя работа, Вольский?

Тот молча отвернулся, показывая полное пренебрежение к Чичканову.

- Ну, вот что. Даю вам час на размышления. Или мирно разойдетесь по домам, или... я уже сказал. - Чичканов круто повернулся к двери.

4

От станции все еще тянуло гарью, улицы захламлены обрывками бумаг, тряпок, клоками сена и соломы.

Соня торопливо шла по городу, пугливо озираясь по сторонам. Ей казалось, что все смотрят на нее и знают о ней все, а вон молодой парень даже улыбается - смеется над ней!

Из-под низко повязанного платка она выглядывала, как загнанный зверек.

В Тамбове она бывала часто, но всегда с отцом, а одна идет впервые, и потому ей жутковато. Даже улицы и люди какие-то неприветливые, может быть, потому, что тут побывали казаки... Побывали - нагадили всюду.

Задумавшись о своем горе, Соня чуть не прошла дом Парашки. Вот же он, с зелеными ставнями! Захватит ли Паньку с Клашей? Живы ли они? Знают ли что-нибудь о Василии?

Почти бегом миновала двор, взбежала на приступки сеней.

- Параша, открой скорее!

- Сонюшка! - всплеснула руками Парашка. - Откуда ты? Что с тобой? Лица на тебе нет.

Соня, не отвечая, вошла на кухню, тихо опустилась на стул.

- У тебя самогоночки нет?

- На кой тебе, Сонюшка? Куда спешишь-то?

- Никуда не спешу! К вам пришла. Дай, ради бога, коли есть.

- Господи, да неужели ты сама пьешь?

- После, после расскажу... Дай, не жалей.

- О господи милосердный, да что же это на белом свете деется-то? Парашка сунула руку под лавку, достала бутылку, заткнутую тряпицей, стала лить в кружку.

- Лей, не жалей, Пашенька, расплачусь, не обижу. Ничего не пожалею.

Парашка подняла на Соню глаза и вдруг всхлипнула:

- Да ты штой-то скрываешь, Сонюшка, милая! Убили кого?

Соня почти выхватила кружку, стала тянуть, закрыв глаза.

Отдышавшись, она сказала:

- Параша, бога ради, не спрашивай меня сейчас ни о чем. Скажи, где Панька с Клашей?..

- Панька служит, а Кланя-то родила... тут она. Казаки по улице скачут, а она, бедная, кричит благим матом. Один усач в дом ломится: что за крик? А я говорю: баба родит, вот что. Ухмыльнулся, отстал. Хорошо фершалица рядом живет: ослобонила за милую душу. Мальчишка - весь в мать, белобрысый... Счастливый будет, - тараторила Парашка.

- Где она? Пойдем к ней.

- Пойдем, пойдем, рада будет без памяти.

Кланя лежала в постели рядом с сыном.

- Соня, милая, здравствуй. Спасибо, что зашла. Видишь, какого Паньке крикуна подарила? Ну, не плачь, не плачь, сейчас покормлю...

Соня долго стояла, не решаясь подойти близко, потом вдруг упала на колени, судорожно схватилась за край кровати.

- О господи, за что? За что? - послышалось сквозь рыдания.

Кланя побледнела от волнения.

- Соня, что ты? - Она протянула к ее голове руку, потревожив малыша.

Тот жалостливо запищал. И - словно отрезвил своим криком Соню. Она затихла, медленно встала с пола и, не утирая слез, взглянула на Кланю.

- Пропащая я теперь, Кланюшка, - прошептала она, - казаки... в поле... загадили!

Парашка охнула, осев на стул. Кланя растерянно смотрела на Соню. В наступившей напряженной тишине было слышно только причмокивание детских губ.